испытание, как новые информационные технологии, резко увеличивающие информационную открытость общества, - я имею в виду REIN - удалось в конечном итоге обратить на пользу режиму, причём не отступая от догматов национал-социализма, а, наоборот, опираясь на них. Тоталитарная практика контроля над сетью даже стала предметом национальной гордости...
- Что вы имеете в виду под тоталитарной практикой? - поинтересовался Власов.
- Ну, очевидно же, что вся сеть просматривается спецслужбами, - не понял Михаил. - А поскольку каждое высказывание подписано ключом автора и анонимности, как в западном Интернете, нет...
- Вы считаете это недостатком? - перебил Фридрих. - Приличные люди отвечают за свои слова, тем более дойчи. К тому же вам, наверное, не понравилось бы, если в REIN кто-то станет анонимно выкладывать клевету, порнографию и прочую мерзость, подписывать всё это чужим именем, и на него нельзя было бы даже подать в суд?
- Я не даю оценок, - раздражённо ответил Михаил. - Я не пишу о том, что мне нравится или не нравится. Если я говорю про тоталитарную практику, я имею в виду только то, что это практика тоталитарная, а не то, что она плохая. Или хорошая.
- Насколько я понимаю, тоталитарное - значит, исходящее от государства. Большую часть исков к пользователям REIN, в том числе и связанных с политикой, исходит от других пользователей REIN. Вам это известно?
- Не, ну понятно же, - начал Михаил, - что если историк опубликует у себя на штелке независимое какое-нибудь исследование, а на него подаёт в суд Союз Ветеранов, то, очевидно, за этим стоят спецслужбы...
- Вы не знаете наших ветеранов, - усмехнулся Власов. - Они дадут любым спецслужбам сто очков вперёд. Душу вынут за неправильный номер дивизии.
- Но вот была же история, когда разместили фото со зверствами дойчских войск в России, и этого человека засудили под каким-то идиотским предлогом... - начал было Михаил.
- Это вы в российских газетах вычитали? - прищурился Фридрих.
Михаил ответил взглядом исподлобья.
- Да. И я не вижу, почему в данном конкретном случае я не должен им верить.
- Потому что всё было не так. Сын одного уважаемого ветерана выложил у себя на штелке фронтовые фотографии из семейного архива. На них не было ничего такого, чего не бывает на войне. Например, сцена повешения красного комиссара. Вы можете найти то же самое в любом хорошем фотоальбоме на ту же тему. Но юноша, начитавшийся 'Либерализирунг', снабдил их оскорбительными для достоинства дойчской армии подписями. Это случайно обнаружил ветеран, служивший вместе с его отцом. Попытки воззвать к памяти покойного успехом не увенчались. Тогда ветеранское общество подало в суд. Штелку убрали, юнцу пришлось заплатить штраф. Это вы называете 'засудили'? И ещё сомневаетесь, что это была частная инициатива лично оскорблённых людей?
- У нас это описывали иначе, - пробормотал Михаил. - Но не принципиально. Так или иначе, Райх может контролировать сетевую активность. Причём открыто, обосновывая идеологией...
- А вас это возмущает, - закончил Фридрих. - Кстати, у вас есть штелка?
- Есть, - Михаил вздохнул. - Но там в основном литература. Фантастику пишу всякую.
- А то, что вы сейчас читаете, выкладывать не собираетесь? В нормальном виде, а не то, что для Лихачёва?
- Разумеется, нет, - поморщился Михаил. - Я же говорю, тоталитарный контроль. Так я могу продолжать?
- Продолжайте. Хотя слово 'тоталитарный' всё-таки не подходит для описания ситуации с REIN, - нажал Фридрих.
- Не важно, как это организовано, - отмахнулся Михаил. - Дальше можно?
Власов кивнул.
- Мы остановились на том, что национал-социалистический режим кажется устойчивым, - сказал юноша и снова уткнулся в листки. - Характерно, что из этого исходят даже дойчские инакомыслящие и борцы с режимом. Несмотря на их публичные рассуждения о 'гнилом нутре' национал-социализма и неизбежности его скорого краха, они сами в это не верят. Если национал-социализм рухнет, именно они станут первыми жертвами его падения...
Фридрих посмотрел на юношу с некоторым интересом, вспомнив, как сам думал о том же самом.
- Между тем, - продолжал Михаил, глядя в листочек, - перспектива крушения национал-социализма и распада Райхсраума куда более реальна, чем это представляется. И она тем более реальна, что связана не с недостатками национал-социализма, а с его достоинствами...
В этот момент Фридрих отключился, потому что снова поймал взгляд Фрау.
На сей раз она смотрела на него в упор - именно на него, прямо сквозь человеческую толщу, как сквозь воду. Взгляд был пристальным и лишённым даже тени симпатии, хотя и не враждебным. Так смотрят на человека неприятного, но зачем-то нужного.
Убедившись, что взгляд пойман и понят, Фрау чуть повернула голову и скосила глаза в сторону одной из дверей. Власов понял и едва заметно кивнул.
- Вы слушаете? - невежливо спросил Михаил, шурша своими бумажками.
- Да, конечно, - автоматически ответил Власов и повторил хвост фразы - 'не с недостатками, а с достоинствами...' Интересная мысль, - добавил он, - но, извините, мне, кажется, нужно... - все эти слова он произносил, уже вставая с места и запоздало понимая, что ему сейчас придётся выбирать, с кем разговаривать в первую очередь. С одной стороны, Фрау, которая, скорее всего, выйдет вслед за ним. С другой - Гельман, который бродит где-то рядом и вроде бы тоже чего-то от него хочет. Ещё этот Калиновский... от Фридриха не укрылось, что старикашка как-то подозрительно засуетился... Ещё этот Михаил, русский юноша. Который теперь будет цепляться, пока не прочтёт свой трактат до конца.
- Значит, не слушаете, - вздохнул Михаил. - Не буду вам мешать, вы тут на работе, - добавил он разочарованно.
- Меня заинтересовал ваш текст, - Фридриху стало слегка неловко, и он решил быть вежливым, - нет ли у вас нормального варианта? Я бы прочёл на досуге.
- Не могу, - смутился Михаил, - нормального на бумаге нет... Хотя погодите, у меня же эта штука с собой, - он засунул руку в карман брюк и принялся там копаться.
- Не надо, - начал было Власов, но настойчивый юноша уже достал из кармана вещицу и протянул собеседнику.
Это была шнелль-карта - новинка, недавно выпущенная в продажу 'Сименсом'. Фридрих с интересом повертел её в руках: штучка была новой и довольно дорогой.
- У меня там наговорено, в этом, как его, звуковом формате... - Михаил слегка смутился, явно стесняясь технического невежества. - Я сначала наговариваю текст, а потом уже записываю этим дурацким языком, чтобы для печати. Вы можете себе скачать куда-нибудь? У вас же есть, наверное, чего-то такое, - он не договорил, пошевелив пальцами в воздухе.
Фридрих вертел в руках карту - думать нужно было быстро. Скорее всего, подумал он, на шнелль-карте содержится, кроме звукового дата, рехнервирус или рехнермина. Шанс, что Власов наивно скачает себе опасный дат, невелик, но реален, почему бы не попробовать - вдруг можно будет получить доступ к его целленхёреру или рехнеру? Целленхёрер был бы для них даже интереснее. Кстати, для кого - для них? Если его предположения верны, Михаил работает либо на Фрау, либо на Гельмана, а может быть, и на ДГБ, или на всех сразу - впрочем, его могут использовать и втёмную. Хотя... а что, если это ниточка к тем, кто убил Вебера? Ничего нельзя исключать заранее. В таком случае не будем пренебрегать шансом. Они хотят, чтобы я скачал заражённый дат - что ж, я это сделаю. Запустить исполняемый код из памяти этого целленхёрера вряд ли возможно, зато сам факт наличия вредоносной программы объяснит многое... Рискнём.
Он улыбнулся и достал 'Сименс'. Универсальный разъём должен был подойти к любой технической новинке компании.
Целленхёрер опознал устройство и проверил ёмкость встроенной памяти. Находящийся на шнелль-карте дат был такого размера, что занимал почти всю свободную память телефона, зато формат опознавался легко: стандартный звуковой двойного сжатия. Встроенная проверка рехнервирусов не нашла - впрочем, Власов на сей счёт и не заблуждался. Если это те, о ком он думает, то они работают тонко.
На экранчике телефона появилась коротенькая полоска. Расти вдоль она не спешила: дат был великоват для устройства.
Михаил наблюдал за процессом с откровенной заинтересованностью.
За этими манипуляциями Фридрих и не заметил, как в зал вернулся Гельман. Через минуту тот уже нависал над Власовым. Выглядел он необычно - протрезвевшим, злым и сконфуженным.
- Фридрих Андреевич, - тихо сказал он, - у меня неожиданная проблема. Пожалуйста, не уходите, что бы ни случилось. Сейчас будет немножко неприятно, очень прошу, никуда не уходите...
- Я вроде бы и не собираюсь, - Власов чуть отодвинулся от всполошённого визави. - Насколько я понимаю, вы хотите поговорить...
- Да, да, очень важный разговор... Просто... Я тут запланировал нечто вроде представления... то есть выступления... Но позже, позде! Кто же знал, что он припрётся именно сейчас! Пожалуйста, ну представьте себе, - Гельман зачастил, засуетился, - представьте, что вы делаете важную работу, ну, какой- нибудь доклад пишете, не я не знаю, записку, и тут к вам вбегает мальчик с поломанной игрушкой, ревёт и требует, чтобы вы её починили...
- Я бы велел ему выйти вон, - пожал плечами Фридрих.
- Ну тут так не получится, я же его и приглашал... - Гельман в досаде шлёпнул ладонями по ляжкам, - не вовремя, не вовремя! Творческая личность, - лицо Гельмана перекосила гримаса бешенства, - они все такие, творческие личности... Как же я ненавижу всю эту шваль!
- Вы кого имеете в виду? - Власов посмотрел на суетящегося галерейщика почти с удовольствием.
- Очень, очень прошу, просто умоляю, - Гельман уже пятился обратно к выходу, - подождите, это недолго...
Власов бросил взгляд на целленхёрер. Полоска не доросла и до половины. Время шло медленно - и проходило, честно говоря, безо всякой пользы для дела. Хотя, подумал Фридрих, зверинец тут подобрался занятный. Пожалуй, даже занятнее, чем сборище на Власовском проспекте...
- Господа! - раздалось в зале. Голос принадлежал Гельману. - Солнце русской культуры! Приветствуем!
Галерейщик снова стоял у двери, дружеским жестом полуобнимая за талию персонажа настолько странного и нелепого, что рука невольно потянулась за 'стечкиным'.
Это был огромный, грузный, заросший седой щетиной человек с отвисшими щеками, которые чуть не лежали на воротнике рубахи. То была именно рубаха - кошмарное изделие из грубого серого полотна, навыпуск, изрисованное какими-то рисунками и надписями и заляпанное свежей грязью. Из расстёгнутого ворота торчали клоки сивых волос, ниже выкатывался горб пуза. Ниже можно было разглядеть ноги в чём-то вроде штанов (Власову
