напуганным непрофессионалом. Или... или хотел создать такое впечатление...
Впрочем, это всё подождет. Сначала нужно выяснить факты, уже известные полиции и Лемке, а потом уж строить гипотезы. Сейчас важнее Зайн...
Он вновь вышел на Новый Арбат. Стараясь обращать на окружающее уродство как можно меньше внимания, Фридрих вновь и вновь прокручивал в памяти свой полет, и в первую очередь два мимолетных эпизода - у касс и на стоянке. Нет, кажется, отсюда ничего уже не выжмешь. Кроме внешности для фоторобота. Хотя можно не сомневаться, что сейчас Зайн выглядит уже по-другому. Впрочем, он всего лишь человек, а не монстр из холливудских лент (хотя как раз про Зайна многие сказали бы обратное). Человеческая способность менять внешность все-таки сильно ограничена. Особенно когда это человек в возрасте. Молодому легко загримироваться под старика, но не наоборот...
Где он все-таки сидел во время перелета? Это наверняка скоро выяснят. Очевидно, он все же не мог избавиться от коляски раньше, чем поднялся на борт - ведь он был еще 'на земле Райха'. Но ветерану и инвалиду полагается повышенное внимание бортпроводниц, что ему было весьма некстати. А ведь, пожалуй, происшествие с фрау Галле было Зайну на руку - вызванная этим делом суматоха отвлекла внимание от него самого. Так что же, он все-таки мог каким-то образом подсунуть ей шприц? Хм, а интересная параллель получается. В самолете фрау Галле вводит себе наркотик - вроде бы добровольно, но, видимо, не зная о содержимом шприца. За сутки до этого в Москве умирает Вебер - и тоже от наркотика, который он, по официальному заключению русской полиции, ввел себе сам. Правда, Зайна тогда еще в Москве не было, но это еще ни о чем не говорит. Надо выяснить, какой препарат использовался в обоих случаях. Если один и тот же...
Размышляя таким образом, Фридрих дошёл до подъезда дома в Трубниковском переулке (точнее сказать, ноги сами принесли его туда - чувство направления Власова не подводило ни в воздухе, ни на земле) и начал подниматься по лестнице. На площадке между вторым и третьим этажами самозабвенно целовалась парочка. Фридрих поморщился: подобные зрелища всегда вызывали у него острую брезгливость. Он решительно не понимал людей, находящих удовольствие в том, чтобы мазать друг друга слюнями. Хуже, впрочем, было то, что эти двое могли оказаться вовсе не теми, кем старались казаться. Одеты они были по-уличному, но одежда и обувь были сухими - значит, стоят здесь уже давно, а может, и вовсе вышли в таком виде из одной из ближайших квартир и сразу заняли наблюдательный пост.
На коричневой куртке парня серебрился маленький значок - правосторонняя славянская свастика. Российский Молодежный Союз. В отличие от комсомола большевистских времен, членство в этой организации было по-настоящему добровольным, туда принимали действительно идейных - но и спрос с них был строже, чем с загнанных под общую гребенку.
- Шли бы вы по домам, молодые люди, - неприязненно произнес Фридрих, поравнявшись с парочкой. Девушка отпрянула от своего кавалера, стремительно краснея. Пожалуй, это не было наигранным. Тот, в свою очередь, обернулся к Власову, сверля его злобным взглядом.
- А т-т-т... (парень осадил назад)... вы кто такой, чтобы нам указывать?
- Тот, кто может сообщить в вашу первичную организацию о вашем непристойном поведении в общественном месте. Или мне процитировать устав РОМОСа?
Парень набычился, но понял, что умнее будет не спорить.
- Ладно, Лен, - обернулся он к подруге, - раз у вас тут такой... правильный дом... Пока, созвонимся завтра, - и, наградив Фридриха еще одним злым взглядом, устремился вниз по лестнице, быстро перебирая ногами ступеньки. Власов направился вверх и услышал, как за девушкой захлопнулась дверь квартиры на третьем этаже. Некоторое время он постоял, глядя вниз через два пролета и прислушиваясь, но никто не попытался вновь занять 'наблюдательный пост'.
Поднявшись к себе, Фридрих первым делом побрился, потом принял душ. Мюллер, конечно, ждет отчета как можно скорее, но от отчета, написанного в полусонном состоянии, проку было бы немного. Затем сел за рехнер и без десяти два закончил, наконец, изложение событий этого длинного дня, описав не только перелет, но и встречу с Эберлингом и странное этой встречи окончание. Перечитав все это на предмет упущенных деталей, Фридрих воткнул в гнездо нотицблока разъем оптоволоконного кабеля и отправил сообщение. Предстояло еще поработать с программой составления фотороботов, которую он загрузил с центрального береха Управления. В ближайшие дни таких фотороботов будет составлено, наверное, не один десяток. И, просуммировав их все, РСХА наконец-то получит более-менее достоверное представление о внешности врага Райха номер семь.
Когда Фридрих, наконец, оторвался от клавиатуры, он уже валился с ног. Что поделать - он завидовал волшебной мюллеровской способности работать сутками напролет, но сам ею не обладал. В критической ситуации можно, конечно, принять стимуляторы, но за это обычно приходится расплачиваться разбитостью и рассеянностью на следующий день. Так что оставалось лишь поставить будильник и добраться до кровати. Засыпая, он подумал, что надо было бы сосканировать записку Эберлинга и проверить почерк - но сил уже не было, да и чутьё подсказывало, что это не понадобится.
И вот теперь, вытираясь после душа большим махровым полотенцем, Власов выстраивал в уме список дел на сегодня. Перво-наперво встретиться с Лемке и вытрясти из него всё, что тот знает. Дальше - если, конечно, не откроется нечто, требующее немедленных действий - пора, пожалуй, представиться русским коллегам. Раз уж их бюрократическая процедура требует личной явки за разрешением на оружие. А заодно и выяснить у них ситуацию с фрау Галле. Надавить, если понадобится. Пока неизвестно, будет ли она полезна, если он сумеет ее вытащить - но в русской тюрьме от нее пользы точно не будет. Да, зайти в какой-нибудь хороший магазин и купить всякие мелочи, без которых невозможно жить. Убраться в квартире тоже не мешало бы...
Но было ведь что-то срочное. Черт, кассета! Вчера с этим Зайном он так до нее и не добрался. А ведь, быть может, разгадка смерти Вебера, в прямом смысле, у него в кармане!
Даже не одевшись, он подошел в висящей в прихожей куртке и выудил из кармана свою вчерашнюю добычу. С мягким клацаньем она легла на свое место в магнитофоне. Фридрих включил воспроизведение и лишь после этого занялся собственным гардеробом.
Из динамика меж тем не доносилось ни звука, хотя лампочка горела и крошечные бобины исправно крутились. Власов вывел громкость на максимум. На смену тишине пришло тихое фоновое шипение, но это было все.
Через несколько минут Фридрих уже практически не сомневался, что теряет время впустую, но добросовестность требовала дослушать пленку до конца. Впрочем, Власов решил, по крайней мере, позавтракать и перетащил магнитофон на кухню. В холодильнике он нашёл несколько коробок замороженных полуфабрикатов, два десятка яиц (судя по штемпелям на боках - довольно свежих), банку сгущенки, плитку шоколада, два пакета апельсинового сока, хлеб в вакуумной упаковке, масло и пакет с розовыми парниковыми помидорами. Что ж, на первые дни этого хватит. Кроме того, в одном из кухонных шкафов обнаружились запасы кофейных зёрен четырёх сортов, электрическая мельница и жезва на одну чашку.
Власов довольно скептически относился к любимому дойчами безалкогольному напитку, предпочитая чай - возможно, в этом сказывалась его славянское происхождение, в других случаях ничем себя не проявлявшее. Однако чая не было. Не забывая о крутящейся кассете, Фридрих избрал меню, обеспечивающее бесшумное приготовление: разогрел себе в микроволновке что-то рыбное и запил соком.
Спустя еще семьдесят минут Власов знал, что, если не считать завтрака, потратил полтора часа зря. Лента была пуста с обеих сторон.
Вообще говоря, он не слишком этому удивился. Задним числом он даже был почти уверен, что интуитивно знал это с самого начала - потому и вспомнил о кассете так поздно. Уж больно все было бы просто. Конечно, это только в плохих детективах простые решения никогда не срабатывают... но, раз Лемке не изъял кассету, может быть, он попросту знал, что там ничего нет? Пора уже, наконец, с ним связаться.
Фридрих достал целленхёрер, несколько раз нажал кнопку, выбирая из списка нужный номер. В отличие от серийных трубок, кнопка нажималась беззвучно. В квартире был, конечно, и 'обычный' телефон, подключенный к городской сети, но ему Фридрих не доверял, даже несмотря на встроенный фершлюсер. Даже когда противник не может расшифровать звонок, сам факт, что звонили с такого-то номера на такой-то, может дать ему лишнюю информацию... Радио и оптоволоконная связь, которой пользовались агенты Райха в Москве, работала не через российских операторов, а через аппаратуру, установленную в германском посольстве.
Трубку долго не брали. Лишь после пятого гудка недовольный и, как показалось Фридриху, сонный голос сказал: 'Алло?'
- Я по объявлению. Вы еще продаете щенков ризеншнауцера? - осведомился Фридрих по-русски.
- Да, остались еще два - мальчик и девочка, - голос на другом конце как-то сразу подобрался.
- Мне мальчика. Guten Morgen.
- Herr Erste? Sehr angenehm! - Лемке тоже перешел на дойч. - Я ждал вашего звонка, шеф.
'В таком случае, вы долго берете трубку, мой мальчик', - чуть было не процитировал Мюллера Власов. - Нам необходимо встретится и обсудить дела, - сказал он вместо этого.
- Когда и где? - Лемке был само служебное рвение.
Фридрих бросил взгляд на часы.
- В десять. Точка С. (Это означало квартиру в Трубниковском; квартира Вебера именовалась точкой A.) Успеете?
- Так точно!
- Хорошо. Учтите, мне нужен полный отчет. До встречи.
Дав отбой, Фридрих включил нотицблок и проверил почту. Ничего сверхсрочного он не ожидал - оно бы пришло прямо на целленхёрер, но текущие инструкции вполне могли поступить. И впрямь, 'Ди Фенстер' помигивали запечатанным конвертиком.
Фридрих подогнал к нему стрелку и надавил на сенсорную подушечку; после мгновенной паузы, вызванной работой программы дешифровки, на экране возник короткий текст. Да, кое в чем жизнь агента все же стала намного проще со времен Штирлица и его верной радистки Кэт...
'О Хайнце не беспокойтесь. Ваша главная задача прежняя. Постарайтесь вытащить фрау Галле из подвалов Лубянки. Официально наш МИД не собирается в это вмешиваться. Но наши маленькие друзья хотят поднять шум. О.'
'Подвалы Лубянки' были, разумеется, очередным приступом тяжеловесного мюллеровского юмора. Здание, некогда наводившее ужас на всю страну, давно не использовалось по прежнему предназначению, превращенное в Мемориальный музей жертв большевистского террора. Да и, в любом случае, над либеральной журналисткой висело отнюдь не политическое, а чисто уголовное обвинение.
Фридриха, однако, внезапно заинтересовало другое выражение, которое он уже однажды слышал от Эберлинга. 'Маленькие друзья'. На жаргоне американской - а стало быть, и всей атлантистской - военной авиации так именуются истребители прикрытия. Бомбардировщики, соответственно - 'большие друзья'. Вряд ли Мюллер знал это; он-то, понятно, имел в виду СЛС и их российских единомышленников. Но что, если во всем этом деле либералы и впрямь играют роль истребителей прикрытия? И весьма похожая на провокацию история с Галле (которая, вполне возможно, все же сознательно ввела себе наркотик ради дальнейшей шумихи), и даже смерть Вебера на самом деле лишь призваны отвести огонь защитников Райха от... от чего или от кого? 'Истребители'. Власов повторил это слово по-русски. На этом языке оно звучало более зловеще, чем его иностранные аналоги - 'охотники' в дойче или 'бойцы' в английском. В отличие от большинства летчиков, Фридрих не был суеверен и не придавал значения явно случайным совпадениям, но сейчас ему всё это очень не
