какой-нибудь поздний семинар.
Если что и отличало московский городской транспорт от берлинского, так это обилие аляповатой рекламы на боках. А также и внутри: поднимаясь на переднюю площадку, Фридрих обратил внимание на рекламный щит, закрывающий кабину водителя. В берлинских троллейбусах на этом месте размещались правила пользования городским транспортом - текст довольно длинный, к тому же написанный большими буквами, занимал всю видимую часть стенки. В Москве аналогичные правила были, наверное, всем известны и без того. Во всяком случае, на месте параграфов и подпараграфов красовались дебиловатого вида парень в красной кепочке козырьком назад, склоняющийся над запрокинутым девичьим лицом. Девица держала во рту кусочек печенья, каковое, видимо, и было предметом вожделений парня. Поверх всего этого было наляпано ярко-красным: 'Печенье 'Услада' - слаще, чем поц...'. Остальные буквы в слове 'поцелуй' закрывал угол криво приклёпанного ящика для пожертвований: 'на устройство масленичных гуляний', как гласила надпись на крышке.
Власов купил билет у водителя, приятно удивившись его дешевизне: проезд стоил пять копеек. Он не помнил точно, во сколько пфеннингов обходился проезд в Берлине - там ему давненько не приходилось пользоваться общественным транспортом, да и принятые в Райхе магнитные карточки как-то не способствовали запоминанию считываемой суммы. В Софии проезд стоил, кажется, шестьдесят стотинок, то есть те же шестьдесят пфеннингов. В Пеште, насколько он помнил, - двести пятьдесят дореформенных форинтов, а потом - что-то около марки... В любом случае, московские цены были очень низкими.
Он уселся на одно из передних сидений, прикрыл глаза, чтобы не видеть дурацкого плаката с печеньем, и постарался сосредоточиться.
Итак, сказал он себе, ещё раз сверим часы. Труп Вебера был обнаружен второго февраля. Утром третьего Мюллер срочно вызывал Власова из отпуска и отправил в Москву. Уже на борту самолёта (а точнее, ещё в аэропорту) он оказывается втянут в поток незапланированных событий. Здесь, в Москве, сюрпризы тоже не заставили себя ждать - так что волей-неволей Фридрих сразу переключился в форсированный режим, да так из него и не вышел. Что по- своему удобно, но искажает восприятие местной специфики: начинаешь относиться к пространству как к шахматной доске, уделяя внимание в основном движению фигур. А это чревато попаданием в какую-нибудь яму или канаву.
В принципе, Власов знал Москву (как и Россию в целом) - по бумагам, оперативным сводкам, отчётам, картам, видеокассетам и тому подобному. Пока что книжное знание его не подводило. Но и ясного впечатления от российской столицы у Власова тоже пока не сложилось. Обращали на себя внимание две вещи: поразительно мерзкая погода, да ещё, пожалуй, то трудноопределимое, но безошибочное ощущение, которое охватывает человека, оказывающегося в по-настоящему
Власов окончательно решил посвятить следующий день экскурсии. Надо обойти хотя бы центр города и заглянуть на какую-нибудь из окраин. Можно, кстати, воспользоваться Лемке в качестве чичероне...
- Sie mussen den Fahrschein entwerten! - пропел у него над ухом нежный женский голосок.
Фридрих мгновенно открыл глаза. Над ним предупредительно склонилась та самая девушка в дорогих очках. Только вместо конспекта у неё в руке был жетон контролёра.
С секундным опозданием Власов сообразил три вещи. Во-первых, девушка попросила его прокомпостировать билет - о чём он, по берлинской привычке, забыл. Во-вторых, она обратилась к нему на дойче. И, в-третьих, если бы она действовала строго по инструкции, она должна была бы потребовать его билет, и, убедившись в отсутствии компостерной метки, взять с него штраф.
- Entschuldigen Sie! - извинился он, и, приподнявшись, вставил билет между щёчек компостера. Аппаратик щёлкнул.
- Извините меня, - повторил Фридрих на русском.
- Вы говорите по-русски! - девушка улыбнулась, показав блестящие металлические скобки на верхних зубах. - Из наших, что-ли? Я думала, вы берлинец.
- Просто у меня деловые связи с Россией, - пустился в объяснения Власов, - но всё больше на расстоянии. Язык знаю по семейным обстоятельствам. Здесь я впервые. Прилетел из Берлина только вчера.
- А, понятно, - в голосе девушки проскользнула самодовольная нотка, - а то я уж думала, что ошиблась... У вас вид такой. Берлинский. Ваших за версту видно.
Власов решил не уточнять, что такое 'верста' - он смутно помнил, что это устаревшая русская мера длины, но никогда не знал, чему она равна в метрах, - зато поинтересовался, что именно навело её на такую мысль.
- Ну, как бы, - девушка задумалась, - трудно объяснить... Я вообще-то студентка, а контролёром подрабатываю, деньги нужны... Меня, кстати, Мартой зовут. Я фолька... ну, вы поняли.
Власов сообразил, что имеется в виду слово 'фольксдойче', и с понимающим видом кивнул.
- Ну так чего... я на людей всяких насмотрелась. Берлинцы - они всегда, когда входят, делают рукой вот так, - она вяло помахала левой рукой, - типа за поручень хотят взяться, а тут его нет, у нас площадки шире... И ёжитесь, холодно вам тут... Потом обязательно на рекламу смотрите. И билет забываете компостировать. У вас там, в Берлине, уже пять лет как магнитные карточки... - последнее было сказано с нескрываемой завистью. - Да ладно, - махнула она рукой, - всё это фигня. Вы имейте в виду: если вдруг чего, обращайтесь к нашим. Мы своим всегда поможем... Только не важничайте, что вы из Берлина и всё такое. Иначе вас будут считать... ну... есть такое слово, 'немчура'... У нас таких не любят. Ауфвидерзеен, - она махнула рукой и направилась к молодёжной стайке, поигрывая своим жетоном.
Фридрих попытался сопоставить в уме всех этих 'наших', 'ваших' и 'своих', и пришёл к выводу, что национальное самосознание российских фольксдойче очень запутано. Впрочем, последний совет Марты показался ему дельным: Власов хорошо знал, что пользоваться симпатиями сплочённого меньшинства бывает очень полезно. Что ж, надо использовать те преимущества, которые у тебя есть...
Департамент Государственной Безопасности размещался на площади Освобождения, в здании бывшего большевистского ЦК. Сразу после войны здесь работала Комиссия по расследованию преступлений коммунизма - так сказать, поближе к предмету изучения, ибо неуничтоженных документов, в том числе и со всеми возможными грифами, в здании оказалось на удивление много. Может быть, их спас извечный русский бардак, а возможно, это был последний подарок Берии, который все еще надеялся, что головой Сталина и остальных выкупит свою собственную. Не выкупил, конечно, и в итоге болтался с ними на одной виселице. Говорят, Сталин успел в него плюнуть, прежде чем у них из-под ног выбили скамью.
Этому предшествовал Петербургский процесс, во время которого комиссию перевели по месту его проведения. В здании же обосновалась только еще создававшаяся русская служба безопасности, представлявшая собой в то время причудливый конгломерат из контрразведки РОА, немногочисленных поначалу местных добровольцев, представителей РСХА (формально числившихся советниками, но не подчинявшихся русскому командованию и управлявших целыми подразделениями, целиком состоявшими из дойчей), и даже спешно вытащенных из заграничного нафталина врангелевцев и деникинцев - большинство из которых, впрочем, за двадцать с лишним лет не забыли прежний опыт... Романтическое было время. Власов, однако, предпочитал революционной, равно как и контрреволюционной, романтике - солидный, устойчивый порядок. И серая твердыня ДГБ производила соответствующее впечатление. По крайней мере внешне.
Зато внутри порядка оказалось меньше, чем хотелось бы. Во всяком случае, несмотря на предварительную договоренность, в бюро пропусков его промурыжили целых десять минут: явно больше, чем требовалось на изучение его документов. Хотя, скорее всего, это было сделано специально. Местные демонстрировали, кто в доме хозяин.
Так или иначе, наконец формальности остались позади, и Фридрих, поднявшись на второй этаж, вошел в дверь кабинета номер 203.
Фамилии на двери не было.
Хозяин кабинета, плотного сложения мужчина средних лет с седыми висками и тусклыми серыми глазами, коротко кивнул посетителю, но руки не подал. Его штатский костюм без наградных знаков, даже без золотой партийной свастики на лацкане, скрывал, вероятно, не такой уж маленький чин. Подполковник? Полковник? Фридрих с первого взгляда почувствовал к нему интуитивную неприязнь: откуда-то пришла уверенность, что, повернись история по-другому, этот человек сделал бы ту же самую карьеру и в большевистском НКВД.
- С приездом, господин Власов. Присаживайтесь. Вот ваше разрешение на оружие. Распишитесь.
Фридрих скользнул глазами по бланку, поставил свой росчерк - разумеется, латиницей - напротив галочки и убрал справку во внутренний карман.
- Благодарю, - сказал он. -Но, как вы понимаете, я пришел сюда не только за этим.
Еще бы тот не понимал - однако продолжал молча ждать, и Фридриху пришлось продолжить:
- Убит гражданин Райха Рудольф Вебер, и нас крайне беспокоит как само это обстоятельство, так и недостаток сотрудничества со стороны российских спецслужб.
- Кто вам сказал, что он убит? - дэгэбэшник не заглотил наживку, не бросился опровергать сразу вторую часть фразы. - Экспертиза не нашла никаких следов насилия. В настоящее время основные версии следствия - несчастный случай и самоубийство. И мы уже передали имеющуюся у нас информацию имперским представителям.
- Труп Вебера был найден второго февраля в 16:40, - продолжал нажимать Власов. - Нам сообщили об этом лишь на следующее утро.
- Необходимо было время для идентификации тела, - пожал плечами дэгэбэшник.
- Я думаю, мы сэкономим массу времени, если не будем тратить его на произнесение и опровержение явных несуразностей. Вы его не из кислоты выловили. Вы нашли его целым и невредимым, в его квартире, при обыске наверняка обнаружили его документы. Какое время для идентификации?
- Существуют стандартные процедуры. В делах такого рода, могущих иметь международные последствия, недопустимы поспешные выводы, даже когда они представляются очевидными.
- Кстати, о стандартных процедурах. Почему обыск проводился без понятых?
- В соответствии с постановлением от десятого-пятого-семьдесят восьмого, которое действует до сих пор, в случае подозрения на теракт следственные действия на месте происшествия проводятся без привлечения гражданских лиц, с целью обеспечения безопасности последних. Вам же известен почерк террористов - они могут оставить на месте преступления взрывные устройства или еще что-нибудь в этом роде.
- Значит, в квартиру Вебера приглашали сапёров? - ядовито осведомился Власов.
- Приглашали, о чем имеется соответствующая запись в протоколе, - невозмутимо ответил его визави. - Как вам известно, подозрения, что это мог быть теракт, не подтвердились.
- Нам до сих пор не передан список изъятых при обыске вещей. Не говоря уже о самих этих вещах.
