Наступила пауза, и Аркадий опять оказался наедине с набирающим силу ознобом.
- За бессрочное хранение нужно платить, не так ли? Кто оплачивает хранение?
- Сейчас я.
- А раньше?
- Тот человек оплатил хранение на двадцать лет вперёд.
- Ах, ну да. Ты же не мог платить из тюрьмы... Да и из Аргентины это было бы затруднительно. Тебе повезло... Но сейчас тебе нужно было сделать очередной взнос?
- Да.
- Забавно... Да, ради этого можно нарушить субботу... Ладно. Так ты можешь взять эту штуку из ячейки?
- Нет.
- Почему?
- Я не знаю кода и не имею ключа к ячейке.
- Хорошо. Кто может это сделать?
- Какой-то человек. Я его не знаю, - ответил Борисов. В голове у него сгущался ледяной туман, но отвечал он по-прежнему быстро и чётко.
- Кто этот человек?
- Когда-то он помог Эренбургу бежать из-под ареста. Больше я ничего не знаю.
- Человек знает название банка и номер ячейки?
- Нет.
- Как он это узнает?
- Я приведу его туда. Мы пойдём туда вместе.
- Он знает тебя?
- Нет.
Пауза.
- Хорошо, попробуем по-другому... Как он откроет ячейку?
- Эренбург сказал, что он дал ему код и личный ключ.
- Как этот человек тебя найдёт?
- Когда в России будет демократия, он меня найдёт, - ответил Борисов.
- Почему не раньше? Почему такое условие? - поинтересовался голос.
- Эренбург ненавидел дойчей. И русских ненавидел. За то, что сдались дойчам. Он не хотел, чтобы это досталось Райху или российскому правительству.
- Что ж, понятно. Как тот человек тебя найдёт?
- Я опубликую статью в газете. Там будут особое название и четыре абзаца, которые написал сам Эренбург. Тот человек прочтёт статью, позвонит в редакцию и найдёт меня.
- Почему ты не можешь опубликовать статью сейчас? - в голосе прозвучал интерес.
- Пока Россия находится в составе Райхсраума, её нигде нельзя напечатать.
- Вот как? Где находится текст статьи?
- Нигде. Я знаю его наизусть.
- Как должна называться статья?
- 'Преступления немецкого фашизма против прогрессивного человечества', - процитировал Борисов.
- Ого! Вот оно как, - в голосе прозвучало нечто вроде удовлетворения, - ну и содержание, наверное, соответствующее... Читай вслух те четыре абзаца. Громко и чётко. И медленно. Я записываю, мне нужна хорошая запись.
Борисов прочёл - громко и монотонно, делая паузы после каждой запятой.
- Да-а-а... - протянул Зайн, выслушав всё. - Давненько я такого не слыхал. Особенно хорошо про 'стаю нацистских псов, одержимых безумным желанием расправы над гуманистическими идеалами'. Или как там? 'Люди доброй воли должны, наконец, загнать осиновый кол в могилу нацистских упырей', я правильно цитирую?
- Да, - сказал Борисов.
- Немного старомодно, но всё-таки чувствуется школа... А ты не думал пропихнуть это в эмигрантскую коммунистическую газету? Или хотя бы на радио 'Либертэ'? Тот человек может ведь слушать 'голоса'... Хотя нет, если ты разрешишь назвать своё имя, то быстро окажешься в тюрьме. Или, во всяком случае, на помойке.
- Да, - сказал Борисов: ему показалось, что это вопрос.
- А если не разрешишь, он тебя не найдёт. Редакция 'Либертэ' не выдаёт информации об авторах кому попало. Ах да: статья должна быть подписана твоим собственным именем?
- Нет. Не обязательно.
- Ну да, это понятно. Хм, кстати... ты что-нибудь делал для 'Либертэ'? Или других таких радиостанций?
- Нет. Я боюсь. Но я знаю людей, которые делают для них материалы. Иногда помогаю им.
- Ну конечно... Ты ведь должен держаться поближе к либеральным изданиям... А что, ты и вправду надеешься на демократию?
- Да. Скоро в Россию придут американцы. Будет демократия. Будет всё можно говорить и писать.
- Почему ты так думаешь?
Борисов ощутил какое-то смутное неудобство в голове: он не мог ответить, хотя вопрос был простой.
- Не знаю. Так все теперь думают, - наконец, выдавил он из себя.
- Ладно, это пока неважно... Ещё кто-нибудь об этом знает? Ты кому-нибудь говорил?
- Нет. Никому. Даже Дине.
- Этой сучке, которая тебя сдала? А в тюрьме, амановцам, ты что-нибудь говорил об этом?
- Они не спросили. Я ничего не сказал.
- Это на них похоже. Военные внимательны, но не любопытны. Это их обычная ошибка... Ты всё сказал про сверток с бумагами? Или есть ещё что-то, о чём ты умолчал? Расскажи всё.
- Не помню, - Борисов и в самом деле не помнил своих ответов.
- Ты утаил что-нибудь? Говори быстрее.
- Не знаю.
- Ага, третья стадия. Ненадолго же тебя хватило. Ладно. Сейчас мы пойдём. Я помогу тебе встать.
Руки обняли Аркадия, подняли, и он сел на пол. Потом он каким-то образом оказался на ногах. В плавающей, липкой тьме он сделал шаг, потом ещё один, и ещё один, подгоняемый короткими командами - не понимая, где он находится и что здесь делает. Он знал только, что надо идти.
Что-то застучало, зазвенело, потом снова застучало. В голове всплыло слово 'машинка'. Он не помнил, что оно значит, но оно было как-то связано с этим грохотом и звоном.
- Машинка, - сказал Аркадий, - статья, - это было ещё одно слово, как-то связанное с тем, первым.
- Ты что-нибудь видишь? - спросил Зайн.
- Я не вижу ничего, - Борисов смог связать вместе четыре слова, после чего опять провалился в плавающее ничто.
Он очнулся, когда его ударили по лицу.
В руке мешалось что-то длинное и узкое. Он попытался сжать пальцы в щепоть, и та штука послушно легла между ними.
- Подпись. Поставь свою подпись. Распишись здесь, - длинное и узкое тыкнулась во что-то твёрдое и плоское.
- Не хочу, - Борисов внезапно упёрся. - Я ничего не вижу.
- Это ведомость, - объяснил ему Зайн. - Ты должен получить по ней деньги, много денег. Тебе очень нужны деньги, тебе нужно получить их немедленно. У тебя в руке перо. Распишись вот здесь.
Борисов напрягся и почти увидел перед собой разграфлённую ведомость с чёрной полоской внизу. Потом картинка пропала, зато пальцы почувствовали, что они держат что-то пишущее - то ли карандаш, то ли ручку.
Он протянул руку и наугад проскрёб кончиком по невидимому листу, постаравшись изобразить подпись.
- Ничего, сойдёт, - пробормотал Зайн и потянул Борисова за руку. Тот безвольно подчинился.
Дальше был какой-то длинный, непонятный путь неизвестно куда (чувство направления Борисова покинуло - он запомнил только, что поднимался по громыхающей железом лестнице, вызвавшей в памяти слово 'чердак'), а потом ему в лицо ударил ледяной ветер, и он понял, что стоит на чём-то холодном. Ноги скользили, стоять было трудно.
Перед широко открытыми глазами Борисова плавала темнота с жёлтыми пятнами по краям. Он машинально поднёс руку к переносице - вроде бы когда- то очень давно этот жест помогал видеть.
Очки, вот как это называлось.
- Очки, - сказал он. Потом неожиданно добавил: - Он меня убьёт, - и тут же забыл об этом.
- Успокойся, - раздался голос над ухом. - Я же обещал, что не убью тебя. Ты всё сделаешь сам.
Борисов покачнулся, потом восстановил равновесие.
- Здесь я тебя отпущу. Слушай внимательно. Здесь ты будешь стоять и считать вслух до ста. Стой здесь и считай до ста. Считай медленно, вслух. Потом ты будешь свободен. Тогда ты пойдёшь вперёд. Прямо, не сворачивая, иди вперёд, не оглядывайся, не смотри под ноги. Ты пойдёшь вперёд. Ты быстро пойдёшь вперёд, там свобода, там тебе будет хорошо. Досчитай до ста и иди вперёд. Ты понял?
