Александр Вельтман и его роман 'Странник'

l:href='#n_179' type='note'>[179] Это очень, очень хорошо; говорю искренно' [180].

Появление первой части 'Странника' вызвало большой интерес у читателей. А. С. Пушкин считал, что в романе чувствуется настоящий талант [181]. Он намеревался подготовить о нем статью и потом жалел, что не осуществил своего замысла [182]. П. В. Нащокин отвечал А. С. Пушкину: '2-ая часть 'Странника' удивительно хороша. Высокое Воображение - поэт а ля Байрон - а не записки молодого офицера' [183] .

Одобрили роман и офицеры, служившие с автором в Бессарабии. Сразу же отозвался Андрей Данненберг: 'Благодарю вас за присылку милого Странника - даже очень походит на папиньку: резвится, мечтает и задумывается.- Он мне всегда будет напоминать своего родителя, которого душевно люблю и уважаю' [184]. И. Н. Липранди писал: '… премного благодарен за дружеское ваше расположение и за присылку Странника и Кощея, - я не охотник до подобных сочинений, но эти с большим удовольствием прочитал - и некоторые места по два раза, предоставляя себе прочитать опять от доски до доски,- я хвалить не умею,- и потому не говорю ни слова о том, что мне нравится,- Странник восхищает меня' [185].

Сохранилось воспоминание о том, как приняли роман современные читатели. 'Помню только,- рассказывал один из них,- что более всех поразила меня личность Вельтмана. В числе других книг, пред моим отъездом с родины высланных отцу моему Селивановским[186], был и 'Странник' Вельтмана. В этой книге били, так сказать, ключом веселость и остроумие. Вся семья моя читала с наслаждением игривые страницы этой книги, подхваливала и вместе со мной выражала полнейшее убеждение, что автор должен быть такой весельчак, какого свет не производил'[187].

Н. В. Берг, вспоминая впоследствии о первом знакомстве с творчеством Вельтмана, отмечал: 'Воображение его было самое необузданное, упрямое, смело скакавшее через всякие пропасти, которые других устрашили бы, но не было такой пропасти, которая устрашила бы почтеннейшего Александра Фомича' [188].

A. А. Бестужев-Марлинский увлекся 'Странником' еще при чтении журнального отрывка: 'Скажите пожалуйте: кто такой Вельтман? Спрашиваю, разумеется, не о человеке, не об авторе, а просто об особе его… С первыми двумя качествами я уже знаком, могу сказать дружен, хочется знать быт его. По замашке угадываю в нем военного; дар его уже никому не загадка. Это развязное, легкое перо, эта шутливость истинно русская и вместе европейская, эта глубина мысли в вещах дельных, как две силы центральные, то влекут вас к думе, то выбрасывают из угрюмости: он мне очень нравится. Прошу включить 'Странника' в число гостинцев' [189]. Он неоднократно упоминал в письмах о своеобразии художественного метода писателя[190], заметил близость к Стерну[191]. Брату, П. А. Бестужеву, он писал: 'Еще раз советую: испытай удачи; напиши что-нибудь, хоть вроде Странника Вельтмана…' [192].

В. К. Кюхельбекер сделал запись в дневнике: '…'Странника' просто невозможно читать, как читают прозу, а должно перебирать, как собрание лирических пиес и эпиграмм' [193].

За полтора года публикации романа появилось много отзывов в журналах и газетах. 'Даже ненавистники всего хорошего отозвались милостиво о путешественнике нового рода',- отмечал критик 'Московского телеграфа', добавляя, что произведение Вельтмана 'есть самый свежий и прекрасный цветок на тощей почве русской литературы' [194]. ''Странник' сей, часто остроумный, чрезвычайно причудлив и своенравен',- так оценивала его 'Северная пчела' (1831, No 102). Затейливая фантазия, замечательный язык романа вызывали восхищение у рецензентов, а оригинальность и сложность композиции породили противоречивые высказывания, сопоставления с выдающимися произведениями мировой литературы, начиная с книг Рабле и Стерна [195] .

С отрицательной оценкой романа неоднократно выступал 'Телескоп' Н. И. Надеждина, утверждая, что в нем 'нет ни порядка, ни связи, ни целости' [196]. Резкой критике подверглась форма произведения и в 'Литературной газете'[197].

В сущности идейное содержание 'Странника' так и не было проанализировано современными журналистами. Все заслонила его архитектоника. В связи с этим почти одновременно с выходом в свет книги Вельтмана появились две пародии.

С. Н. Глинка поместил в 'Дамском журнале' юмореску 'Повесть о Страннике, или Мысли при чтении второй части Вельтманова Странника'[198], где на полуторах печатных листах пародировалась художественная манера романа. 'Статья вторая' юморески начинались так: 'Что такое повесть странника о Страннике? Не новую ли мы затеяли издать Одиссею!.. - Не отвечаю на это ничего определительного. Да и как определить, что западет в голову и откуда и зачем? Это Сфинксова загадка. Я не Эдип: в отгадчики не пускаюсь. Но скажу мимоходом, что по примеру доброго Фенелона и я более люблю Одиссею, нежели Илиаду. Одиссея можно уподобить кроткой луне, разливающей сияние безмятежное, а Илиада шумит и клубится подобно наводненному ручью Скамендийскому' [199].

Далее идет послание к Вельтману:

Куда ты заводишь
Нас мыслью своей?
И как ты приходишь
Сам обратно с ней?
И Странник твой милый,
Веселый, унылый,-
Не жизнь ли души?..
То дремлем в тиши;
То бурею мчимся;
То радостью льстимся;
То в гробе ногой [200].[201]

О самом произведении пародист писал: 'Породнясь со Странником Вельтмана, не захочешь расстаться с ним скоро. Сочинитель не изменяет имени своему, зоркою, быстрою мыслию облетев пределы умственного мира' [202] (намек на буквальный перевод с немецкого фамилии Weltmann - 'человек мира').

Пародия в 'Молве' [203] начиналась так:

Странник! название странное!..
Наш век так богат странностями!..
В наш век на дело не похоже:
Из моды вышла простота,
И без богатства ум все то же,
Что без наряда красота.
У нас народ такой затейный,
Пренебрегает простотой,