— Да, ты, что-то, американских триллеров пересмотрел.
— Ну, попробуем, что делать то? — слабо улыбнулся Саная.
Довлат, прикованный к батарее, даже задремал, когда открылась дверь. Он открыл глаза, и у него перехватило дыхание. На пороге стоял тот самый парень, в затылок которого он всадил две пули, а потом тот гнался за ним, и перестрелял его напарников. На нем была все та же голубая майка, голубые джинсы, а на лбу, запекшаяся корка крови. При этом на лице убитого им человека вполне отчетливо были видны трупные пятна, глазницы впали, губы были черные, как это бывает у давно уже мертвых людей. Довлат вскочил с пола, дальше ему помешали наручники, и он так и остался стоять у батареи, слегка согнувшись, в какой-то нелепо угодливой позе. Между тем покойник сделал два тяжелых шага вперед, затем грузно опустился на стул, и пару минут, не мигая, смотрел в глаза чеченцу. У того бешено колотилось сердце. А мертвец повернул голову в сторону двери и прохрипел: — Ну, где там этот переводчик?
При этом Довлат явно увидел следы своей работы — два пулевых отверстия в затылке. Вот теперь короткие волосы на его голове окончательно встали дыбом.
Подошел переводчик. Русский мертвец заговорил, но Довлат с трудом понимал, что он говорит, даже с помощью переводчика.
— Я сейчас вытащу из тебя живого печень, и заставлю съесть ее, — хрипел Астафьев. — После этого, я выдерну твое сердце, и отдам его бродячим собакам. Но и после этого ты не умрешь. Ты будешь вечно ходить за мной как раб, вечно! До конца света!
Колени парня подкосились, он упал на пол, а Юрий, приблизившись совсем близко, спросил: — Зачем ты приехал в Москву? С кем ты приехал в Москву? Где остальные люди твоего джамата? Сколько еще джаматов сейчас действует в Москве? Где Хаджи?
И Довлат заговорил, торопливо, путаясь, он говорил и говорил, испуганно поглядывая на Юрия. Дальше вопросы задавал уже переводчик, но парню было уже все равно, кто говорит, и что. Он сейчас готов был рассказать все, всю свою жизнь, и все свои мельчайшие, постыдные пороки. Лишь бы избавиться от этого проклятого живого мертвеца.
На снимание с лица Юрия грима ушло едва ли не больше времени, чем на его гримировку. Гримерша, симпатична женщина лет сорока пяти, даже с сожалением сказала: — Такой хороший был грим, даже не охота его снимать. Он вам так идет. Вылитый покойник!
Юрий хмыкнул, и добавил, несколько невпопад, но по смыслу как раз именно как надо: — Ну уж нет! Скорее вы к нам, чем мы на Колыму.
ГЛАВА 54
После этого спектакля Астафьева все-таки затащили к Жохову, на совещание. Докладывал Рустам.
— Довлат говорит, что в Москву приехали три группы. Одна группа целиком состоит из шахидов, вторая, в ней находятся Шах и Хаджи. И третья, эта та, что была уничтожена нашими спецназовцами и Юрием, — он сделал поклон в сторону Астафьева. — Он, собственно, последний оставшийся в живых член этого джамата. Интересно то, чем они занимались все это время. Судя по всему, этих парней использовали как мелкую рабочую силу. Они, например, две недели смешивали в обычной бетономешалки компоненты взрывчатки. Работали в три смены, без выходных, и очень спешили. Когда у них сгорел двигатель бетономешалки, Хаджи рвал и метал. Новую бетономешалку привезли через несколько часов.
— Он знает, сколько они сделали этого адского зелья? — прервал докладчика Жохов.
— Он слышал такую цифру, как двенадцать тонн.
Полковник после этой цифры как-то даже постарел лицом. Он потер ладонями лицо, и спросил: — Что еще?
— Никого из других членов групп он не знает, все команды они получали по телефону. При нужде ездил на встречу с руководством командир группы. Это тот, кто сидел за рулем «Фольксвагена».
— А место работы? Где они готовили эту дрянь?
— Сказал, что где-то за городом, у озера. Старинное здание, где хорошо готовят. Больше он ничего сказать не мог. В Москве и окрестностях он не ориентируется вовсе.
— Ему показали фотографию того боевика, что перерезал себе горло?
— Да. Он его знал. Это был Арви Магомедзянов, его односельчанин. Он еще лет пять назад исчез из поселка, и Довлат знает только то, что тот был где-то на Ближнем Востоке, вроде бы учился в медресе.
Между тем Астафьев, рассматривая бумаги на столе, наткнулся на снимок, найденный сыщиками Шалагина на вилле Токарева.
— А это кто? — спросил Юрий Рустама.
— А, это мы нашли у того водолаза, на вилле Токарева. Мы ни как не можем найти этот дом, — пояснил Рустам. За спиной чеченского парня виднелся весьма замысловатый особняк, с красной, черепичной крышей, с фигурными аркерами, и закругленными лоджиями. Но, кроме него, в кадр попал и еще один особняк, вдали, не весь, а только половина, и но с весьма приметной, желтой крышей.
Юрий улыбнулся.
— А вообще-то, у меня есть один знакомый человек, который наверняка может помочь в этом деле.
— Он здесь, в Москве?
— Да. У меня где-то была его визитка, — Юрий начал шарить себя по карманам. — А, вот она!
— Ну, так езжайте! — сказал Жохов.
— Хорошо, только один я туда не поеду. Только с охраной.
— Что, это опасно для жизни? — с сочувствием спросил Рустам.
— Нет, скорее для моей задницы.
Антоний Головачев проживал в шикарной квартире в старом доме конца позапрошлого века. Охрана без лишних слов пропустила Юрия и Санаю к искусствоведу, только у одного из вахтеров скользнул по губах столь ехидная ухмылка, что Астафьев чуть, было, не принялся его убеждать, что они пришли к этому чудаку в пончо совсем по другим вопросам. Антоний, предупрежденный охраной, встречал их на пороге своей квартиры.
— Боже мой, какие люди! — восторженно заквохтал он при виде выходящих из лифта гостей. — Мог ли я мечтать о таком счастье?
При этом он с таким заинтересованным видом взглянул и на грузина, что тот ничего не понял, но несколько смешался. Кстати, Юрий по дороге не рассказал своему спутнику про индивидуальные наклонности искусствоведа, и сейчас искренно забавлялся, наблюдая на лице аналитика гримасу недоумения. Когда же он сам прошел в квартиру, и оглянулся назад, то лицо Рустамчимка пылало, как верхняя лампа светофора. Просто Антоний, пропуская грузина в помещение, повторил свой любимый жест — погладил нового знакомого по заднице. При всей своей кавказской вспыльчивости взорваться Саная не решился, сказались плоды интеллигентного воспитания в третьем поколении. Так, что, оставалось одно — терпеть, и держаться от голубого хозяина дома подальше.
А квартирка у искусствоведа была интересная. В большом зале ничего не говорила о сексуальных пристрастиях хозяина. Стены и потолок были затянуты темно-синим бархатом. Кое-где он был продырявлен и разрезан, и из-за золотой подложки получалась иллюзия не то звездного неба, с полетами комет и метеоров. Точно такого же оттенка был и пол в этой комнате, так что истинные размеры помещения терялись, возникло ощущение, что ты находишься где-то на улице, не то под открытым небом, не то вообще, в чистом космосе. Источники света были скрыты, так, что освещался только небольшие куски стен, с фотографиями известных людей, да большой стол с огромным, плоским дисплеем компьютера. Мягка мебель представляло из себя что-то столь же синее, и бесформенное. Не диваны и кресла, а какие-то громадные кучи синего пространства.
— Да, интересно тут у вас, — осмотревшись, протянул Юрий. — Это у вас зал, или кабинет?
— Это и то, и другое. Это площадь для жизни. Мне не хватало пространства, и я разгородил стены трех комнат. Кроме этого у меня есть спальня, и собственно, ванная комната. Хотите посмотреть спальню?
— Нет, в другой раз, — торопливо отказался Астафьев. Он уселся в синее, бесформенное кресло рядом со столом, при этом оно сразу прияло форму его тела. Напротив него, на синем пуфике осторожно устроился Саная.
— Мы к вам, многоуважаемый Антоний, собственно, по делу, — начал Астафьев.
— Да, бог мой, какие дела могут быть в такой хороший, теплый вечер. Давайте-ка мы с вами выпьем шампанского. У меня есть настоящее 'Клико', — начал Головачев.
— Нет, спасибо, но мы действительно по делам.
Юрий достал свои корочки, дал Антонию секунд пять посмотреть на черного, по красному, орла, и предложил:
— Мы к вам, как к специалисту, так сказать, к профессионалу. Службой внешней разведки, — у Саная расширились глаза, но Юрий, не обращая на него внимания, продолжал, — был задержан один чеченский боевик. Из документов у него было только вот это.
Юрий выложил снимок на стол.
— Мы предполагаем, что это снималось где-то в Подмосковье. Вам, многоуважаемый Антоний, случайно, не знаком этот особняк?
На Головачева, словно кто-то надел невидимый мундир. Он подобрался, лицо стало озабоченным и деловым.
— Мелковато, — заметил он, рассмотрев внимательно фотографию, — но, сейчас мы попробуем это исправить.
Антоний крутанулся на стуле с колесиками, подъехал компьютеру, и положил снимок в сканер.
Минуты через три они любовались на снимок уже на экране большого монитора.
— Судя по короткой тени этого вашего чеченца, это примерно, полдень. Значит, фасад сориентирован на запад. А теперь этот ара будут нам только мешать.
Антоний поработал немного мышкой, потом пощелкал клавишами, и на экране остался один особняк. Место чеченца Антоний заретушировал зеленью.
Головачев работало вдохновенно. Он приближал здание до тех пор, пока детали не начали дробиться на квадраты, потом вернул к наибольшему увеличению, и долго просматривал его.
— Мальчик, который делал это строение, недавно кончил строительную академию, — сказал он чуть отъезжая от стола. — Он еще не забыл, как
