— Эту проблему я вам решил, — говорю я. — Хотя, конечно, нужно провести испытания, сделать образцы. Но вот увидите, что в моих цилиндрических шкафах и места больше, и пользоваться ими удобнее.
Йонсен прокашливается:
— Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что если все перечисленные господином дизайнером элементы — подшипники, противовес или пружина, гнутый ламинат строго определённого радиуса, штанга с вращающейся каруселью — собрать воедино в одном кухонном модуле, то он немедленно переместится в самую высшую ценовую категорию. К предметам роскоши.
Лично я терпеть не могу, когда роскошью называют сугубо функциональные вещи. В моём понимании «роскошь» — это всё наносное, манерное, созданное, чтобы раздражать глаз и вызывать зависть. Но у каждого времени свои законы. Сегодня не так уж редко самое простое и практичное оказывается самым дорогим.
— Хоть я всеми фибрами души не люблю слово «роскошь», это не причина оспаривать твою возможную правоту.
— Ты дипломированный специалист по промышленному дизайну? — интересуется директриса по маркетингу.
— Да. Университет Манчестера, — даю я разъяснения.
— Но в массовом производстве в Норвегии твоих вещей нет? — уточняет она.
— Пока нет. Вам, как никому другому, известно, с каким трудом прокладывает себе дорогу всё новое и непривычное.
— Мне тоже не нравится название «предмет роскоши», — вдруг говорит Йесхейм.
— Не в названии дело, — роняет Йонсон.
— В качестве рабочего названия я предлагаю «Флагман», — продолжает Йесхейм.
«Флагман» мне нравится. «Флагман» звучит солидно.
— Предположительно, — подводит итог Йесхейм, — мы не заработаем на этом ничего. Это не волхование, а реально возможный сценарий. Но если нам удастся выйти с этой серией в ноль, пусть даже в небольшой минус, мы выгадаем. Нельзя исключать, что она принесёт нам призы и медали, международную известность и продажи за границу. И первого, и второго, и третьего фабрике болезненно не хватает. Это создаст нам имя. Кто не согласен со мной принципиально?
Все молчат. Принципиально согласны все.
— Мне кажется, пораженческие настроения преждевременны, — протестую я. — Насколько я знаю рынок, место производителя актуальной самобытной норвежской кухонной мебели вакантно.
— В этом я не сомневаюсь, — парирует Йесхейм, — но насколько оно доходно? Мы не можем об этом судить, пока не будет готова смета и подробнейшая калькуляция. Йонсен, сколько времени нам на это нужно?
— Мне нужны более детальные чертежи и недель четыре-пять времени.
— Что ты об этом думаешь? — спрашивает Йесхейм. — Мы можем оплатить эти новые чертежи как предпроектную подготовку.
— Отлично, — соглашаюсь я. —Тем более конструкцию противовеса я уже набросал.
— Вот ещё что, — никак не угомонится Йонсен, — тут у тебя стеклянные дверцы. Если речь о гнутом стекле, то сейчас я зарыдаю.
— Не надо крайностей. Это плексиглас, он много дешевле стекла, — смеюсь я. И вытаскиваю из папки последний рисунок, который я приберёг на сладкое.
— Вот панорама кухни с островом диаметром сто шестьдесят сантиметров; этот остров может быть стойкой, чтобы позавтракать на бегу, или обеденным столиком, да мало ли чем.
Я пускаю рисунок по кругу.
Рисунок не может не завораживать, я это знаю. Конструкция едва заметно как бы кренится к полу, к основанию, которым служит пятнадцатисантиметровый, глубоко задвинутый цоколь; этот фокус зрительно делает его легче, чем он есть. Как вы помните, так же устроен Парфенон. На столешнице круг из светлого дерева частично перекрывает такой же круг контрастного цвета, например из ламината или нержавейки, на манер частичного солнечного затмения. И в этой тёмной зоне веером раскинута вся кухонная тяжёлая артиллерия, включая гриль и вок.
Я вижу, как сотрудники тянут шеи, чтобы поглазеть на рисунок, пока руководство обдумывает вердикт. Это, можно сказать, флагман адмиральской эскадры, радикальное переосмысление всех самых растиражированных дизайнерских клише девяностых.
— А дырки для чего? — нарушает тишину директор по маркетингу. По всей окружности острова, во всяком случае его видимой части, под столешницей на равном расстоянии вырезаны круглые отверстия диаметром восемь сантиметров.
— Для бутылок конечно же, — отвечаю я.
— Понятно, — кивает она.
А я думаю: имя этой кухни «Сильвия». Если не на бумаге, то в моём сердце наверняка.
Осло, 18 февраля 1999
Дорогая мама!
Надеюсь, ты ещё не отчаялась получить от меня письмо. Мне вздохнуть некогда. Обычно зимой у дизайнеров затишье, но в этом году заказов хоть отбавляй — и слава богу! Правительству удалось снизить ставки аренды, и индустрию интерьера, в которой деньги обращаются быстро, трясёт золотая лихорадка. Мне совестно, что я не голосовал за это правительство на выборах.
Сейчас я делаю виллу для одного предпринимателя, заказ на редкость интересный, и я планирую работать над ним до начала весны. Под новогодние праздники открылось одно заведение, где я отвечал за оформление, и я получил самые лестные отзывы, хотя гонорар мог бы быть повыше. Но выгода тут в том, что объект, о котором идёт молва, гарантирует новые заказы. Параллельно с этим я занимаюсь ещё парой интересных проектов, в том числе работаю над дизайном кухонной мебели, которую, возможно, запустят в производство! О таком я даже и мечтать не решался. Кроме того, я отправил на выставку одно своё изделие, предмет совсем небольшой, но я впервые отважился принять участие в смотре такого уровня. Во всяком случае, причин тревожиться о моих денежных делах нет, да и чувствую я себя отменно.
Мы уже прижились в новой квартире, она тебе понравится, я уверен. Не пропусти апрельский номер журнала «Тенденции»! Мне кажется, он бывает в магазинах Narvesen. Катрине, как и раньше, постоянно в разъездах, так что нам редко выпадают мгновения насладиться совместной жизнью в новом доме.
Как попраздновали на Новый год? Я б тоже хотел приехать, но в этом году не вышло. Спасибо за добрые вести о Труде — кстати, как там её экзамен? — и о Хьелле Турлайфе. Я искренне надеюсь, что он наконец вывернет на правильную дорогу. Конечно, я понимаю, что последние годы были для тебя тяжёлыми. В силу известных обстоятельств, мы с XT уже два года не поддерживаем контактов, но ни о какой кровной вражде речи нет. Мы всегда будем рады ему.
Но вот я добрался до новости, которую нелегко преподнести. Похоже на то, что наши с Катрине отношения себя исчерпали. Мы по-прежнему друзья, но с каждым днём я всё яснее вижу, как изматывает нас совместная жизнь, как она делает нас несчастными. Вина за это в значительной степени лежит на мне. Признаюсь по секрету: я встретил другую женщину, я влюбился — только не падай — в девицу с нашего с тобой Севера! Откуда она родом точно, я пока не разведал, но это в наших краях. Как говорится, сколько волка не корми, он всё в лес смотрит!
Что в таком случае будет с квартирой, пока неясно. По бумагам владелицей числится Катрине, она и денег вложила в квартиру гораздо больше моего и, скорей всего, здесь и останется. А я могу снять себе что-нибудь. Во всяком случае, без угла мыкаться не буду.
Безболезненно всё не кончится, одно я твёрдо знаю — что принял правильное решение. Но у тебя будет шанс составить собственное мнение — я абсолютно уверен, что Сильвия — так её зовут — не обойдётся летом без поездки на Север, так что и я приеду, и мы обязательно заскочим на Мелёй! Здорово, да?
Тысяча горячих поцелуев от Сигбъёрна, твоего сына.
Я откладываю ручку. Неужели я пошлю такое письмо?
Однако, обдумав все последствия и побочные действия, я не вижу в них страшной опасности, а аргумент за отправку перевешивает все контрдоводы: я должен с кем-то поделиться! Я не могу больше жить с этой тайной в одиночку. Может, мама даст совет, да хотя бы утешит, пусть даже словами из Библии. Кто знает — пока она получит письмо и соберётся с решимостью написать ответ, может, ситуация уже разрешится.
Письмо я отсылаю. Валяться дома на виду ему уж точно не следует.
В бокалах темнеет нечто цвета кирпичной кладки.
— И мне бы хотелось, чтобы вы прочувствовали — это не просто красное вино. Лучшим в мире красным вином считается померольское шато-петрюс. То, что я предлагаю вашему вниманию, кощунствуя, можно назвать «всего лишь шато-ля-флёр-петрюс». Две особенности отличают лучшие померольские вина. Во-первых, виноград растёт на очень влажной почве, почти что на голубой глине; во-вторых, используется виноград сорта мерло, а не каберне-совиньон, привычного для большинства бордоских вин. Да, небольшие примеси каберне-франк и каберне-совиньон имеют место, но доминирует мерло, выращенный на глинистых почвах в провинции Помероль, вкуснее которого не бывает. Обратите внимание, как раскручивается спираль чарующих ароматов этого напитка, почувствуйте их льстивую, чувственную, искусительную нотку...
Мы опять обедаем у Тани с Кристианом.
— Ну, выпили, — говорю я.
В кои-то веки раз Кристиан описал вино как есть. Хотя я подозреваю, что это просто обострилось и утончилось моё восприятие. Я заметил в последние
