Но он меня понимает.
— Тебе не понравился дом? — спрашивает Сюлте, будто бы читая мои мысли.
— Он с изъяном. Я не говорю, что его нельзя исправить...
— Но ты неподходящий кандидат?
— Говоря начистоту, не совсем подходящий.
— По-твоему, я зря его купил?
— С точки зрения инвестиций, это прекрасное вложение. Но согласился бы я здесь жить, другой вопрос.
— Независимо от того, что мне удастся с ним сделать?
— А почему б тебе не сдать его? — предлагаю я. —Ты б заработал на нём кучу.
Разговор начинает раздражать его, вижу я. Наконец-то. Не знаю почему, но мне страсть как хочется врезать ему побольнее. Раз уж я всё равно наговорил лишнего. И я вижу его ахиллесову пяту — жёнушка. Которой подавай «представительную» шикарную виллу. И бессмысленную удушающую роскошь. Это она выбрала дом. Здесь они сумеют-таки стать по-настоящему несчастными.
— Сдать? Ты имеешь в виду под офис? Рекламное бюро, например?
Врезать побольнее.
— Лучше б сдать его под бордель. Этим стенам не хватает куража и смеха.
Он улыбается, скорбно, сказал бы я.
— Я думаю, это предложение я точно не буду передавать Туве.
Ну же, ещё больнее.
— Отчего так? А я слыхал, она сама всегда рада перепихнуться где угодно, с кем угодно и когда угодно, — говорю я.
И ещё не расстреляв всю обойму, я вижу по его лицу, что попал. Взгляд меркнет, безукоризненно подогнанные портным плечи опускаются, руки безвольно лежат на коленях. Он сидит тихо-тихо.
Я открываю было рот для оправданий. Но словами делу не поможешь. Сюлте ранили, причём задолго до меня. А как я умудрился разгадать правду про цветущего, сказочно богатого биржевика и его фантастически юную и фантастически неверную жену? Стены разболтали, скажу я вам; я почувствовал атмосферу в доме через полгода или через год. Может, Сюлте и не отец детям.
Ранение тяжёлое.
Он молчит, а когда я кашляю, привлекая к себе внимание, машет рукой. Просит меня уйти.
Отлично, у меня есть дела поважнее.
В таких магазинах я не бывал, ни разу в жизни даже любопытства ради не останавливался перед витриной.
Но есть подозрение, что Сильвия пасётся здесь постоянно. Два первых слоника обнаруживаются прямо в окне. Они стоят по бокам здоровенного, заплывшего жиром, кислотно-зелёного будды. Витрина затянута плюшем бургундского красного цвета, сдрапированным в виде долин и плато. Повыше одного из слонов и чуть наискось я вижу вульгарно инкрустированную шахматную доску со страшенными фигурами, вырезанными якобы из слоновой кости, роль которой смиренно исполняют рога безымянного пакистанского быка. Тут же — китайские, вручную расписанные веера, подозрительные маленькие урны и нечто похожее на японскую лаковую миниатюру, нанесённую на коробочки и пиалы. Цена всему этому богатству пять эре в базарный день.
Зато владелец решил отыграться за счёт полноты ассортимента. Когда я переступаю порог, о чём надсадно возвещает колокольчик, то внутри всё оказывается так забито товаром, что, из боязни опрокинуть какой-нибудь экспонат, я не решаюсь двинуться вглубь. Имей этот мусор хоть мифическую ценность, будь он расставлен так, чтобы хватало места и воздуха... Но нет. Воздуха здесь не хватает никому. Ибо курится благовоние, которое то ли должно заглушать запах плесени, то ли усиливать. Я угодил в эстетскую опиумокурильню, место, где налажена бойкая торговля самым ходовым товаром — плохим вкусом. Среднестатистический гражданин приходит сюда в поисках двухсоткроновой «изюминки», которая создаст в спальне или гостиной этнический флёр. И не надо пускаться за три моря за экзотическими сувенирами, всё есть здесь. Полуфабрикаты воспоминаний обо всех райских уголках, в которых вы никогда не бывали.
Для пущего правдоподобия товар покрыт слоем пыли, как на восточном базаре. Ещё некоторое количество будд и слонов. Кто бы мог подумать, что в Норвегии так процветает подпольная торговля слонами? Раскаиваясь в своём безумном поступке, я начинаю пятиться назад, но на глаза мне попадаются какие-то индийские штучки из рододендрона, и у меня мелькает мысль, что я всё же попал по адресу. Ладно, решаю я, попробую: попытка не пытка.
Из задней комнаты, отделённой от магазина шуршащими занавесями из нитей деревянных бус, появляется хозяин. Это пожилой китаец в круглых очках и с козлиной бородкой, вида столь же второсортного, как и его товар, ходячая карикатура на тот тип людей, которых и ожидаешь увидеть за прилавком подобной лавки никчёмных вещей, ему не хватает лишь стянутых в хвост волос да шапочки на макушке. Зато он сгибается в поклоне, я польщён. Пытаюсь объяснить, что мне надо.
Он не говорит по-норвежски.
Но это не может быть абсолютно непреодолимым препятствием. Я перехожу на английский и пытаюсь жестами изобразить нужную мне вещь. Он долго таращится на меня в полном недоумении, но вдруг глаза за стёклами очков оживают. «Прошу господина ждать секунду», — говорит он, исчезая за занавесью.
И действительно, через секунду возвращается. С предметом в руках. Он выше, чем я предполагал, сантиметров двадцать пять, сделанный под бронзу и покрытый каким-то налётом под благородную вековую прозелень. Он покоится на подставке из тёмного дерева.
— Антиквариат, большая редкость, — шелестит китаец.
— Откуда?
— Андхра-Прадеш, Ост-Индия. Контрабанда.
— Почему? Нельзя покупать?
— Нет, нельзя вывозить. Вывоз антиквариата — в Индии преступление. Поэтому дорого.
— Дорого как? — спрашиваю я, а сам тем временем беру предмет, взвешиваю его на руке, верчу, осматриваю. У меня не особо намётанный глаз по части антиквариата, но им в таком месте и не торгуют.
Он достаёт старый калькулятор, нажимает несколько клавиш и предлагает мне вызывающе нахальную цену. Неужели я выгляжу как записной придурок?
— Не ломать! — вдруг вскрикивает китаец.
— Ломать? — переспрашиваю я. —А это видел?
И показываю ему: я отодрал тряпочку с низа подставки, и деревяшка там белая, не проморённая, как сделали сверху. Обман наипримитивнейшего свойства. Какая там Индия.
— Пришлось менять ногу, сломалась, сгнила, очень старый, — говорит он.
— Вот моя цена. — Я тяну на себя его калькулятор и делю сумму в окошке на три. Высвечивается бесконечный ряд шестёрок.
— Только? Это ошибка, — говорит он.
— Никакой ошибки. Столько я плачу.
Он долго думает.
— Округлим? Вверх?
— Ладно.
— Подарок? — спрашивает он, начиная завёртывать предмет в обёрточную бумагу.
— Нет, нет. Я сразу пущу его в дело, — отвечаю с ухмылкой.
— Приносит несчастье, — в отместку за неудачную сделку говорит он, меряя меня строгим взглядом.
Вот это меня не тревожит. Я не могу отрицать, что почтил вниманием сие заведение, но это ещё не означает, что я поверил в мистическую силу предметов, в то, что они не просто придуманные человеком символы, а обладают собственной волей. Магией пусть другие занимаются.
Тем не менее я проделал эту акцию не с чистой совестью и теперь выскальзываю из лавчонки озираясь и крадучись, как ретируется из аптеки мальчишка, впервые купивший презерватив.
Ну а дома ставлю статуэтку на свой стол. Это Шива-Разрушитель.
Толстун и улыба, он танцует, задрав одну ногу. Четыре руки совершают разные, очевидно символические, действия. Одна держит открытый огонь, другая что-то вроде колокольчика. Шива, пожалуй, старейшее божество, которому по-прежнему поклоняются в мире. Он занимает третье, после Брахмы и Вишну, место в индуистском пантеоне, но гораздо интереснее их.
Возможно, пора внести ясность. Всё началось с того, что я прочитал статью о Шиве (причём, как так получилось, вспомнить практически нереально, и придётся сказать, что она как по волшебству оказалась у меня перед глазами в нужную секунду; как знак свыше). Я прочёл несколько строк, максимум абзац, и вдруг меня озарило: Шива и есть символ, который я ищу, который воплощает моё преображение и новые горизонты, наметившиеся в моей судьбе. Поэтому, подумал я, мне нужна его фигурка.
Шива значится Разрушителем, это так. Но индуисты наделяют его и другими чертами. Разрушение расчищает место для созидания нового, верят они. Поэтому у Шивы есть фаллос (отсутствующий, как ни странно, у моего божка). Он порождает новую жизнь. Сделав одно и то же божество ответственным и за разрушение, и за созидание, индуисты хотели сказать, что это двуединое действо. Ничто не кончается; завершив один цикл, человек автоматически начинает новый.
Теперь мы потрудимся на пару. Шива и я.
Смешно подумать, что ещё недавно я часами возился с кругами, квадратами и квадратурой круга. Почему мне ни разу не пришло в голову, что они лишают меня свободы? Почему я так прилепился к ним? Как я умудрялся не видеть, что все мои проекты, всё моё творчество — это просто онанирование с
