что вам не принадлежит. Документы в папке не могут быть признаны законными. Более того, покупая маски, Кендалл Своуп все прекрасно понимал. Это явствует из книги, которую он написал, – «Обряды тано». Он знал, что вождь не имел права продавать их. Он знал, что маски являются священными составляющими обряда Великой Кивы и никогда не должны покидать племя. Он даже признает, что вождь был мошенником. Обо всем этом он написал в «Обрядах тано».
– Марго...
– Позвольте мне договорить, доктор Коллопи. Речь в данном случае идет и о более важных принципах. Эти маски – священные предметы для индейцев тано. Все это признают. Их нельзя перемещать, нельзя переделать. Тано верят, что каждая маска обладает живой душой. И это не пустые заявления, а искренние и глубокие религиозные убеждения.
– И это через сто тридцать пять лет? Позвольте, почему за все это время мы не слышали от них ни слова протеста?
– Тано не знали, где находятся маски, пока не прочитали о предстоящей выставке.
– Я просто не могу поверить в то, что все эти годы они оплакивали утрату масок. Они давно о них забыли. Все это слишком удобно, Марго. Маски эти стоят пять, а то и десять миллионов долларов. Их волнуют деньги, а не религия.
– Это не так. Я с ними говорила.
– Вы... говорили с ними?
– Конечно. Я ездила к ним и говорила с правителем тано, Пуэбло.
На мгновение с Коллопи слетела маска неумолимости.
– Это может вызвать серьезные юридические осложнения и весьма нежелательные последствия.
– Я просто исполнила свою обязанность: как редактор «Музееведения», я должна была проверить факты. Тано все помнят, они ничего не забыли. Как явствует из ваших же документов, этим маскам было почти семьсот лет, когда музей приобрел их в собственность. Поверьте, тано скорбят о своей потере.
– Они не смогут обеспечить надлежащий уход. Тано не располагают возможностями, которые есть у нас.
– Прежде всего, маски не следовало выкупать у племени. Это не «музейные экспонаты», это – живая часть религии тано. Вы думаете, мощам святого Петра под ватиканским собором обеспечен «надлежащий уход»? Маски принадлежат племени, какими бы ни были в тех краях климатические условия.
– Вернув маски, мы создадим опасный прецедент. К нам обратятся с требованиями все индейские племена Америки.
– Возможно. Однако этот аргумент не выдерживает критики. Возвращение масок владельцам – справедливый поступок. Вы это знаете, и я собираюсь написать об этом в своей колонке.
Она примолкла, осознав, что вышла за рамки, повысив голос.
– И это мое окончательное независимое редакторское мнение, – прибавила она уже спокойнее.
Глава 5
Возле кабинета Глена Синглтона не было ни секретарей, ни регистраторов, ни других мелких клерков. Сама комната не превышала размеров любого другого из десятка кабинетов тесного и пыльного полицейского участка. На двери не было таблички с именем и статусом обитателя помещения. Если сами вы не были копом, нипочем не догадались бы, что это – кабинет начальника.
Но это, думал Д'Агоста, приближаясь к дверям, в стиле капитана. Капитан Синглтон был редчайшим экземпляром полицейского, честно поднявшегося по служебной лестнице. Свою репутацию он заработал не лизоблюдством, а настоящей опасной полицейской работой. Он жил и дышал лишь одним: хотел очистить улицы от преступников. Возможно, это был самый трудолюбивый коп, которого знал Д'Агоста, за исключением Лауры Хейворд. Д'Агосте приходилось работать у некомпетентных кабинетных начальников, и этот печальный опыт побуждал его еще больше уважать профессионализм Синглтона. Он чувствовал, что и босс его уважает, а для Д'Агосты это многое значило.
Все это еще больше затрудняло то, что он вознамерился сейчас сделать.
Дверь Синглтона, как обычно, была открыта нараспашку. Он не собирался ограничивать доступ – каждый коп, пожелавший к нему зайти, мог сделать это в любое время. Заглянув в комнату, Д'Агоста постучал в дверь. Синглтон стоял возле стола и говорил по телефону. Этот человек, похоже, никогда не сидел, даже за письменный стол не садился. Ему было под пятьдесят – высокий, худощавый, телосложение пловца (каждое утро в шесть часов он проплывал заданное количество кругов). Лицо у него было продолговатое, нос орлиный. Раз в две недели он стриг черные с проседью волосы у страшно дорогого парикмахера в нижнем этаже отеля «Карлайл». Выглядел всегда безупречно, словно кандидат в президенты.
Синглтон, сверкнув зубами, улыбнулся Д'Агосте и жестом пригласил войти.
Д'Агоста повиновался. Синглтон указал на стул, но Д'Агоста покачал головой. Неутомимая энергия капитана подействовала и на него: ему не захотелось садиться.
Судя по всему Синглтон говорил с сотрудником полицейского управления, отвечавшим за связи с общественностью. Тон разговора был вежливым, но Д'Агоста знал, что внутри у капитана все кипит: его интересовала настоящая полицейская работа, а не пиар. Он ненавидел саму концепцию и говорил Д'Агосте: «Либо вы ловите преступника, либо нет. К чему рассказывать сказки?»
Д'Агоста оглянулся. Обстановка в кабинете была минималистская, почти безликая. Ни семейных фотографий, ни обязательного снимка, запечатлевшего капитана, пожимающего руку мэру или комиссару. Синглтон был в числе полицейских, получивших самое большое количество наград за оперативную работу, но ни одной грамоты на стене не было. На столе лежала стопка бумаг, на полке – пятнадцать-двадцать скоросшивателей. На другой полке Д'Агоста разглядел справочники по судопроизводству и криминальному расследованию, полдюжины потрепанных книг по юриспруденции.
Облегченно вздохнув, Синглтон повесил трубку.
– Черт возьми, – сказал он, – мне кажется, я провожу больше времени в разговорах, чем в поимке плохих парней. Я бы предпочел отказаться от должности и заниматься исключительно оперативной работой.
Он повернулся к Д'Агосте, снова одарив его мимолетной улыбкой.
– Ну что, Винни, как дела?
– Нормально, – ответил Д'Агоста, явно кривя душой.
Дружелюбие и приветливость Синглтона делали короткий визит еще более трудным.
Д'Агоста пришел сюда не по просьбе капитана: на участок его направил комиссар. Это обстоятельство гарантировало бы Д'Агосте подозрительный, враждебный прием от других полицейских, которых он знал, например Джека Уокси. Уокси почувствовал бы угрозу, держал Д'Агосту на расстоянии, постарался дать ему неинтересные задания. Но Синглтон поступил совершенно противоположно. Он тепло принял Д'Агосту, быстро посвятил его во все подробности и процедуры своего ведомства, даже поручил ему дело Хулигана, а на данный момент не было более важного дела, чем это.
Хулиган никого не убил. Он даже оружием не пользовался. Но он сделал нечто, почти столь же ужасное: выставил на посмешище нью-йоркскую полицию. Вор опустошал банкоматы, после чего оголялся перед камерами наблюдения. Ну разве не повод для репортеров таблоидов повеселить публику? К этому моменту Хулиган нанес визиты одиннадцати банкоматам. Газеты крупными заголовками отмечали каждый его грабеж. Известность Хулигана возрастает – протрубила «Пост» через три дня после последнего ограбления, – зато полиция становится все незаметнее.
– Что говорит наша свидетельница? – спросил Синглтон. – Присматривается?
Он стоял позади стола и смотрел на Д'Агосту. Глаза у капитана были пронзительные, голубые. Когда он смотрел на тебя, казалось, что ты для него, по крайней мере на данный момент, – центр Вселенной. Он безраздельно отдавал тебе свое внимание. И это нервировало.
– Ее историю проверяет видеокамера.
– Хорошо, хорошо. Черт побери, казалось бы, в наш век цифровых технологий банки с помощью
