Ему расставляют капканы. Его заманивают купюрой. Он недоверчив, но деньги есть деньги. И вот он, беспомощен и гол, бьется в багажнике автомашины. Рот его заклеен, чтобы он не издал ни звука.
Что происходит в его душе? Кто знает? Он – поверженный и спутанный зверь.
Позднее найдут его тело, может, когда будут разбирать свалку для строительства новой улицы. И если еще не будет слишком поздно, то поймут, что он умер после того, как у него вынули глаза и срезали веки, а длинный шов – это свидетельство того, что у него вырвали сердце, почки и печень. Купить можно все.
Все продается. А этот товар доступен не каждому. Хороший товар, господа, качество гарантировано.
12
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
изменит человек лицо земли.
Он будет считать себя хозяином
лесов и пастбищ,
он пролетит все небо, перепашет земли,
избороздит все реки и моря.
Но земля станет бесплодной и голой,
воздух будет гореть и вода дурно пахнуть.
Жизнь будет вянуть – человек уж растратит
к веку тому всего мира богатство,
и станет он, как одинокий волк,
жить в ненависти своей.
Этим летом не было ни ветерка. Жара стала невыносимой. Казалось, ее можно было потрогать рукой, она клеилась к коже, проникала в горло, всему вокруг придавала необычный ореол, и даже Парфенон трудно было разглядеть в гадком вязком тумане.
Однако такое явление не было упомянуто в старых рукописях ни у историков, ни у тех писателей, кто в пятом столетии от Рождества Христова основал демократию и принципы политической мысли. Наоборот, в их записях Афины и другие города-государства описываются как места, очищаемые легким ветром, который несет запах моря и ароматы средиземноморских ландшафтов.
Когда Вассиликос размышлял об этом над своим письменным столом, перед ним вставали вопросы. Или изменился климат, или современные греки стали так восприимчивы, что уже не переносят жары?
Он высунулся из окна. Он жил в верхней части города и мог видеть его лежащим у своих ног: он был покрыт толстым, почти коричневым облаком, которое душило город. Об этом говорил долетавший до его окна глухой и хаотичный автомобильный гул, перебиваемый сиренами полицейских машин и карет «скорой помощи».
Жара, влажность, густота свинцом и ядовитыми газами насыщенного воздуха перекрывали горло целому городу. Больницы были полны стариками и малыми детьми, астматиками, которым нечем было больше помочь, потому что не хватало кислородных масок.
Детям советовали оставаться дома или – как в Милане, в Мехико и других городах мира – выходить в центр города только в противогазе. За несколько часов он становился черным от густого жирного налета. Было решено ежедневно на несколько часов запрещать автомобильное движение. Но это ничего не дало. Удушающий колпак стал еще более плотным.
Пока Вассиликос несколько минут смотрел на город, он не мог понять, представились ли ему картины будущего, или он действительно видел все это на самом деле. Он закашлялся и не мог остановиться. Он закрыл окно и принялся писать, поскольку это было его профессией.
«Прогресс» – с этого слова он начал свой короткий рассказ.
13
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
то даже дети будут на продажу.
А некоторых возьмут как жертву
для гнусных наслаждений, чтоб прикоснуться к юной коже.
С другими станут обращаться, как со скотом ничтожным.
Неприкосновенная слабость ребенка будет забыта,
и тайна детства канет в Лету.
Жеребенком он объезженным предстанет,
ягненком зарезанным, со спущенной кровью.
А человек будет знать лишь жестокость.
После долгого полета над лесом самолет лег на курс в направлении города. Он казался белым, освещенный яркими опознавательными знаками, отражавшимися в широкой водной глади. Вода выглядела будто блестящий ящичек для драгоценностей, единственным украшением в котором был самолет.
Пассажиры, преимущественно мужчины, – выходили постепенно. После того как они выполнили формальности на таможне и в полиции и шли по зданию аэропорта, внезапно каждого из них окружили стайки детей.
Каждому из них было примерно лет двенадцать. На их гладких загорелых лицах выделялись чрезвычайно белые зубы. Они были одеты в незастегнутые пестрые рубашки так, что были видны впалые животы и бархатная кожа. Их в основном светлые брюки плотно обтягивали тонкие ноги. Дальше стояли молодые люди постарше, прислонясь к стеклянным перегородкам и скрестив руки на груди. Казалось, они наблюдали за происходящим, будто в засаде, как охотники, спустившие на дичь своих собак.
Дети брались нести багаж путешественников, вставали на цыпочки, чтобы прошептать им что-то на ухо. Тогда эти зрелые мужчины, которые прилетели с другого конца света, начинали смеяться, сначала стыдливо, затем громче, как будто ими овладевало какое-то опьянение. Затем они с одним или двумя детьми втискивались в длинные желтые такси.
Через некоторое время, когда пригород оставался позади, такси останавливались перед большими отелями, перед дверьми которых тоже было полным-полно подростков, только одетых в шорты и ослепительно белые рубашки, будто именно таким образом отличаются те, кто приехал из аэропорта, от тех, кто всегда торчит в городе.
Дети сопровождали клиентов вплоть до стойки администратора. Мужчины из Европы, Японии или Австралии наверх в свои комнаты поднимались одни. Нужно хотя бы поддерживать видимость приличия и законопослушности. Потом дети тоже поднялись на лифте – юноши и девушки, их было трудно отличить друг от друга. Они легко постучали в полуоткрытые двери комнат. Мужчина сидел перед мини-баром со стаканом спиртного в руке. На лбу его выступил пот.
«Заходи», – скажет он ребенку приказным тоном или, скорее всего, со стеснением в голосе. Это зависит от клиента.
Но ребенок всегда податлив и будет улыбаться.
Хорошая дрессировка.
14
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
то взгляд и дух людей окажутся
в тюрьме.
Они напьются пьяны и не заметят,
как шаржем и отражением плохих зеркал
им правду мира вдруг заменят,
и с ними будут делать то, что делают с овцой.
Тогда сбегутся хищники и
птицы злые и сгонят в стадо их,
чтобы к обрыву легче довести
и одного стравить с другим.
С них снимут шкуру,
чтоб добыть их шерсть и кожу,
и если это человек переживет, душа его
пребудет разоренной.
Вахтер не видел, как мужчина вошел в здание. Мужчина не мог знать кода входной двери, но, наверное, проскользнул за кем-нибудь из жильцов дома. Когда вахтер позднее услышал взрывы, он и не подумал о том, что они произошли на третьем этаже, где жил известный человек, а ныне пенсионер. Его прошлое, как говорили, было темным и вроде бы со дня на день его могли вызвать в суд. Но слухи пока ничем не подтверждались. Известный пенсионер
