держался особняком, из дома выходил, только чтобы выгулять свою собаку. Вахтер не заметил и того, как мужчина вышел из дома. Что в здании что-то произошло, он заметил только тогда, когда полицейские ворвались в подъезд, распахнув все двери, и побежали вверх по лестнице.
Он был слишком увлечен тем, что видел и слышал по телевидению. Мужчина рассказывал дюжине журналистов, почему он убил известного пенсионера. При этом он яростно жестикулировал и оборачивался в сторону каждого фотографа, что столпились вокруг него, как будто просил его сфотографировать. Он говорил, что является «общественным мстителем», и повторял это как заклинание, в котором ему слышалось величие и которым он сам был восхищен, глядя в юпитеры широко раскрытыми глазами, слегка покачиваясь, как пьяный, будто под воздействием волн, излучаемых объективами видеокамер, фотоаппаратов и микрофонами.
Он произнес: «Я хочу сказать всему миру, и я говорю всему миру. Я был бы рад, если бы вы показали в прямом эфире, как я судил его. Но разве вы бы пришли? Тем не менее об этом должен узнать весь мир». Полицейские выталкивали вахтера из его будки, но он, казалось, не слышал их и вряд ли понимал, что происходит. Его глаза смотрели на экран, где убийца все рассказывал о содеянном.
Вахтер наконец услышал, что ему говорили, когда после специального выпуска новостей передали вечернюю программу и закрутилось колесо очередной викторины. Ему было жаль, что он не досмотрит передачу, но полицейские тянули его за рукав. Покидая свою будку, он слышал, как ведущая шоу воскликнула с воздетыми к небесам руками: «Живите дольше, живите лучше, с этим чудом – телевидением! Осуществите свою мечту! Один, два, три, каков ваш ответ? Приз?» «Да, да!» – кричали люди в студии и громко хлопали в ладоши.
15
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
без веры править будут господа,
безвинным немощным народом помыкая.
Они лицо свое сокроют и скроют имена.
Их замки неприступные укроются в лесах.
И участь каждого и всех они решать возьмутся.
Но никого чужого с собой не позовут в собранье,
Чтобы решать порядок мирозданья.
Каждый будет на деле их крепостным,
считая себя и рыцарем, мужчиной вольным.
И тех из них, кто из диких деревень,
с еретической верой поднимется против,
побьют, уничтожат и заживо сожгут.
Его звали Эрнандес. Он владел полем, которое орошала тысяча маленьких речушек. Их извилистые русла образовывали что-то напоминающее огромную, находящуюся под водой равнину: перуанскую Амазонию.
У него было восемь детей, жена умерла при рождении девятого ребенка. Вся семья – дети, как только они дорастали до четырех лет, – работала на поле, копала рвы для орошения и собирала урожай. Если риса было много, Эрнандес с другими крестьянами деревни шел в Лиму на рынок, чтобы продать его. Со всей семьей он шел в город, и это было днем большой радости. Они покупали конфеты, шляпы, хлеб и вино. Потом они снова возвращались к своему полю и ветхому дому, и начинался новый сезон.
За тысячи километров от них, в одном из тех зданий, которые имеют странный внешний вид благодаря фасадам дымчатого стекла, под председательством президента Международной торговой палаты проходило собрание экспертов Международного валютного фонда. Было принято решение либерализовать торговлю и обеспечить ей всюду свободу, без которой невозможна никакая всемирная цивилизация. Президент обратил особое внимание на торговлю сельскохозяйственными продуктами, которая все еще ведется по допотопным правилам и управляется старомодным протекционизмом. К счастью, Международный валютный фонд может оказать на правительства некоторое положительное давление и обеспечить отмену преувеличенных таможенных ограничений.
Например, в странах Латинской Америки, и прежде всего в Перу, – по рису. Это просто нонсенс, что здесь все еще существуют трудности для импорта продовольствия. Этому должен быть положен конец. А Перу так сильно задолжала другим странам, что согласится с таким решением.
Так и произошло.
Когда Эрнандес и восемь его детей с грузом риса приехали в Лиму, им сказали, что старых цен теперь нет. Перекупщики показали склады, полные мешками с рисом. Их привезли прямо из Вьетнама, а рис там был с ноготь, а стоил он здесь, в Лиме, наполовину дешевле, чем жалкий и мелкий амазонский рис.
Это – свобода торговли, такова она, Эрнандес.
Некоторые из спутников Эрнандеса решили взяться за оружие. Но он знал, что армия сильнее, с вертолета видно людей даже под деревьями.
У него было восемь детей. Ему пришло на ум, что он мог бы вместо риса возделывать коку. Она хорошо продается, и отправлять ее можно во все страны мира.
16
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
будут столь многочисленны люди на свете,
что их уподобим муравьиной куче
с воткнутой в середину палкой.
Они будут бегать вокруг, а смерть –
давить их каблуком,
как надоевших насекомых.
Толпой пойдут они от места к месту,
темная кожа смешается с белой,
христианская вера с неверной,
некоторые будут проповедовать обещанный мир,
и все же повсюду все племена будут
вести свои новые войны.
Он был учителем. Он решил посетить те города, которые в годы учебы были для него воротами к чудесному храму – культуре, которыми он восхищался, которые притягивали его, о которых он прочитал так много книг. Он хотел проплыть вверх по течению Нила и посмотреть пирамиды, как это делали миллионы туристов многие столетия до него.
Итак, он шел по улицам Каира. Он был околдован пестротой уличных лавок, шумом голосов, разрезающими их сигналами автомобилей, запахами этого города. Он чувствовал себя совсем по-другому, но не терял рассудка и не ощущал никакой опасности.
Вот он увидел халупы на кровлях зданий, и экскурсовод рассказал, что крестьяне все еще идут в город, чтобы жить здесь в тесноте, да не в обиде. Они рассеялись по стране, потому что слишком тесно стало в их домах для семей, которые беспрерывно растут.
Он увидел кладбище – издалека, оставшись на расстоянии, как посоветовали ему, и он увидел людей, которые живут среди могил, рядом с мертвецами. Как в особенном и символичном спектакле, в котором жизнь побеждает смерть. И вероятно, из-за этого последнего впечатления он вдруг почувствовал себя плохо, как будто на него подействовало это скопление множества людей, он почувствовал себя угнетенным, как если бы он внезапно увидел, что улицы забиты машинами, ручными и мотоповозками так, что ничто больше не в состоянии двигаться вперед, и в этом хаосе можно задохнуться. И он увидел нищету, кучи отбросов, грязную воду и ненависть в лицах, ощутил толчки локтями в толпе, чью беспощадность и низость он вдруг почувствовал. Много раз ему казалось, что кто-то грозит ему кулаком и плюет в него.
Ему захотелось сразу уехать из этого города, в который он был влюблен.
В последний раз перед отъездом он вышел на террасу кафе напротив отеля. В этот момент раздался взрыв бомбы.
17
Когда придет тысячелетье за нынешним
тысячелетием вослед,
люди захотят превзойти все границы.
Юная мать станет седой, как старуха,
люди заставят природу покинуть свой путь,
и семьи, как семена,
Развеянные по ветру, не смогут больше собраться.
Мир станет совсем иным миром.
Как загнанная лошадь, будет
каждый нестись без остановки
и без возничего, куда взбредется.
Беда ж тому, кто примет на себя
