Когда Гегель выражает эту идею фразой, которая на немецком языке звучит как строфа стихотворения: 'Wesen ist was gewesen ist' ('Сущность - это то, что было'), Сартр принимает этот поэтический
504
тезис, но придает ему совсем другой смысл, поставив акцент на специфику человеческого бытия, на свободу как его важнейшую характеристику. И тогда получается, что сущность, сущность человека, именно потому, что она - 'то, что уже было', не предшествует его существованию, а следует за ним
Чтобы сделать такой вывод, необходимо, конечно, перейти в трактовке бытия с позиций объективно-идеалистической 'абсолютной метафизики' на позиции феноменологии. Это прежде всего значит, что бытие не следует, на гегелевский лад, смешивать с сущим, даже сплавляя то и другое диалектическим образом, то есть трактуя бытие как 'диалектическое конкретное', а феномен как 'диалектическое абстрактное'. Нельзя утверждать, что бытие вещей 'состоит' в обнаружении (самообнаружении) сущности, поскольку тогда ведь требуется 'изначальное' бытие сущности, предваряющее бытие вещей (ведь они только 'овнешнение', проявление сущности), и потому вопрос о 'смысле' бытия, о том, что такое 'само' бытие, остается открытым.
Далее. У Гегеля, понятно, самоотчуждение Абсолютной идеи, ее 'самоовнешнение' и 'самообнаружение' в относительных 'вещах', есть 'отрицание' [1]; здесь он повторяет известнейшую формулу Спинозы - 'любое определение есть отрицание'. Но у Спинозы отрицание - это, так сказать, специфическая техника проведения границы между определяемым объектом и всяким другим, который сам по себе уже отличен от подлежащего определению. В 'пустоте' чистого бытия, где никаких объектов нет, таких границ провести невозможно - как и в пространстве 'бытия-в-себе', которое 'в себе' именно потому, что не имеет 'выхода' к Иному, не образует отношения к Иному и потому полностью 'позитивно'. Поэтому оно, бытие-в-себе, вопреки тому, что думает Гегель, не заряжено никакой 'интенцией', никаким импульсом, в том числе и импульсом к саморефлексии, 'самообнаружению'. Если такой импульс где и содержится, то как раз в 'отрицательном', в Небытии, которое, даже если оно тождественно Бытию (скажем так, если оно есть 'вид' бытия, или 'обладает' бытием) по определению, 'заряжено' активным отношением к Иному (которое, в вырожденном случае, есть его собственное бытиё). Не потому ли в системе Гегеля не отрицание, как обычно считают, является 'изначальным' источником, 'механизмом' развития, а 'отрицание отрицания', или, что то же самое, самоотрицание, которым 'заряжено' только Небытие, эта беспокойная разновидность Бытия? Это значит,
505
что в диалектической онтологии Гегеля Небытие по важности обладает приоритетом перед Бытием. Правда, то же самое можно сказать и иначе, что немедленно и делает Сартр (и чего не делает Гегель): Небытие предполагает 'свое собственное' бытие, к которому оно встает в отношение отрицания.
1 Аналогично шуточному представлению Роденом сути своего метода: по его мнению, надо просто взять кусок мрамора и удалить из него все лишнее!
Если спуститься с этих вершин абстрактных рассуждений, куда мы поднялись вслед за Гегелем и где так трудно дышать, и обратиться к более содержательному миру обиходных языковых выражений, то, по Сартру, во-первых, следует обратить внимание на примечательное различие, которое существует между отрицанием в отношении 'вещей' и отрицанием в отношении 'личностей' (во французском языке это, в первом случае, Rien, а во втором Personne; в русском, немецком и многих других языках это различие выражено в словах 'ничто' и 'никто'). Во-вторых, что такое 'ничто', о котором мы все говорим? Что мы под этим 'ничто' понимаем? Оказывается, здесь обнаруживаются важные смысловые различия. Когда мы слышим, например: 'Не трогай ничего!', мы понимаем, что речь идет о конкретном множестве вещей, расположенных в пределах досягаемости того, к кому обращаются. А вот когда следователь спрашивает о чем-то предполагаемого свидетеля преступления и получает ответ: 'Я ничего об этом не знаю!' - здесь язык навязывает нам ту же форму, что и в случае с 'вещами'. А когда Сократ говорит: 'Я знаю, что я ничего не знаю' разве не ясно, что он имеет в виду вовсе не то, что он не знает, например, того, есть ли у него дети и является ли Ксантиппа его женой? В одном случае имеется в виду конкретное множество чувственных объектов, во втором неопределенное множество фактов, а в третьем - тотальность бытия...
Сартр полагает, что существенно новое слово, применительно к этому слою человеческих ситуаций и языковых выражений, имеющих очевидное отношение к теме бытия, сказала феноменология и, в частности, Хайдеггер [1]. Здесь и Бытие, и Ничто - не 'пустые абстракции', поскольку разговор идет о 'человеческой реальности', а бытие и ничто связаны с вопрошанием, которое коренится в отношении человеческого существа к бытию, в интересе, заботе и пр. И 'перед лицом' экзистенциального аналога гегелевского Ничто реальный человек оказывается, когда его охватывает тоска.
1 Здесь Сартр прямо ссылается на статью Хайдеггера 'Что такое метафизика'.
506
Сартр далеко не во всем согласен с рассуждениями Хайдеггера [2], но его несогласие касается скорее деталей 'новой онтологии', чем ее принципа, провозглашения человеческой субъективности в качестве 'начала координат' такой онтологии, которая была бы более адекватна, чем традиционные учения о бытии (уже потому, что она ближе к человеку и устраняет множество пустых метафизических проблем, далеких от жизни). И наиболее очевидный путь к такой онтологии ведет через исследование природы отрицания, истоков Ничто.
2 Например, он не считает, что первичными характеристиками, посредством которых открываются объекты мира, являются пригодность и сподручность; по его мнению, нега-ция более фундаментальна - она условие пригодности и сподручности.
Дедукция понятий феноменологической онтологии
Мы уже поняли, почему в-себе-бытие, как его трактует Сартр, само неспособно породить Ничто. Однако очевидно, что стать 'неантизированным', уничтожиться в отрицании, и далее существовать уже как то, что подверглось отрицанию, может все-таки только бытие - ведь для того, чтобы неантизироваться, нужно прежде бытъ Поэтому бытие самого Ничто, согласно Сартру, весьма специфично: оно скорее только 'обладает внешностью бытия'; оно не просто есть, а скорее 'есть было' (est ete); поэтому оно не неантизируется, а 'есть неантизированное' [1]. И значит, должно существовать такое бытие, которое в принципе не может быть 'в-себе' и потому способно неантизиро-вать (то есть привносить в Бытие) Ничто - 'такое сущее, посредством которого ничто приходит к вещам' [2]. Оно, это специфическое сущее, не может быть пассивным; оно не просто обладает способностью созерцать Ничто как данность и не может производить Ничто, оставаясь пассивным в отношении этого процесса (подобно причине в концепции стоиков). 'Бытие, посредством которого Ничто приходит в мир, должно неантизировать Ничто в его бытии; к тому же есть даже риск воздвигнуть Ничто как некую трансценденцию внутри самой имманентности, если Ничто не неантизировано в его бытии в отношении его бытия' [3]. Что отсюда следует? То, что 'Бытие, посредством которого Ничто приходит в мир, - это сущее, в котором, в его бытии, содержится вопрос о Ничто его бытия: сущее, посредством которого Ничто приходит в мир, должно быть его собственным Ничто' [4].
1 Понять смысл этого утверждения будет проще, если выразить его в менее общей форме: в человеческом сознании Ничто - это его, человека, конкретное прошлое, которого уже нет; нет в том смысле, что оно 'выключено' им из состава 'активного', позитивного сущего. Отметим здесь, что воспоминания это вовсе не 'прошлое'; в качестве воспоминаний, они, если они есть, вполне 'актуальны'.
507
Или, другими словами, Ничто должно быть его собственной онтологической характеристикой.
Припомнив примеры неантизации, которые были приведены выше, нетрудно догадаться, что таким сущим, таким существом является как раз человек ведь, обладая способностью задавать вопросы касательно бытия, он, во-первых, некоторым образом ставит себя самого 'вне бытия', а во-вторых, всегда может получить отрицательный ответ.
Эти два взаимосвязанных момента и составляют суть того специфического 'качества' человеческого бытия, которое я недавно упомянул, когда речь шла о различиях в исходных установках онтологических конструкций Гегеля и Сартра свободы [1]. Свобода, таким образом, в конечном счете сводится к способности отрицания [2]. Но она - не просто свойство, которым обладает человек наряду с другими свойствами; свобода - суть человеческого бытия. Такого бытия, которое есть бытие сознания, по природе своей рефлексивного. Человек разумный, или, более корректно, как 'сознание во плоти', не может не быть свободным. Поэтому-то у человека 'существование предшествует сущности', и это не метафора, а важнейший онтологический тезис. Нельзя сказать, например, что человек рождается, чтобы потом стать свободным: нет никакой разницы между выражениями 'быть человеком' и 'быть свободным человеком'. И далее, бытие сознания - это то же самое, что сознание свободы.
1 Сартр считает, что истоки такой трактовки свободы лежат в учениях Декарта и стоиков. Что касается Декарта, то что такое универсальное сомнение, как не слабый вариант отрицания? Из этого утверждения следуют весьма любопытные выводы. Например, такой, что учение о методе Р. Декарта по меньшей мере уже выражало глубокие перемены в европейском сознании, бывшие предпосылкой революции; более того, этическое учение стоиков также содержало зерна, из которых прорастали революционные представления. Наконец, что чуть ли не с самого своего возникновения западная философия в своем главном русле, как учение о человеке, развивалась как свободное, критичное, антидогматическое, революционное мышление.
2 Этот тезис конечно же не оригинален: вспомним хотя бы лермонтовского Демона.
Это качество человеческого бытия можно выразить еще и так: свобода это отделение посредством Ничто (rien) прошлого человека от его будущего, человеческого настоящего от его прошлого. Не таков ли смысл известного выражения 'сжечь свои корабли'? И не приходит ли такое желание, когда человек задает себе вопрос о своем собственном бытии, о смысле собственной жизни? И не является ли чувство тоски таким ощущением, которое свидетельствует о том, что пришло время подумать о смысле своей жизни, сделать свободный выбор и принять решение?
508
Человек вынужден принимать решение (свободное решение), когда он попадает в условия, вынуждающие его делать выбор (мы бы сказали - жизненный выбор). Здесь, в ситуации, признаком которой является тоска, он отделяет себя посредством ничто от того, что уже было, то есть от собственной сущности (она, напомним, есть 'его прошлое', его история); такая негация в отношении собственного прошлого - условие экзистенциального выбора, в котором предстоящее имеет вид собственных, 'моих' возможностей (часто в форме жесткой альтернативы). Эта операция конечно же не легка, и потому человек, попав в ситуацию [1], часто пытается если не избежать выбора вообще, то как-то его отсрочить (то есть все-таки избежать выбора 'здесь и теперь'). В глубине своей такая попытка сводится к отказу, так или иначе прикрытому, рассматривать ситуацию как собственную, выбор как неизбежность, а себя как свободную и ответственную личность. Здесь немало вариантов например, убедить себя в том, что никакой возможности выбора в этой ситуации нет; что обстоятельства сильнее нас и заставляют поступить только так, а не иначе; или сказать себе, что 'умные люди' в таких случаях поступили бы так-то и так-то; или снять с себя ответственность за выбор, переложив ее на другого (родителей, начальство, общество, случай, Бога и пр.); или заявить, что должен сделать так, а не иначе потому, что исполняет свой служебный долг и потому 'себе не принадлежит', сослаться на государственные интересы, правовые нормы, обычай и т.д. Тогда, может быть, станет легче, тоска и беспокойство уйдут - но надолго ли и, самое главное, какой ценой? Ведь это значит, что человек отказывается от своей свободы и превращается из личности в 'функцию' или 'вещь'. Так происходит, когда человек говорит себе, что он поступил как гражданин, или следовал требованиям устава, солдатского долга, велениям офицерской чести, исполнил сыновний (родительский) долг, или ... чуть ли не до бесконечности, хотя суть всех этих случаев одинакова. Такое состояние сознания - тоже экзистенциальная, онтологическая характеристика, и притом настолько важная, что
