'бытие' (соответственно в отрицательном модусе 'несуществование' или 'небытие'). И не в малой степени потому, что именно оно (в том числе прежде и у него самого) было нагружено 'метафизическими' смыслами. Теперь он проводит работу по 'очищению' этого понятия. Рассуждения сначала идут примерно так же, как прежде при обсуждении проблемы нуля: всякое понятие имеет содержание - поэтому есть содержание и у понятия 'несуществование'; оно может стать опредмеченным, если, к примеру, обратить внимание на 'отсутствие' того, что только что было. Внимание же всегда связано с 'интересом'. Последний - не что иное, как 'зародыш' еще одного фундаментального понятия феноменологии - интенционалъности, нацеленности сознания на предмет, и интенционального акта, в котором конституируются предметы. Теперь Гуссерль смог объяснить, - причем совершенно по другому, чем в 'Философии арифметики', - откуда берутся предметы; точнее, как они образуются. В дальнейшем исследование этого процесса образования, конституирования предметов, стало главным делом феноменологов.
Согласно мнению Гуссерля, как мы уже отмечали, истоки познавательной активности следует искать в интенциональном акте, в нацеленности сознания на предмет. Нетрудно видеть, что это качество - сразу и свидетельство активности сознания, и признак его Оконечности': ведь если сознание 'нацелено на то, а не на это', то оно ограничивает себя 'тем' и не видит 'этого'! Если бы сознание не бы
349
ло 'интересующимся', то какие бы то ни было предметы были бы для него неразличимы; в силу того, что все для него безразлично, оно и само существует как 'всё' - то есть сливается в сплошное тождество.
Понятно, что интересоваться чем-либо - значит, по сути, обращать на это особое внимание, выделять его из всего прочего, неинтересного; это 'все прочее' превращается во что-то вроде серого фона, на котором рельефно выступает то, что интересно, предмет интереса. Это значит, что сознание сразу и создает предмет интереса, и ограничивает себя определенной предметной областью; другими словами, оно становится конечным. Но ведь осознать собственную конечность - значит, в определенном смысле, уже выйти за границу своего предметного мира! И это - выход в бесконечность, поскольку собственная предметная ограниченность, так сказать, 'осталась за спиной'. Следует иметь в виду, что осознание собственной конечности, а тем более контакт с бесконечным (то есть с 'абсолютом') рефлектирующий субъект получает с помощью того же метода редукции: следуя ее 'возвратным' путем, его сознание шаг за шагом устраняет предметные границы, одну за другой 'заключает в скобки' все особенности любых предметов и тем самым преодолевает свою предметную ограниченность. Но делает он это ценой избавления от содержательности! Далее, поскольку предметы появились в результате интенционального акта, который совершает интересующееся сознание, то устранить предметное членение мира опыта можно только в том случае, если сознание перестает интересоваться, превращает себя в незаинтересованного наблюдателя [1]. Так, в самых общих чертах, выглядят предмет и метод феноменологии, как они сложились в период работы над 'Логическими исследованиями'.
1 Отсюда следует любопытный вывод: сознание освобождается от ограниченности и соприкасается с 'абсолютным' только тогда, когда перестает интересоваться чем бы то ни было. Полезно вспомнить, что именно таким бьш ход рассуждений Шопенгауэра в его главной работе 'Мир как воля и представление': Абсолютное обернулось страшным ликом Ничто... Было бы любопытно узнать, как отнеслись бы и Шопенгауэр, и Гуссерль к возможности сделать согласный с логикой их рассуждений вывод, что абсолютному 'по определению' Божественному сознанию ничто не интересно; и значит, Богу нет никакого дела ни до наших страданий, ни до наших радостей, ни до самого нашего существования?! Или только человеческое сознание платит за выход к Абсолютному столь непомерную цену?
Как показывает само название, в фокусе внимания Гуссерля находится уже не арифметика, а логика. И эта смена предмета свидетельствовала как о расширении горизонта его интересов, так и о переменах в мировоззрении. Теперь гарантом ясности математического мышления становится ясность логическая, и обоснование математики как науки
350
поэтому предстает уже не как поиск и демонстрация 'онтологической основы' знания, а как логическое обоснование его содержания. При этом, естественно, речь теперь идет уже не только о математике. Согласно Гуссерлю, неясностью оснований страдает отнюдь не одна только математика, передавая такое качество связанной с нею науке (саму эту связь можно было бы сначала принять как факт, не пробуя ее объяснять ни конкретно-исторически, ни как-либо еще). Такая же неясность свойственна в итоге всей сфере деятельности, которую прямо или косвенно определяет наука. Ведь теперь (это тоже факт!) везде функционирует техника, базирующаяся на естествознании, которое использует математику в роли техники собственных рассуждений. И та и другая техника, будучи весьма эффективной, остается, как считает Гуссерль, до сей поры 'не проясненной'. Ею пользуются в силу простого факта ее прошлой и настоящей эффективности, не пытаясь ее 'понять', то есть выявить такие ее основания, которые могли бы дать уверенность в ее эффективности и впредь (или, напротив, судить о границах этой эффективности, которые можно было бы загодя предвидеть). Не потому ли, например, нередко говорят о чудесах техники, а не только о ее достижениях? Не значит ли это, что в принципе 'обычный' рассудок не усматривает глубоких различий между технической деятельностью и колдовством? А колдовство, даже у самого 'патентованного' колдуна, не всегда получается - особенно если, творя заклинание, он не обратил внимания на расположение звезд или даже на какую-то мелкую деталь, возможность влияния которой не подозревал... То же самое с техникой - вот и появляются, вослед английским, и российские заклинатели, портящие или ремонтирующие и часы, и стиральные машины, и электронное оборудование, и всякую прочую технику одним усилием мысли и на любом расстоянии (успех здесь, понятно, не всегда гарантирован).
Путь к 'пониманию' техники и вместе с тем к ее 'демистификации' несколько проясняется, если обратить внимание на тот факт, что обычно под техникой имеют в виду не только 'железную' машинерию, но и то, что принято называть технологией - вторая половинка этого слова совсем неплохо акцентирует внимание на сути проблемы [1].
1 Применительно к нашим дням это самым очевидным образом демонстрируется в области компьютерной техники, где различают 'hardware' и 'software'.
Но что такое тот 'логос', на который намекает семантика слова 'технология' и которым, видимо, как раз логика и занимается (во всяком случае, должна заниматься)? Прежняя, традиционная логика, как известно, имела метафизические (онтологические) основания, будь то
351
представление о творении мира по Слову Божию, гегелевская концепция всеобъемлющей духовной основы мира или, наконец, материалистическое учение об универсальных законах объективного мира ('логике вещей'), отображенных во вторичных по отношению к ним правилах, которые выработало в процессе практической деятельности людей их мышление ('логика идей'). Теория познания, на которую была возложена в конце XX столетия задача окончательно избавить мышление от метафизики, желая опираться на достижения 'позитивной' науки о духе, психологии, сама стала столь же 'описательной', как и ее опора. Но не значит ли это, что с такой точки зрения все мышление предстало как не более чем неявное эмпирическое описание (самое большее - эмпирическое обобщение) имеющих и имевших место в практике 'ритмов' мыслительных процессов? А ведь отсюда следует, что любые всеобщие утверждения - как теоретической части естествознания, так и математики с логикой - предстают как неосновательные в строгом смысле слова: их всеобщность не более обеспечена, чем завтрашний день провинциального актера Шмаги из известной пьесы А.Н.Островского 'Без вины виноватые'! Таким образом, ни о какой безусловной истинности ни научных утверждений, ни самих законов логики не может быть и речи. Подобные выводы для ученика Вейерштрасса были совершенно неприемлемы - отсюда сначала непоследовательность гуссерлева психологизма в 'Философии арифметики' (там абсолютная истинность математических формулировок гарантируется объективным бытием математических сущностей); отсюда же его отказ от психологизма и критика последнего в 'Логических исследованиях', когда собственный прежний идеализм ему уже представляется 'детски наивным'.
Критика Гуссерлем психологизма перерастает, таким образом, и в критику современных ему 'позитивных' теорий познания, которые опирались на психологию - в том числе и тогда, когда предметом их заботы была логика.
Представим теперь главные моменты гуссерлевской критики психологизма в логике. Поскольку психология - дисциплина описательная, которая просто рассказывает о 'наличном' искусстве мышления [1], постольку подлинного понимания сути такого мышления, которое производило бы суждения, имеющие право претендовать на безусловную общезначимость, она не дает. Если стоять на позициях психологии в теории познания, то не может быть ни чистой математики, ни чистой (формальной) логики. Логика, трактуемая как набор приобретенных привычек мышления, навыков 'мозговой работы' (это суть психоло
1 Такая трактовка психологии в конце XIX и в начале XX века была господствующей, что связано очевидным образом с позитивистской ('антиметафизической') переориентацией всех научных исследований, в том числе и исследований духовного начала.
352
гизма в логике!) конечно же не 'чистая'; она с порога отвергает трактовку рациональности как системы правил, обладающих безусловной всеобщностью; она эмпирична и индуктивна не только с самого начала и до конца, но и по сути своей, заложенной в ее теоретико-познавательных предпосылках, каковые, если не грешить против принципов самой индуктивной логики, никак не безусловны. А это значит, что следует попытаться вновь обратиться к задаче построить чистую логику как теоретическую науку, начав с 'заключения в скобки' теоретико-познавательной предпосылки, которая положена в основу психоло-гистской (эмпиристской) трактовки логики, как того и требует беспристрастный, освобожденный от предваряющих истолкований, то есть феноменологический, подход. А это значит, попытаться разрабатывать логику, не акцентируя внимания ни на каких конкретных приемах практики исследовательской работы, к сколь бы впечатляющим успехам эти приемы не приводили того или иного конкретного ученого. Реальная практика мыслительной деятельности должна быть оставлена 'за скобками' примерно так же, как 'оставляет за скобками' ученый-математик искусство работы с саженью или теодолитом, которое отличает опытного землемера от новичка (несмотря на общеизвестный факт, что работу новичка нужно проверять и часто даже переделывать, а на результат работы мастера можно положиться без тени сомнения). Логика, по Гуссерлю, имеет шанс стать 'строгой' только в том случае, если ее с самого начала строить как 'чистую', то есть теоретическую, науку. А основы такой науки конечно же должны быть самоочевидными.
Речь конечно же должна идти не о простой очевидности в расхожем смысле слова, поскольку последняя может быть и 'психологической', то есть ее можно трактовать в точном соответствии с этимологией этого слова - 'очевидно то, что видят очи'. Самоочевидность оснований - это их самоданность сознанию. То, что 'видит глаз', - еще не самоданность, поскольку зрительному восприятию объекта 'онтологически' предшествует созерцаемое; следовательно, такое восприятие имеет основу, внешнюю ему самому, с которой оно может быть связано весьма причудливым способом.
Если удастся добраться до самоочевидного, то тем самым и 'позитивные' науки о познании можно освободить от 'темноты оснований', проистекающей из случайности и хаотичности эмпирического материала, с которым они работают, и избавиться от исходящей отсюда ненадежности их выводов [1]. Вот здесь-то и должен помочь метод
1 Поэтому, например, известное воспоминание великого французского математика А. Пуанкаре о том, что одна замечательная математическая идея пришла ему в голову, когда он выходил из кареты, для Гуссерля выглядело бы разве что иллюстрацией справедливости его, Гуссерля, мнения о невысоком качестве исследований мышления, коль скоро они используют подобный материал.
