этой точки зрения по отношению к милости для Эккехарта вытекает также совсем другая оценка греха и раскаяния.
«Нагрешить, это не грех, если мы об этом сожалеем», - начинает мастер Эккехарт свою проповедь «против греха», и эти слова сразу уводят его на много миль от требуемого обычно раскаяния. Грешить, конечно, не следует, но даже если отдельное действие «направлено против Бога», то «милосердный и верный Бог» знает как это исправить. Этот Бог в своей книге счетов прошлое не учитывает, потому что «Бог - это Бог современности». Снова сделан шаг от всего материалистического историзма наших Церквей. Только Поль де Лагарде снова отважился говорить открыто, как когда-то доминиканский приор из XIV века. За что был отлучен от Церкви протестантскими священниками так же, как Эккехарт римскими.
Эккехарт различает два вида раскаяния: чувственное и божественное. Первое - под которым, очевидно, следует понимать церковное - продолжает «пребывать в жалком состоянии и топчется на месте». Оно представляет собой только бесплодные причитания, «от них нет никакого толка». Другое дело - божественное раскаяние: «Как только в человеке возникает внутреннее неодобрение, он сразу поднимается до Бога, и, тщательно вооруженный против всякого греха, овладевает непоколебимой волей». И снова здесь подчеркивается направление вверх и все оценивается по тому, сделала ли это душа творчески, распрямившись или нет: «Но кто действительно приобщился к воле Божьей, тот не захочет также, чтобы греха, в который он впал, не было бы вообще». То есть то же самое, что имел в виду Гёте, заявляя, что воспитатель человека тоже может совершить ошибку: «Что плодотворно, то и истинно».
Исходя от центра мастера Эккехарта, то есть с точки зрения замкнутой, богоподобной, свободной, прекрасной и благородной души все церковные высшие ценности представляются ценностями второго и третьего сорта. Любовь, смирение, милосердие, молитва, добрые дела, милость, раскаяние, все это хорошо и полезно, но при одном условии: если сила укрепляет душу, возвышает ее, позволяет ей стать богоподобной. Если это не так, то все эти добродетели бесполезны и даже вредны. Свобода души сама по себе является ценностью, церковные ценности означают только нечто, относящееся к лежащим вне их моментам, будь это Бог, душа или «творение». Благородство отдельной ориентированной на себя души является, следовательно, самой высшей ценностью; ей одной человек должен служить. Мы, сегодняшние, назовем это самым глубоким корнем идеи чести, которая одновременно является идеей в себе, т.е. без какого-либо отношения к другой ценности. Идею свободы нельзя представить в отрыве от чести, а идею чести - в отрыве от свободы. Душа творит добро сама без какого-либо отношения к Богу, учит Эккехарт, отделяя ее от всего, насколько это Вообще можно выразить словами. При этом мастер Эккехарт выступает Не как восторженный мечтатель, а как творец новой религии, нашей религии, освобожденной от чуждой сущности, которая пришла к нам через Сирию, Египет и Рим.
Глава 4
Эккехарт не только дал нам религиозную и высшую нравственную ценность, но он - как было уже отмечено - психологически и, с точки зрения критического познания, предвосхитил все важные открытия «Критики чистого разума», даже не проводя хитроумных исследований.
После счастливого обнаружения «искорки», таинственного центра нашего бытия, «освободившийся ум» мастера Эккехарта, хоть и окрыленный в религиозном плане, но осмотрительный с философской точки зрения, возвращается от души к миру.
Он открыл три силы, при помощи которых душа вмешивается в мир: волю, которая поворачивается к объекту, разум, который схваченное просматривает и приводит в порядок, и память, которая сохраняет пережитое и увиденное. Эти три силы являются как бы противоположностью святой Троице. Теме разум - воля посвящен целый ряд глубочайших толкований: оба понятия духовно свободны - но в зависимости от настроения и ситуации мастер Эккехарт в своих проповедях в течении десятилетий отдавал первенство то одной, то другой силе.
«Разум «замечает» все вещи, - заявляет однажды Эккехарт, - но воля - это то, «что добивается всех вещей». «Там где разум бессилен. воля в свете и в силе веры взлетает выше. Тогда воля претендует на признание ее первенства. Это ее высочайшее достижение». С другой стороны, именно разум «различает, приводит в порядок и устанавливает» и затем признает, что есть еще нечто вышестоящее, признает настоящий взлет воли. «Здесь разум стоит выше воли». Воля свободна: «Бог не принуждает волю, он дает ей свободу, так что она не хочет ничего кроме того, что само есть Бог и свобода! Тогда и дух не может хотеть ничего другого кроме того, чего хочет Бог. Это не является его несвободой, это его собственный выбор». [Я не могу не принести здесь духовно родственное слово из Чхандогья упанишады: «Воистину, из врли (Крату) создан человек; какова его воля в этом мире, таким будет человек, когда он умрет: поэтому следует стремиться к доброй воле…»]. Эккехарт приводит тогда слова Христа: он не хотел сделать нас рабами, а называл нас друзьями. «Потому что раб не знает, чего хочет его господин». Но этот новый и все время обновляемый акцент на идею свободы не всегда совпадает с опытом. На это люди жалуются. И вместе с ними Эккехарт: «Это и моя жалоба. Этот опыт представляет собой нечто такое высокое или также простое, что ты не сможешь купить его за геллер или за полпфеннига. Тебе нужно только иметь правильное стремление и свободную волю, и ты будешь его иметь. Это учение Канта о конфликте между идеей и опытом как в теоретическом, так и в практическом смысле. Одновременно Эккехарт насмехается над «некоторыми попами», которые «отмечены высокой похвалой и хотят стать крупными попами». Подобное делал также Кант по поводу школьных учителей, «философов» и «болтливости тысячелетий».
Дух - его материал, жизнь - его тело, свет - его образ, его воля - истина, его «я» - бесконечность, он знает все, действует везде, создает все, молча, беззаботно: этот является моей душой (атман) во внутреннем сердце, меньше чем рисовое или пшеничное, или горчичное, или просяное зерно, или же ядро просяного зерна - этот является моей душой во внутреннем сердце, больше чем земля, больше чем воздушное пространство, больше чем небо, больше чем эти миры». - «Тот, кто действует везде, все знает, все схватывает, молча, беззаботно, тот есть моя душа во внутреннем сердце, этот есть Браман, к нему я войду отсюда - «Кому это представляется истиной, тот не сомневается. И так Чандилия говорил…»
Тот, кто не слышит в этих словах шума крыльев, о ком Гете сказал, что он за одно мгновение оставляет за собой вечность, тот не может почувствовать больше величия души. И в Брихадараниакаме унанишаде опьяненный радостью философ ноет:
Короче говоря, все, что душа может иметь, следует объединить в простое единство воли: и воля должна отвергнуть высшее благо, отказаться от него, невзирая ни на что! Исходя из этого, идея любви снова заняла свое истинное место с критикой познания в духовном труде Эккехарта. Она служит не восторженным фантазиям, не сладким чувствам или сексуально-психическому экстазу, куда её хорошо обдуманным гипнотизирующим методом определила Церковь, а стоит на службе у обладающей свободой творчества воли, властной в лучшем смысле слова. «У кого больше воли, у того больше любви», - говорит Эккехарт, что составляет достаточную противоположность учению католического духовенства и сегодня все более костенеющей протестантской Церкви, которые предпочли бы уничтожить собственную волю, чтобы поставить себе на службу лишенную сущности «любовь» раба. Насколько и здесь Эккехарт сознает свою единственную точку зрения, показывают слова: «В этом смысле любовь полностью погибает в воле». И затем следует открытая насмешка в адрес церковного учения о любви: «Но теперь есть еще и второе - возникновение и воздействие любви, что сильнее бросается в глаза, чем искренность, благоговение и праздник. Но честно говоря, самое лучшее - ни в коем случае! Потому что это происходит порой не от любви Бога, а только от простоты, равноценной тем самым томным чувствам…» Ирония более чем ясная. Но именно из любви, подчиненной свободной воле, пробуждается истинное понятие верности. Оно, по-видимому, не несет с собой такого большого количества «чувств», «переживаний» и «восторга», как верность раба, если объединяется с сильной волей.
С помощью «пары крыльев - разума и воли» мы должны подняться. «Так никогда не отстанешь, а непрерывно будешь приближаться к мощи». Не за счет неопределенного порхания, а благодаря высоте пробудившегося сознания: «В любом деле нужно сознательно пользоваться своим разумом… и овладеть Богом в самом высоком смысле».
Владение волей, разумом, памятью относятся к чувствам, содействующим понятиям «я» и «природа», а они, в свою очередь, к внешнему миру, где человек понимается как личность (тело). Все это многообразие явлений представляется зависимым от пространства и времени, которые - как было сказано - Эккехарт связывал с миром земным. даже если признает чистые формы созерцания.
Все его религиозное учение к тому же не имеет причин. Воспринимая Бога как Бога современности, генетический, т.е. исторически-причинный способ его не интересует вообще. Это относится к внешнему миру, не к сведениям о душе и Боге. Тем самым Эккехарт отказывается от восточного смешения свободы и природы, от всех сказок и «чудес», без которых - как говорил Иисус - Церкви неверного рода не могут обойтись до сих пор. Является ли земля плоской или
