- И я тебя поздравляю. Давай, поедем в церковь, причастимся, исповедуемся. Батюшка нам грешки отпустит, - предложила Наталья Петровна.
- С удовольствием!
Храм был совсем недалеко. Служба уже началась, ее вел отец Николай духовник Натальи Петровны, с которым она очень дружила. Батюшка тихо рассказывал житие святой Натальи. Уютно потрескивали свечи, пахло ладаном, прихожане богомольно стояли, с клироса красиво лилось пение хора, голоса звенели под самым куполом, словно ангельские осанны. Отовсюду на тебя смотрят иконы, каждая имеет свой лик: одни - строгие и карающие, другие кроткие и радостные. Наташа встала перед иконой Серафима Саровского.
- Ах, как хорошо! Ничего нет красивей православных церквей! прошептала, крестясь, Наталья Петровна.
Впервые в жизни Наташа исповедывалась. Батюшка задавал ей какие-то вопросы, она отвечала. И вдруг мятежная мысль пришла ей в голову: 'По какому праву этот человек, такой же смертный и грешный, как я, отпускает мне грехи?'. Что-то закрылось в сердце девушки, все как будто посерело и на этой беспокойной мысли ее откровения и закончились.
После Наташи, на исповедь пошла Наталья Петровна, долго разговаривала с отцом Николаем. Она любила исповедываться, делая это искренне, ничего не утаивая от своего духовника. А опечаленная невестка опять встала к иконе Серафима Саровского, смотря в его светлое доброе лицо, она думала: 'Ведь можно говорить непосредственно с Богом. Все ему про себя рассказать, попросить прощение'. Но что-то внутри не давало покоя. Наташа не понимала, что с ней происходит, и решила посоветоваться с Матенькой. Но так никогда и не посоветовалась. Постеснялась.
На обратном пути женщины зашли в продовольственный магазин - Наталья Петровна хотела что-то купить из продуктов. Продавщицы за прилавком не было. Они прождали несколько минут, и вдруг Тата говорит: 'Ну, и где же эта сучка?'. Наташа удивленно посмотрела на свекровь.
- Погрешим, погрешим, а потом снова очистимся! - лукаво сказал Наталья Петровна.
'Поразительны люди, как в них может так легко уживаться высокое и суетное', - подумала про себя Наташа.
Наталья Петровна была глубоко верующим человеком, но в ней совершенно не было ханжества. Она могла позволить себе разные милые хулиганства. Приводя себя в порядок, она шутливо иногда кидала: 'Сейчас немножко насмандолимся, и будет красота!'.
...На съемках фильма 'Вкус хлеба' Наташа как-то повторила фразу свекрови Алексею Николаевичу Сахарову: 'Сейчас немножко насмандолюсь и приду в кадр'. Он восхищенно удивился: 'Ну, Наташа, вы даете, такое словцо ввернуть!'...
Однажды на день рождения Егорка получил от бабушки в подарок большую книгу по живописи с чудными цветными иллюстрациями: 'Ты посмотри, Егорушка, посмотри, какая печать, какие иллюстрации! Это тебе не какие-нибудь там пиздюльки!' - и вскидываясь, она заразительно смеялась. У Натальи Петровны это никогда не получалось вульгарно, а было каким-то симпатичным дурачеством.
Она была замечательной рассказчицей. Как-то развеселившись от ее шутки, Наташа воскликнула:
- Ах, Наталья Петровна, какая вы смешная!
- Ты знаешь, - мягко сказала она - нельзя старой даме, вроде меня, говорить:
'Какая вы смешная!' Можно сказать - 'Какие смешные вещи вы рассказываете'. Но сказать, какая вы смешная, не очень-то вежливо.
Андрон работал много, написал для Узбекфильма сценарий 'Ташкент город хлебный' по повести Неверова. Он придумал для Натальи небольшую роль молоденькой чекистки Сауле, которая погибает в поезде. Этого персонажа в прозе не было. Фильм ставил замечательный узбекский режиссер Шукрат Аббасов. Чекистка Сауле - вторая Наташина роль в кино.
Начались вступительные экзамены во ВГИК. Наталья должна была прийти сразу на третий тур, а она никак не могла вылететь из Ташкента в Москву. Стояла жуткая жара, воздух был раскаленный и липкий. Самолеты не летали не было горючего, двое суток она маялась в аэропорту, безумно волнуясь, что не попадет на последний отборочный тур. На третий день приятель Андрона Али Хамраев - знаменитый уже в те годы режиссер, впихнул молодую женщину в самолет. Она упала в кресло, обливаясь потом и слезами, судорожно повторяя про себя басню Крылова 'Волк и ягненок', которую она собиралась завтра читать на экзамене.
На следующее утро Игнатий Станиславович привез Наташу во ВГИК. Сам Сергей Аполлинарьевич Герасимов и Тамара Федоровна Макарова прослушивали абитуриентов. Наталья механически читала хорошо заученные стихи Пушкина 'Желание славы' и, леденея от страха, заметила, что Сергей Аполлинарьевич смотрит на ее ноги, весело улыбаясь - коленки девушки ходили ходуном. Как Наташа потом узнала, пушкинское 'Желание славы' было одно из самых любимых стихотворений Герасимова. Для Натальи этот экзамен был обыкновенной формальностью, решение об ее поступлении в институт было принято еще в Париже.
Приехали какие-то журналисты, чтобы снять фоторепортаж, как артистка Аринбасарова поступает во ВГИК. Попросили Сергея Аполлинарьевича сфотографироваться с новой студенткой, на что он, все также посмеиваясь, охотно согласился.
Первый день во ВГИКе Наташа очень хорошо запомнила. Она надела свой любимый, белый костюм с жемчужными пуговками, который ей привез муж из Англии, украсила гладко причесанную голову бантом. Наталья очень нравилась себе в этом наряде, ей казалось, что она выглядит аристократично. Еще никого не зная, Наташа стояла на втором этаже около окна, на ее груди браво поблескивали пуговицы, а сзади над макушкой горделиво реял малиновый бант.
Вдруг к Наташе подошел худенький молодой человек. На его тонком лице под выразительными глазами красовался великолепный шнобель.
- Вы Наталья Аринбасарова? Это ведь вы снимались в 'Первом учителе'?
- Да, - скромно потупив взор, ответила она.
- Ой, а я совсем иначе вас представлял! Я-то думал Аринбасарова высокая и красивая, а вы, оказывается, такая маленькая и невзрачная! Наталья разинула рот и не нашлась, что ему ответить.
- А меня зовут Леня Бердичевский. Я буду с вами учиться в одной мастерской. Только вы на актерском, а я на режиссерском, - важно сообщил он, - Герасимов и Тамара Федоровна набирают сразу две мастерские. Вы этого не знали? - он сделал такие глубокомысленные глаза, что Наташа даже фыркнула, - чтобы режиссеры могли ставить, а актеры играть в их этюдах. К обоюдной, так сказать, пользе и удобству. Я вас как-нибудь позову сыграть у меня.
- Благодарствую.
- А что и, вправду, позову. Я не шучу. Ну, что же я пошел, было приятно пообщаться. Целую ручки!
Наталья что-то хмыкнула, пуговицы на ее белоснежном костюме грустно потускнели, бант как будто полинял. Замечание Ленечки ошеломило Наташу: 'Так вот оказывается, какое я произвожу впечатление!'. Раздосадованная девушка отвернулась к окну.
Вокруг сновали будущие представители советской культуры, имея пока еще совсем неокультуренный вид. Через некоторое время к Наталье подошла незнакомая девица. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не гладко прилизанные темные волосы, как будто чем-то смазанные. На ее лице, казалось навсегда, застыла натянутая противненькая улыбка.
- Ой, вы Наташа Аринбасарова? - сказала она, чуть растягивая слова - А я знаю, где вы живете. Я в вашей квартире бывала. Андрон, когда вы уезжали, давал нам с П. ключи от вашей квартиры. - У Наташи все внутри похолодело.
- А кто такой этот П...?
- Ой, а вы разве не знаете, это его приятель из Чехословакии. Он же иностранец
и не мог пригласить меня в гостиницу, - бесстыдно откровенничала будущая Натальина однокурсница.
'Ну, и денек. Хочу домой, вымыться и выспаться. Какая же гадость этот ВГИК. Может, я зря сюда пришла?' - подумала Наташа и спустилась на первый этаж.
В вестибюле около раздевалки стояли Сергей Аполлинарьевич с Тамарой Федоровной, о чем-то весело говорили. Они были так красивы, их глаза светились чудесным молодым огнем...
По тому, как хлопнула входная дверь, Андрон понял, что что-то не так с Натальей...
- Как ты смеешь давать ключи от нашей квартиры всяким блядям, чтобы они трахались на нашей
