– В кровать еды не подают?
– Ну, как не подают? Я и молиться не смогу. Урчать будет в животе. Но кружечка молочка топленого разве еда? И булочек тарелочка… Помолюсь с часок, затем умоюсь – и закусить перед завтраком.
– Перед завтраком? – удивился Тоннер.
– А как аппетит расшевелить? Обязательно надо. Ветчинка, грибочки соленые, сырку фунтик. Всего по чуть-чуть. Потом завтрак. Сначала яичница на сале. Прямо на сковороде, чтоб вся дюжина шкворчала!
– Дюжина? – С ужасом переспросил Тоннер.
– Когда очень голодна, могу и из пятнадцати яиц. И квасом все запиваю. У меня всегда в ледничке, холодненький. Будете довольны! Очень для пищеварения полезен. Если квасу не пить, только клизмою спастись можно. Потом мяско постненькое или холодец, кашки. Гречневую страсть как люблю, и чтоб рассыпчатая, да туда масла… и свининки копченой. Пальцы не то что облизать, сгрызть после такой вкусноты хочется.
Суховская еще крепче вцепилась в руку Тоннера.
– Под конец молока кислого выкушаю. И все. Делами пора заниматься! У меня такое хозяйство! Сама не понимаю, как справляюсь. Перво-наперво управляющего допрошу, шельмеца. Битый час антихриста пытаю. Если кофий со сливками в сей момент не испить, могу гаду голову откусить. А так пирожок с брусничкой или вязигой, и успокоюсь. Прощу дурака никчемного – и начинаю объезд владений! Скоренько так бульон с расстегайчиком выкушаю, закутаюсь потеплее, в бричку – и полетела!
– В дороге-то ничего не едите? – опасливо осведомился Тоннер.
– Ничего. Только фрукты. Яблочки там, груши. Сливы, когда уродятся. В этом году такие, что ведро съешь – не заметишь. А зимой мешочек сухофруктов. Для зубов полезно, чтоб не стерлись. Поезжу, с крестьянами поговорю, на полях все осмотрю – и домой! Приезжаю всегда такая голодная! Вся дворня в это время меня боится. Закусочки прямо к крыльцу выносят!
– Что закусываете? – поинтересовался Тоннер.
– Вы про спиртное? Рюмочку настойки завсегда пропускаю. Но за обедом! А так – ни-ни. Закушу холодненьким язычком, капусточкой квашеной, огурчик малосольный непременно, и жду обеда.
– Поздно обедаете?
– Да через полчаса после возвращения. Щец или борща как наверну! А потом – гуся с груздями или цыпленка табака. И обязательно, чтоб на столе колбаска кровяная или паштетик печеночный и два соусника каши на крепком бульоне. Все с белым хлебцем ем, от черного изжога. Компота напьюсь и вздремнуть иду. После обеда такой сон сладкий. И сны хорошие! Вот давеча снилось, будто Элизабетушка наша паштетика мне прислала из гусиной печени с трюфелями. Очень он вкусный, только дорогой. А тут целое ведро в подарок! Такая счастливая проснулась! Противень пирогов с капустой на полдник одолела. Обычно только половинку!
Фейерверк закончился, местные помещики потихоньку разъезжались, прощаясь с гостеприимными Северскими и их неожиданными гостями. На ночь в усадьбе решил остаться урядник Киросиров. Жил он далеко и домой, желая принять участие в обещанной охоте, ехать не захотел. Пантелей Худяков отправился ночевать в село к своей родне.
– В пять пополудни у меня всегда 'Фуфайка клок', – продолжала Суховская.
– Что, простите? – Доктор с нетерпением ждал, когда Гаргантюа в юбке отправится восвояси.
– Ну, так Вера Алексеевна чаепитие на аглицкий манер называет.
– А-а, – понял Тоннер.
– Ватрушечку всегда заказываю к чаю. Ну, само собой меренги, конфекты, варенья сортов десять с булочкой. Иногда пирожные прошу сделать или кекс. Часок, а там и ужин готов! Уха с пирожками, блины, вареники. Люблю, чтоб со сметаной и медом. Лучше всяких соусов заморских, сами попробуете! Затем котлетки мясные, а под конец картофельные с начинкой. Снова молочка – и на боковую.
Тоннер поежился:
– И давно такой образ жизни ведете?
– Полтора десятка лет! Как муж преставился, царство небесное. Но последний год что-то чувствовать себя хуже стала.
– Неудивительно, Ольга Митрофановна. С таким питанием… Удивляюсь, что вы еще живы!
– Так и мать моя говорит, – всхлипнула Суховская. – Моришь себя, Оленька, голодом. Придется завтра ко всему прочему еще рубца заказать, голову телячью, сырников горшочек, а на ужин поросенка. Спасибо, доктор, за совет, а то вся извелась.
Суховской подали бричку; пора было прощаться.
– Может, поедем ко мне? – с надеждой спросила помещица. – Как раз к ужину поспеем.
У Тоннера после разговора с Суховской одна мысль о еде вызывала тошноту; он вежливо отказался, сославшись на усталость после тяжелого дня и бессонной ночи. Глаза помещицы увлажнились. Доктор так мил! Как могли бы они быть счастливы! Видно, не судьба! Когда уже залезла в бричку, подошел Роос. В руках держал букет темно-синих астр (под покровом темноты этнограф нарвал цветов с княжеской клумбы). Знак внимания побудил Ольгу Митрофановну по-новому взглянуть на тщедушного американца. Она кокетливо протянула ему пухленькую ручку, а он, прежде чем поцеловать, долго ее сжимал.
– До свиданья, – проговорил Роос. – Буду ли иметь честь лицезреть вас завтра на охоте?
Еще до перевода Суховская каким-то образом поняла смысл вопроса и торопливо ответила: 'Да' – хотя до сего момента ни на какую охоту не собиралась.
Бричка вздрогнула, покатилась и почти сразу исчезла в ночи. Следом уехали и Растоцкие. Маша перед неизбежным расставанием с Тучиным была грустна. Саша, получив приглашение от Веры Алексеевны завтра посетить их поместье, на прощанье подмигнул девушке, а она ему нежно улыбнулась. Денис огорчился: завтрашний визит задерживал нескорую встречу с Варенькой еще на один день. И так не домой едут, сначала в Петербург, повидать тучинского кузена Владимира Лаевского.
Глава шестая
– Самая любимая моя комната, – сообщил князь. – Специально приказал сюда чай подать! Только посмотрите, какая красота!
Гости уютно расположились на оттоманках в 'трофейной' комнате. Вечера в сентябре прохладны, согреться горячим крепким чаем никто не отказался.
– У брата здесь библиотека была, но книжки французы сожгли, а я по-своему устроил.
Несмотря на большие размеры комнаты, в ней было тесновато: повсюду стояли чучела убитых Северским животных.
– Никодим, егерь мой, дока в таксидермии, – пояснил Василий Васильевич.
Про каждый трофей князь был готов рассказать подробнейшим образом: в какое время года застрелил, да из какого ружья! Ружья висели здесь же, на задрапированных шкурами стенах.
Все вежливо слушали. Кроме застрявших из-за моста путников в 'трофейной' чаевничали Митенька, доктор Глазьев, господин Рухнов и урядник Киросиров.
– А эта дверь куда ведет? – поинтересовался генерал.
– В мои покои! – сообщил Северский. – Флигеля по бокам дома заметили?
– А как же! – пыхтя трубочкой, подтвердил Веригин.
– В правом мои покои, в левом – матушкины.
– В таком случае разрешите откланяться! – вскочил с места генерал.
– Ничем не помешаете! – поняв причину замешательства, остановил Веригина рукою князь. – В столовой на стульях сидеть неудобно, здесь же вы спокойно отдохнете. Не беспокойтесь, в моей спальне никакой шум не слышен! Вон того волка…
Кроме генерала, искренний интерес к охотничьим достижениям князя проявлял лишь этнограф. Тоннер заметил шахматный столик, перемигнулся с Митенькой, и они сели за партийку. После десятка быстрых ходов юноша надолго задумался. Столь сильные соперники ему еще не попадались. Тоннер же, игравший любимый дебют, заскучал.
