правильно открыть, в бокал красиво налить. Это не каждому доверят, правда? А читать мне незачем. Что я, поп?
Илья Андреевич помотал головой. На попа Гришка не походил.
– Вот и я про то! Так и сказал. А он в ответ: 'Поклянись и перекрестись!' Я подумал, а чего бы мне не поклясться? Так и сделал, а он велел к вам идти. Но тайком, чтобы никто не видел. Дело у него к вам, – закончил Гришка. – Секретное! Как пойдете по центральной аллее, смотрите налево. За седьмым пеньком увидите большой дуб. От него десять шагов вглубь, там Сочин и ждет. Просил никому ни слова.
– Постой! – Медицина приучила Тоннера замечать всяческие несоответствия и строить на них суждения. – Грамоты, говоришь, не знаешь, а пеньки считать умеешь?
– Мне без счета никак. Сколько господ за стол сядут, столько надо тарелок поставить и вилок с ножами положить.
– Понятно, – сказал Тоннер. – За седьмым, говоришь, пеньком?
– Все верно, за седьмым. И чтобы не видел никто!
Тоннер пожалел, что не взял со смотрителя денег. Одно дело – осмотреть бедняка по доброте душевной, и совершенно другое – разыскивать его среди пеньков. Наверняка решил уточнить, можно ли хоть по праздникам любимых пирогов отведать?
К капризам и странностям больных Илье Андреевичу было не привыкать: бывало, проведешь у пациента весь вечер, все растолкуешь, рецепты выпишешь, двадцать раз повторишь, что пить-кушать можно, а что нельзя. Вконец обессиленный, домой вернешься, только разденешься – тут как тут лакей с записочкой, а в ней просьба прибыть снова, и немедленно, вопрос жизни и смерти. На ночь глядя, кляня все на свете, тащишься назад. А всего делов-то: пациент забыл уточнить, можно ли в церкви вином причаститься.
Доктор все-таки выбрался из дома тайком, через буфетную. На заднем дворе сделал вид, что направляется на псарню, потом повернул в парк. Чтобы попасть на центральную аллею, надо было пересечь боковую. Задумавшись, доктор едва не погиб под колесами аглицкой кареты. Хотя та уже подъезжала к дому, сумасшедший кучер гнал со всей силы, не жалея лошадей. А за каретой скакал на лошади генерал Веригин.
Пришлось Тоннеру продолжить путь через буреломы нерегулярного парка. На центральной аллее, как и было велено, отсчитал сначала пеньки, потом шаги. Никого. Разыграл, что ли, Гришка? Тоннер уже хотел повернуть назад, как его окликнули. Сочин, оказывается, перепрятался.
– Я наблюдал, не увязался ли кто за вами, – пояснил он, подходя к доктору.
Хотя в парке было прохладно, с Сочина каплями стекал пот, и Тоннер укорил себя за бессердечность. Пациенту стало хуже, он меня вызвал, а я?
– Что случилось? – спросил Тоннер, немедленно схватив смотрителя за руку, чтобы сосчитать пульс.
– Ничего, вашебродие. Со мной все хорошо. Вот почитайте, какое письмо прикололи к линейке! – Свободной рукой смотритель достал из-за пазухи конверт.
Раскрыв конверт, доктор вначале достал оттуда двести рублей ассигнацией. Бумажка была покрыта карандашными расчетами, а в конце стоял итог: 'Пятнадцать тысяч триста семьдесят пять'. За отсутствием бумаги Шулявский на ней вчера считал тучинский проигрыш. Стало быть, письмо написал убийца! Достав очки, Тоннер прочитал:
Тоннер перечитал письмо несколько раз. Почерк разборчивый, ровный, если судить по обилию завитушек на заглавных буквах – женский. Но из текста не понять, кто писал – мужчина или женщина. Нарочно или случайно, автор избежал личных форм. Потом доктор посмотрел сквозь листок на солнце – бумага хорошая, плотная, белая, скорее всего иностранная, но без водяных знаков, не именная. По своему обыкновению, понюхал. Тонкий запах этих духов Тоннеру был знаком: не далее, как вчера, когда целовал руку новобрачной, ощутил его. Чувствительный нос доктора различал сотни запахов, улавливал нюансы и оттенки. Тоннер безошибочно называл составляющие и иногда шутил, что в нем погиб парфюмер.
– Никак убивец написал? – спросил Сочин.
– Почему вы так решили?
– А зачем честному человеку за две тыщи линейку покупать?
– Логично.
– Что делать будем, господин доктор?
– Засаду устроим. Подгоняйте линейку к назначенному времени, попробуем захватить негодяя. Только никому ни слова.
– До встречи, господин доктор! – Сочин отправился в обратный путь, как и пришел, тропинками по парку, чтоб никто не заметил. Доктор же вышел на аллею и вернулся в усадьбу.
При входе в дом его снова чуть не сбили – на этот раз Гришка. Широко распахнув дверь, лакей вылетел из нее с криком: 'Савелий, Савелий!' Тоннер чуть не упал.
Он прошел в трофейную. Там метался, как тигр по клетке, Киросиров.
– Савелия не видали? – с ходу спросил он Тоннера.
– Нет. Гришка его ищет.
– Его все ищут. Он вот этому молодцу, – урядник ткнул пальцем в Ерофея, – сказал, что княгине гаплык. Хотим уточнить, что он имел в виду.
Веригин добавил:
– По дороге мы нашли чагравого мерина. Стоял себе на лужку, пасся. А княгиня как в воду канула.
– Мария Растоцкая подтвердила слова Тучина? – Доктор повернулся к Угарову.
– К сожалению, нет.
– Кто бы сомневался… – радостно заметил Киросиров.
Тоннер подумал, что Тучин приколоть письмо никак не мог, все время под охраной был, да и про сочинскую линейку не знал, смотритель о ней у беседки рассказывал, там Александра не было. А вдруг его сообщник Угаров?
Сегодня утром, пока Денис умывался, Тоннер позавидовал его крепким налитым мускулам. Сам доктор, хоть и грузен, физически был не слишком развит. Явится такой молодец к коляске – не совладаем! Сочин – старик, в таких делах не помощник.
Кого взять с собой? Генерала? Тоже староват! Адъютант Николай Тучина охраняет. Глазьев у постели умирающей дежурит, да и плюгав. Рухнов – калека. Остается Киросиров… Малосимпатичен? И что из того? Зато не стар, опять же власть местная. На каком основании мы с Сочиным человека задержим? А урядник – на абсолютно законном. Жаль, Федор Максимович уехал…
Стоп! Тоннер обругал себя последними словами. 'Преступник пытается покинуть усадьбу. Да я сам подсказал предлог Терлецкому! Он ухватился за него – и был таков! Но тогда почему отдал генералу ожерелье? Если он преступник, то поступил нелогично. Господи, кому же тут можно верить?'
Из покоев князя осторожно высунулся Петушков, вчера уволенный, а сегодня удивительным образом восстановленный управляющий Северских. Подошел к печальному Мите и, тактично откашлявшись, доложил:
– Гробы готовы, Дмитрий Александрович. Уже и примерочку сделали. В самый раз обоим!
– Что ты, шельмец, здесь делаешь? – подскочил к Петушкову конкурент, Павел Игнатьевич.
– А вы не кричите, Павел Игнатьевич. Это ваша хозяйка и князя отравила, и мою племянницу. Не вы ли ей помогали? У меня теперь Дмитрий Александрович хозяин.
Павел Игнатьевич побагровел:
– Тысяча чертей! Это твоя Настя всех убила!
– Нате-ка выкусите! Ваша хозяйка! Господин доктор, – Петушков кивнул в сторону Тоннера, – убедительно это доказал! Не вы ей яд покупали?
Павел Игнатьевич кинулся было на Петушкова. Был он и поздоровее, и помоложе, но проявил
