– Я же до сих пор не знаю, кто убийца! – удивилась Северская.
– Повторю: при определенных обстоятельствах. Убийца написал письмо Сочину. Но в спешке вложил в конверт помеченную Шулявским купюру (поляка тоже он прикончил, чтобы украсть сережки и выигранные деньги). Сочин на подкуп не пошел, передал письмо мне. Господина урядника я предусмотрительно вывел на лужайку, чтобы никто не подслушал, но он так размахивал письмом и купюрой, что нас заметил из окна господин Угаров, и думаю, не только он. Однако убийца изыскал способ обернуть ситуацию в свою пользу. Он пишет письмо генералу, которому было отдано на хранение ожерелье. Одним выстрелом пытается убить двух зайцев – похитить драгоценности и запутать следствие. Что ему блестяще удается! Заодно в опустевшем доме бьет по голове Пантелея. Хоть вексель и не был найден, надежда отыскать его оставалась. А Пантелей Акимович хотел вексель аннулировать!
Подытожу. Ответьте на вопрос, кто знал про вексель и сережки? Кто не вызвал бы удивления, придя рано утром к Шулявскому с сообщением о продолжении дуэли? Кто мог подсунуть ключ в сюртук Тучина, когда тот завтракал? Кто знал, где прячет Гришка ключи от покоев князя (замки, напомню, были не сломаны). И, наконец, кто умеет подделывать почерки?
Денис видел, что Киросиров глаз с него не сводит. 'Кажется, пришла моя очередь попасть в подозреваемые', – грустно подумал Угаров.
– Угаров! – прошипел урядник. – Художник! Ему почерк подделать – пара пустяков. И на дуэли он секундантом был, его бы поляк не заподозрил.
– Верно мыслите, – похвалил Тоннер. У Дениса упало сердце в пятки: 'Сашку оправдали, теперь за меня взялись'. – Только секундантов было двое. Убийца – господин Рухнов!
Михаил Ильич судорожно засмеялся. Остальные, ничего не понимая, уставились на него. У Дениса сначала от сердца отлегло, а потом опять схватило: как же так? Зачем Тоннер клевещет?
– Илья Андреевич? Ведь именно Михаил Ильич меня нашел, спасти пытался! Чуть сам не погиб! – обратилась к Тоннеру княгиня Елизавета.
– Найти пытался. Не спорю. Но, выяснив, где вексель, закрыл в подвале и дом поджег. Потом все свалил на Никодима. А пожар-то с комнаты князя начался, правая часть дома первой сгорела!
– Даже возражать не хочется, господин Тоннер, – выпив вина, спокойно сказал Рухнов. – Вы главное забыли. Пьян я был в ночь после свадьбы. Гришка меня с трудом в комнату оттащил и сам рядом свалился. Как я мог по дому в таком состоянии разгуливать, людей убивать? Я и с утра лыка не вязал.
– Запросто: пьян был фикус, что в трофейной растет. Он до сих пор генеральским коктейлем благоухает, у меня нос чуткий. А Гришку вы сонным зельем угостили, специально у Глазьева бутылочку украли, потом тому же Тучину подкинули. Григорий, – позвал Тоннер, – вы в комнате Рухнова выпивали?
– Выпивали, – подтвердил Гришка. – На посошок.
– А когда ты шампанское для князя открывал, Рухнов где был?
– Рядом. Схватил бутылку, пытался спьяну отхлебнуть.
– Яд и положил, – сказал Тоннер.
– Пьян я был, пьян. Сколько раз повторять?! – возмутился Рухнов. – А про сережки-то я откуда мог знать? Шулявского в первый раз здесь видел.
– Напомню фразу, прозвучавшую из уст Елизаветы Петровны полчаса назад. 'Шулявский, увидев портрет Ольги Юсуфовой, поразился ее сходству со мной!' В эту усадьбу поляк попал вместе с нами первый раз в жизни. Где он мог портрет увидать? Только в доме князя Юсуфова, который когда-то заказал его копию. Игорь Борисович – известный собиратель всего, что связано с историей его рода. Уверен, он и есть тот таинственный коллекционер, который нанял Шулявского. В петербургском свете давно известно о полном отсутствии у князя Юсуфова всякой щепетильности. А его секретарем являетесь вы, Михаил Ильич. Что в секретаре ценится? Складно составить бумагу и желательно написать ее почерком хозяина, чтобы тот себя не утруждал.
– Вы, господин Тоннер, – вздохнул Рухнов, – без сомнения умны. Только в шахматы плохо играете. Помните, Митя вам фигурку подставил, вы обрадовались, съели, а потом шах и мат получили. Так и здесь. Все против меня подстроено, вы меня скушать пытаетесь, а я ни при чем. Наоборот, именно я преступление раскрыл, княгиню нашел. Но на вас, Илья Андреевич, зла не держу. Преступник, как вы правильно подметили, очень умен и, несмотря на юный возраст, хитер. Я его разоблачу. В отличие от вас, у меня-то доказательства имеются.
Рухнов стал рыться в сюртуке. В один карман полез, затем в другой. Потом хлопнул себя по лбу и обратился к Угарову:
– Друг мой! Письмо, кажется, у вас осталось?
Денис раз за разом прокручивал в голове события, произошедшие несколько часов назад в подвале. Получалось, что Тоннер прав. Если бы комната уже горела, когда Рухнов из люка вылез, надо было вырываться из дома всем вместе, а не отправляться за помощью. А если не горела, а с Никодимом Рухнов столкнулся, затворяя дверь, значит, сам Михаил Ильич дом и поджег!
Рухнов дотронулся до плеча Угарова, и тот встрепенулся.
– Денис Кондратович, дайте письмо, пожалуйста!
– Да, да, сейчас… – Угаров полез было в карман, но затем передумал: – Постойте, Михаил Ильич. Одну секундочку. Я только один вопрос Мите задам. Хорошо?
Рухнов развел руками.
– Ваше право.
– Митя! В детстве все мальчишки тайники устраивают. Разные камушки, фантики от конфект там складывают. Потом там дневники хранят, любовные письма. У вас такой был?
Митя удивился:
– Был, конечно.
– А где?
– Перед домом накренившаяся липа растет. Если вверх по стволу забраться, там дупло широкое, я дощечку приладил, чтоб вода не затекала.
– Кто со мной? – крикнул Угаров. – Рухнов с той липы вчера вечером за домом наблюдал, там драгоценности и спрятал.
– Ах ты сукин сын! – Михаил Ильич от злости дернул скатерть, и вся посуда полетела на сидящих гостей. Схватив канделябр, Рухнов успел ударить исправника Степана, подскочившего к нему первым, но бежавший следом Порфирий быстро утихомирил негодяя неизменной дубинкой.
Тоннер вытер платком капли пота со лба и в изнеможении опустился на стул. Признание прозвучало! Преступление раскрыто!
– Как я решился на такое, спрашиваете? – Рухнов прикладывал к ноющему затылку кусочки льда из серебряного ведерка. Содержимое тайника безоговорочно его изобличило. Кроме искомых сережек и ожерелья, там нашли закладную на имение Северских, поддельную печатку князя Юсуфова, еще один пузырек с цианистым калием и пачку бумаги, пахнувшую духами Северской. – Хлебнете с мое нужды, не на такое решитесь!
Князь Юсуфов – страшный человек. Побогаче царя будет, а все ему мало. И ничем не брезгует, если цель наметил. Думаете, Василий Васильевич случайно пятьсот тыщ проиграл? Все подстроено было. Мой патрон давно на Носовку облизывался…
– Что правда, то правда. Мите годика три было, когда он сюда заявился, – встряла Анна Михайловна. – Могилку сестры и племянницы приехал навестить, только уж слишком моими делами интересовался. Все выпытывал – какой доход дает поместье, а если всем крестьянам оброк на барщину заменить, не больше ли получится? Я ему сразу сказала: 'Не твоего, Игорь Борисович, ума дело. Поплакал над могилками – и езжай себе. Картинку как художник закончит, пришлем с оказией в Петербург'.
– На свадьбу дочери Юсуфов пригласил Северского нарочно, – продолжил исповедь Рухнов. – Заранее задумал имения лишить. И меня к нему приставил, мол, 'ты, Василий Васильевич, от Петербурга отвык, Мишка тебя сопроводит, лучшие места в городе покажет, где девочки, то да се'. Мы и отправились, есть такое заведение на Большой Морской, очень фешенебельное. Никто не знает, но через подставных людей им Игорь Борисович владеет. Обслужили нас по высшему разряду, выпили от души, уже и лыка не вязали, а не садится Василий Васильевич за ломберный стол…
