что я ее пациент номер один. — Как чувствуешь себя?
Вернулись детали случившегося. Лица. Мейсон. Другие призраки. Ужасная боль в голове. Сейчас все это исчезло.
— Хорошо, — ответила я, наполовину не веря самой себе.
Может, это был всего лишь сон? За спиной доктора я увидела Дмитрия и Альберту. Судя по выражению их лиц, события в самолете были вполне реальны.
Альберта кашлянула, и доктор Олендзки оглянулась.
— Можно нам? — спросила Альберта.
Доктор кивнула, и эти двое подошли к постели. Дмитрий, как всегда, действовал на мою душу будто бальзам. Что бы ни случилось, в его присутствии я чувствовала себя в большей безопасности. Однако даже он не смог помешать тому, что происходило в самолете. Когда он смотрел на меня вот как сейчас, с выражением нежности и беспокойства, это вызывало смешанные чувства. Отчасти мне нравилось, что он так тревожится из-за меня, а отчасти я хотела быть сильной — ради него, чтобы ему не нужно было обо мне беспокоиться.
— Роза... — неуверенно начала Альберта.
Чувствовалось, что она понятия не имеет, как действовать в данном случае. То, что произошло, выходило за пределы ее опыта. Заговорил Дмитрий.
— Роза, что произошло? — Не успела я открыть рот, как он добавил: — Только на этот раз не говори «ничего».
Ну, если я не могла дать такой ответ, то вообще не знала, что сказать. Доктор Олендзки сдвинула к переносице очки.
— Мы хотим одного — помочь тебе.
— Я не нуждаюсь в помощи. Со мной все в полном порядке.
Я говорила прямо как Брендон и Брет. Следующим шагом, наверно, было бы заявление, что я «упала». Альберта, в конце концов, справилась с собой.
— Ты была в порядке, пока мы были в воздухе. А вот когда мы приземлились, ты определенно была не в порядке.
— Зато сейчас я в порядке, — упрямо повторила я, отводя взгляд.
— Что произошло? — продолжала допытываться она. — Почему ты кричала? Что означали твои слова «Заставь их уйти!»?
Я быстренько рассмотрела еще один резервный ответ — ссылку на стресс, — однако сейчас это прозвучало бы ужасно глупо. В результате я снова промолчала. К моему удивлению, на глазах проступили слезы.
— Роза, — нежнейшим голосом (как шелком по коже) сказал Дмитрий, — пожалуйста.
И я сдалась. Было так трудно противиться ему.
— Призраки. Я видела призраков, — прошептала я, глядя в потолок.
Никто из них не ожидал этого. Воцарилось тягостное молчание.
— Ч-что ты имеешь в виду? — дрогнувшим голосом спросила доктор Олендзки.
Я сглотнула.
— Он преследовал меня последние недели две. Мейсон. В кампусе. Понимаю, это звучит безумно, но это он. Или его призрак. Вот из-за чего произошла та история со Стэном. Я замерла, потому что увидела Мейсона и не знала, что делать. А в самолете... там он тоже был... и другие. Но пока мы находились в воздухе, я плохо различала их. Просто проблески... и головная боль. Но когда мы приземлились, он стал отчетливо виден. И... и был не один. С ним были другие. Другие призраки.
Из глаз побежали слезы, и я торопливо вытерла их, надеясь, что никто не заметил.
Я ждала, сама не зная чего. Смеха? Заявления, что сошла с ума? Обвинения во лжи и требования рассказать, что на самом деле произошло?
— Ты узнала их? — спросил, в конце концов, Дмитрий.
Я повернула голову и встретилась с ним взглядом. Его глаза смотрели серьезно, обеспокоенно, без намека на насмешку.
— Да... Я видела стражей Виктора и людей из тех домов, где стригои учинили резню. Родные... Родные Лиссы тоже там были.
На это никто никак не среагировал. Они просто обменялись взглядами с таким видом, что, может, кто-то другой из них прольет свет на все это. Доктор Олендзки вздохнула.
— Могу я поговорить с вами двумя наедине?
Они вышли из палаты и закрыли за собой дверь, вот только не полностью. Я выбралась из постели и подошла к двери. Крошечной щели оказалось достаточно, чтобы мой дампирский слух уловил разговор. Конечно, подслушивать нехорошо, но они ведь говорили обо мне, и я не могла отделаться от чувства, что от этого разговора может зависеть мое будущее.
— ...очевидно, что происходит, — почти шипела доктор Олендзки. На моей памяти это был первый случай, когда ее голос звучал так сердито. С пациентами она всегда была сама безмятежность. Трудно было представить ее в гневе, но сейчас, видимо, именно это и происходило. — Бедная девочка. Она переживает посттравматическое расстройство. И неудивительно — после всего, что выпало на ее долю.
— Вы уверены? — спросила Альберта. — Может, это что-то другое...
Однако, судя по ее неуверенному тону, она не могла представить себе никакого другого объяснения.
— Взгляните на факты: девушка в переходном возрасте становится свидетелем гибели одного из своих друзей, после чего вынуждена убить его убийцу. По-вашему, это не травма? По-вашему, это не оказало на нее хотя бы крошечного воздействия?
— Трагедия в том, что всем стражам приходится проходить через такое, — заметила Альберта.
— Может, для действующих стражей мало что можно сделать в подобной ситуации, но Роза пока студентка. Есть методы оказать ей помощь.
— Например? — спросил Дмитрий.
В его голосе не ощущалось конфронтации с ней, просто интерес и обеспокоенность.
— Консультирование. Поговорить с кем-то о пережитом — это может принести очень большую пользу. Нужно было сделать это сразу же, как только она вернулась после схватки со стригоями. И то же требуется тем, кто был там с ней. Почему это никому из вас не пришло в голову?
— Хорошая идея, — сказал Дмитрий; судя по его тону, он уже всерьез обдумывал ее. — Можно делать это в ее выходной день.
— В выходной день? Скорее, каждый день. Нужно полностью отстранить ее от этих полевых испытаний. Атака стригоев, пусть и сфальсифицированная, — не способ оправиться от реального нападения.
— Нет!
Без раздумий я толкнула дверь. Все уставились на меня, и я мгновенно почувствовала себя ужасно глупо. Я подслушивала и этим только уронила себя в их глазах.
— Роза, — произнесла доктор Олендзки, возвращаясь к своей заботливой (но в данном случае слегка строгой) манере поведения, — тебе необходимо лежать.
— Я прекрасно себя чувствую. И вы не можете отстранить меня от полевых испытаний. Если это произойдет, я не окончу школу.
— Ты нездорова, Роза, и в этом нет ничего зазорного после всего, что с тобой произошло. И то, что тебе кажется, будто ты видишь призраков умерших, следствие того же самого.
Я хотела поправить ее касательно слов «тебе кажется, будто ты видишь призраков», но потом прикусила язык. Настаивать на том, что я действительно видела призраков, вряд ли стоит, даже если сама я теперь склонялась к тому, что да, я видела их. Нужно быстро найти убедительную причину не снимать меня с полевых испытаний. Обычно, оказавшись в скверной ситуации, я всегда умела найти нужные слова.
— Вы же не собираетесь консультировать меня двадцать четыре часа в сутки? Тогда, отстранив от испытаний, вы только ухудшите дело. Должна же я чем-то заниматься? Уроков сейчас практически нет. Что я буду делать? Рассиживаться без дела? Все время прокручивать в голове, что произошло? Вот тогда я точно сойду с ума. Я не хочу навсегда завязнуть в прошлом. Мне нужно действовать в интересах своего будущего.
Моя тирада побудила их к жаркому спору обо мне. Я слушала, прикусив язык, понимая, что не нужно вмешиваться. В конце концов, пусть и с ворчанием со стороны доктора, было решено, что я буду продолжать участвовать в полевых испытаниях, но не в полной мере.
Это выглядело как идеальный компромисс — для всех, кроме меня. Я хотела продолжать вести ту же жизнь, что и раньше. Тем не менее, я понимала, что лучшего мне, скорее всего, не добиться. Они решили, что я буду участвовать в полевых испытаниях три дня в неделю, но без ночных дежурств, а в остальные дни тренироваться и работать с учебниками, которые они для меня подберут.
Я также должна встречаться с консультантом, что не вызвало у меня особого восторга. Не то чтобы я что-то имела против консультантов. Лисса встречалась с одним, и он оказал ей реальную помощь. Выговориться — это помогает. Вот только... Вот только об этом я не хотела говорить.
Но если на кону стоит мое участие в полевых испытаниях, я с радостью приму и это. Альберта считала, что это правильно — перевести меня на уполовиненную рабочую неделю. И еще она настаивала, чтобы консультирование проводилось также после инсценированных нападений стригоев — на случай, если они реально оказывают на меня травмирующее воздействие.
Еще раз осмотрев меня, доктор Олендзки выдала справку, что я здорова, и сказала, что я могу идти к себе. После этого Альберта ушла, но Дмитрий остался, чтобы проводить меня.
— Спасибо за этот выход с половиной времени, — сказала я ему.
Сегодня дорожки были влажные, потому что после бури заметно потеплело. Еще не время для купальных костюмов, конечно, но большая часть льда и снега растаяла. С деревьев капала вода, и нам приходилось обходить лужи.
Дмитрий резко остановился, преградив мне путь и повернувшись лицом ко мне. Я затормозила, едва не налетев на него. Он схватил меня за руку и подтянул близко к себе — чего я никак не ожидала от него на людях. Его пальцы крепко сжимали меня, но не причиняли боли.
— Роза, — заговорил он с такой болью в голосе, что у меня остановилось сердце, — я не должен был только сегодня впервые услышать обо всем этом! Почему ты не рассказала мне? Ты представляешь, что я пережил? Ты представляешь, что я пережил, увидев тебя в таком состоянии и не зная, что произошло? Ты представляешь, как я испугался?
Я была потрясена — и его вспышкой, и нашей близостью. Я сглотнула, не в силах говорить. Его лицо отражало множество всяких эмоций — по-моему, такого я еще никогда не видела. Это было замечательно — но одновременно пугало. Потом я раскрыла рот и сказала то, глупее чего и быть не может.
— Тебя ничто не может напугать.
— Меня очень даже многое может напугать. Но в данном случае я испугался за тебя. — Он отпустил меня, и я отступила на шаг. Его лицо по-прежнему выражало сильное душевное волнение и беспокойство. — Я не совершенен. И я уязвим.
— Понимаю, просто...
Я не знала, что сказать. Он прав. Мое восприятие Дмитрия всегда было сильно завышенным. Он казался мне всезнающим. Неодолимым. Почти не верилось, что он мог так сильно тревожиться из-за меня.
— И это ведь началось не вчера, — продолжал он. — Была та история со Стэном, после которой ты расспрашивала отца Андрея о призраках, — и все время пыталась справиться сама! Почему не рассказала никому? Почему не рассказала Лиссе... или мне?
Я смотрела в эти темные-темные глаза — глаза, которые так любила.
— И ты поверил бы мне?
— Поверил чему?
— Что я вижу призраков?
— Ну, это не призраки, Роза. Тебе только так кажется, потому что...
— Вот поэтому, — прервала я его. — Вот поэтому я не могла рассказать ни тебе, ни кому-нибудь еще. Никто не поверил бы, просто счел бы, что я сошла с ума.
— Я не думаю, что ты сошла с ума. Но я думаю, что тебе через многое пришлось пройти.
Адриан сказал почти в точности то же самое, когда я спросила его, как узнать, безумна я или нет.
— Это нечто гораздо большее.
С этими словами я двинулась дальше.
Не сделав ни шага, он снова схватил меня и притянул к себе, еще ближе, чем прежде. Я с ощущением неловкости оглянулась — вдруг кто-нибудь увидит нас? — но в кампусе никого не было. Солнце не совсем зашло, но было так рано, что большинство людей, скорее всего, еще даже не встали. И так пустынно здесь будет примерно еще час. Тем не менее, меня удивило, что Дмитрий идет на такой риск.
— Объясни мне в таком случае, — потребовал он, — объясни мне, почему это нечто гораздо большее.
— Ты не поверишь мне. Ты что, еще не въехал? Никто не поверит. Даже ты... единственный, кто мог бы.
У меня перехватило горло. Дмитрий так хорошо понимал меня! Я хотела — действительно хотела! — чтобы он понял и это.
— Я... постараюсь. Хотя по-прежнему не думаю, что ты правильно понимаешь, что с тобой произошло.
— Понимаю, — решительно заявила я. — Именно этого никто и не осознает. Послушай, ты должен раз и навсегда решить, доверяешь мне или нет. Если ты считаешь меня этакой деточкой, слишком наивной, чтобы понять, что происходит с ее хрупким сознанием, тогда просто пойдем дальше. Но если ты доверяешь мне достаточно, чтобы не забывать — я видела такое и знаю такое, что превосходит опыт других людей моего возраста, — ну, тогда ты должен также осознавать, что я кое-что понимаю в том, о чем говорю.
Нас обдувал теплый ветер, насыщенный запахом тающего снега.
— Я доверяю тебе, Роза, но... не верю в призраков.
В этом ответе проявлялась характерная для него вдумчивость. Он очень хотел дотянуться до меня понять... но его желание боролось с убеждениями, от которых он пока не готов был отказаться. В этом таилась и некоторая ирония, учитывая, что карты таро, по-видимому, произвели впечатление на него.
— Но ты постараешься? — спросила я. — Или, по крайней мере, не станешь списывать все на психоз?
— Да. Это я могу.
Ну, я и рассказала ему о двух первых случаях, когда видела Мейсона, и о том, как боялась объяснить кому-то инцидент со Стэном. Рассказала со всеми подробностями о фигурах, которые видела в самолете и потом, в аэропорту.
— Тебе не кажется, что это не очень похоже на реакцию на стресс? — спросила я, закончив.
— Не знаю, какими ты представляешь себе реакции на стресс. Они непредсказуемы по своей природе. — У него было то задумчивое выражение лица, которое я так хорошо знала; оно свидетельствовало о том, что он прокручивает в голове все возможные варианты. Еще для меня было очевидно, что он по-прежнему не воспринимает мой рассказ как реальную историю о призраке, но очень сильно старается держать разум открытым. Спустя мгновение он подтвердил мое впечатление: — Почему ты так уверена, что это не плод твоего воображения?
— Ну, поначалу я именно так и подумала. Но сейчас... не знаю. Что-то было во всем этом... какое-то ощущение реальности... хотя я понимаю, что это не доказательство. Но ты же слышал, что говорил отец Андрей, — о призраках, которые задерживаются на земле, если умерли молодыми или насильственной
