выпрямившись, на двух лапах, и две лапы-клешни — ужасное подобие человеческих рук — свисали по обеим сторонам бочкообразного туловища.
Жесткий панцирь покрывал чудище с ног до головы, но не сплошь — словно был он мал и растрескался, а в образовавшиеся щели вылезла морщинистая кожа, обвисшая грубыми складками. Дракон ростом был ненамного выше Н’Даннга, но гораздо крепче и тяжелее человека. Уродливая, покрытая шишковатыми наростами голова клонилась набок под собственной тяжестью, на ней полотнищами полусгнившего пергамента трепыхались огромные уши. Морда дракона… Н’Даннг взглянул на Майхе, это зрелище могло испугать не только женщину. Но женщина-воин смотрела в другую сторону, и, проследив за ее взглядом, Н’Даннг увидел птичье гнездо на ветке в двух шагах от драконьего логова.
Чудом уцелело оно, прикрытое листьями, в середине небольшого пятнышка живой зелени. Крохотная пташка-зеленушка сидела съежившись, но не покидала гнезда, где вот-вот должно было вывестись потомство, И вдруг Н’Даннг понял, что Майхе неспроста обратила внимание на гнездо: она глядит туда потому, что дракон тоже заметил его.
Чудище постояло, покачиваясь. У вывернутых ноздрей чуть клубился бурый дымок. Зеленушка почуяла его взгляд и замерла. Дракон шагнул вперед, приблизил морду к ветке и рассматривал гнездо вблизи. Люди невольно затаили дыхание, хотя в этой игре со смертью они были всего лишь зрителями. Теперь пичуга не могла двинуться уже от страха. Дракон отстранился и легонько дунул на ветку. Зеленушка коротко пискнула. Писк прервался мгновенно, от храброй лесной крохи остался грязно-бурый комочек. А дракон, подняв к небу жуткий череп, завизжал и затявкал высоким голосом. Н’Даннг снова оглянулся на Майхе: слезы блестели у нее на глазах.
— Он смеется, — шепнула женщина одними губами, беззвучно, и Н’Даннг понял, что она права.
Но это значило, что дракон, которого они видели перед собой, больше, чем зверь — ведь звери не смеются. Он обладает самым страшным оружием — разумом, хоть разум его слаб, и не он движет поступками чудовища, а кровожадная злоба. И, значит, напрасны надежды, что дракон поселится в лесу надолго, так что у них будет время собрать большой отряд. Он любит убивать, значит, он пойдет искать жертвы. Чтобы этого не случилось, нужно прикончить его здесь — и как можно скорее.
В то утро охотники еще долго сидели в укрытии, наблюдая; не смели шевельнуться, чтобы чудище их не заметило? Дракон прохаживался по поляне, затем протопал в сторону реки — тропа его была отмечена черным, — вернулся и ушел в противоположном направлении, к огородам, после чего вновь залез к себе в нору. Дождавшись этого, они ушли, оставив наблюдателем Ого. Так охотники провели два дня; по очереди следили за драконом, изучая его повадки и привычки. Пытались найти уязвимое место, но не находили. Казалось, дракон защищен от всего, чем они могли бы причинить ему вред.
При внешней неуклюжести он передвигался неожиданно тихо и быстро. Силен был, как шестеро дюжих парней — судя по тому, с какой быстротой он рыл землю мощными когтями. Нюх у дракона был отвратительный, зрение напоминало змеиное: движущиеся предметы он замечал мгновенно, но неподвижные мог не увидеть, — однако острый слух делал почти незаметными эти недостатки. Охотникам приходилось вести себя предельно осторожно.
Прогуливаясь по лесу, дракон подолгу рассматривал листья и цветы, вплотную приближая к ним уродливую морду, затем превращал их в пепел своим дыханием и смеялся. После того, как он сжег несколько мелких зверушек, никто из лесной живности ему больше не попадался. Питался он мучнистыми клубнями, которые выкапывал на огородах за деревней; раз в день, утром, спускался к реке пить воду.
На третий день, считая с прихода Н’Даннга, охотники собрались, чтобы сообща решить, как быть дальше. Лица их были серьезны, думы невеселы. Они понимали, что силы неравные, и неизвестно, удастся ли им справиться с драконом — быть может, никто из четверых не уйдет живым с поля битвы. Но все были согласны, что со дня на день дракон окончательно опустошит огороды и покинет свое убежище, а тогда им придется последовать за ним, и одолеть его будет гораздо труднее.
До сих пор никому из охотников не пришло в голову, как одолеть дракона. Любой из них тотчас поделился бы мыслью с товарищами, но пока делиться было нечем. Обстоятельства торопили, приближая урочный час; оставалась единственная надежда на то, что вместе они что-нибудь придумают.
— Я предлагаю засаду, — сказал Ого. — Воспользуемся тем, что дракон плохо видит, подстережем его на тропе, по которой он ходит к огородам. Способ опасный, но другого я не вижу.
Горо согласно кивнул. Как видно, старший брат высказал мнение их обоих. Н’Даннг покачал головой: он тоже думал об этом, как о самом очевидном пути, и пришел к выводу, что способ не годится.
— Нет, — сказал он медленно. — Ведь ему достаточно только выдохнуть, и от нас останутся обгорелые головешки. А чтобы действовать мечом или копьем — если его вообще можно поразить обычным оружием — надо подойти близко.
— Ну, если это невозможно, и говорить не о чем: мы никогда не убьем его, — сумрачно сказал Горо.
— Ну ладно, — продолжал его брат. — Есть второй способ — вырыть ловчую яму на тропе и устроить дракону западню. Но вспомните, с какой быстротой дракон роет землю: если это будет обычная яма, мы и опомниться не успеем, как он выберется оттуда. Если же она будет очень глубокой, мы сами не сможем до него дотянуться. Так что все опять сводится к засаде.
— Если бы мы были в горах, могли бы столкнуть на него большой камень, пока он сидел бы в яме, — проворчал Горо.
Майхе вообще не вмешивалась в разговор, сидела рядом с Н’Даннгом молча, неподвижно, лишь тень от ресниц дрожала на ее щеке. Н’Даннг посмотрел на женщину, и взгляд его отразил тревогу, владевшую сердцем охотника. Он предпочел бы встретить Майхе не здесь и не сейчас, не в преддверии смертельной схватки. Теперь воин многое знал о ней, но не покидало ощущение, что ему неизвестно нечто очень важное. Он был уверен, что она ничего не скрывает — только недоговаривает, умело обходя молчанием сложные вопросы. Томительное чувство недосказанности не проходило. Как всегда, Майхе ощутила его взгляд, повернулась, ответила: в глубине спокойных глаз цвета клеверного меда вспыхнули и исчезли серебристые искры, словно плеснулась стайка крохотных рыбешек.
— Можно попытаться обрушить на него дерево, если ночью подпилить ствол, — высказался Н’Даннг.
— А! — воскликнул Горо. — Что, если мы ночью затопим драконово логовище?
— Он выберется оттуда еще быстрее, чем из ямы, — возразил Ого. — Хорошо бы в таком случае не залить его, а поджечь, но и в этом мало толку.
— Все-таки, если захватить его спящим… — начал Горо, но Н’Даннг перебил его.
— Мы пытаемся найти единственный способ; но что, если выход в том, чтобы применить их все одновременно? Я предлагаю устроить и западню, и засаду. В дно ловчей ямы вкопать острые прочные колья, на голову дракону обрушить тяжелое бревно, и, если этого будет недостаточно, поджечь его. А самим затаиться неподалеку, чтобы напасть, если он сумеет выбраться из ямы. Может статься, и на этом пути нас ждет смерть, но выбора нет.
— Я заметила, что вода уменьшает действие яда дракона, — заговорила вдруг Майхе. — Деревья около самой воды, там, куда дракон ходит пить воду, еще живы, хотя вдоль всех его троп они давно почернели, и листва обратилась в пыль. Думаю, что западню следует делать не около огородов, а на пути к реке — если дракон не будет убит, вода станет нашим спасением.
— Разумно, — согласился Н’Даннг. — И можно наполнить водой тыквенные сосуды, чтобы обливаться из них во время сражения.
— Лучше заранее пропитать водой одежду, — предложил Горо.
— Сделаем и то, и другое, — решил Н’Даннг.
— Если в поселке найдутся кожи, и кто-нибудь из вас мне поможет, я изготовлю плотные кожаные одежды, — пообещала Майхе.
На том и порешили. Способ, которым они полагали расправиться с драконом, ни у кого не вызывал возражений: он охватывал все, что они смогли придумать.
После разговора Н’Даннг и Майхе спустились к реке: они часто плавали вдвоем — братьям то ли не нравилось это занятие, то ли они уговорились предоставить реку в их распоряжение. Майхе едва ли не превосходила Н’Даннга в искусстве пловца, чувствовалось, что вода — ее родная стихия. В воде она
