— И выпить, и… — Левченко самодовольно расплылся. — Встретился с моряковой девчонкой. Сама подсела. “Грустно, спрашивает, в одиночестве?” Конечно, говорю. А она: “Не грусти, все будет хорошо. Кавалер мой из удачного плавания вернулся, загулял. Нам с тобой надо пользоваться моментом”. Только сговорился с ней, а тут облава…
— Ты — дай бог ноги! — усмехнулся Соколов, еще раз повторяя про себя полученную через Левченко информацию Галины Сазоновой. “Удалось плавание! Отлично, ребята!”
— Бегать мне от них нечего было. Я поручение Крафта выполнял, в управлении был. Чувствую я, Сарычев, опять какое-то пакостное дело назревает. Мюллер — чин. Горбачев по секрету рассказал, что под резиденцию оберста особняк на берегу озера отвели.
— Стоило из-за этого меня тревожить, — Соколов притворно зевнул и поднялся. — Пойду спать.
Но поспать не удалось. За полночь его подняли с кровати. Густой непроглядный мрак окутывал двор и строения. У ворот, в тусклой полосе света от электрической лампочки, прикрепленной над входом в сторожевую будку, стояла крытая машина. Возле топтался Левченко.
— Я говорил. Едем куда-то, — встретил он Соколова свистящим шепотом. — А куда… У всех будто языки поприлипали. Не говорят. Горбачев и тот ни гу- гу.
— Полезем в машину? — предложил Соколов.
— Команды еще не было.
От флигеля приближались двое. В высокой фигуре сразу же угадывался гауптман. Низкая, плотная, гудела баритоном. Это был, очевидно, кто-то поважнее: Крафт отвечал на вопросы почтительно и лаконично.
— Как щиты? — спрашивал баритон.
— Безотказно, герр оберст.
— С нами едут?
— Двое, герр оберст!
— А третий щит?
— Хочу показать пример, герр оберст!
— Похвально, Крафт. Распоряжайтесь! “Черная Берта” выехала на дорогу.
— В неизвестность отплываем, — с горькой иронией обронил Левченко, разминая сигарету. Руки у него тряслись. Он никак не мог прикурить. Спички ломались, гасли. — Сарычев, — приглушенно заговорил он. — Ходят слухи, будто Донбасс отвоеван. Красная Армия к Днепру подошла. Из верных источников знаю. Радист Москву позавчера поймал. Говорят, что…
Сноп яркого света от фар идущей сзади машины ударил в зарешеченную дверь, осветил внутренность короба.
Левченко сидел, сгорбясь. Вид у него был жалкий. Протяжно запел автомобильный сигнал. Левченко на слух определил:
— Крафтовский “хорьх” обгоняет.
Резко свернув к обочине, “черная Берта” врезалась в кювет. Левченко ударился о кабину. Соколов, почувствовав крен, вцепился в борт и едва удержался на месте.
— Втюрились, — чертыхнулся Левченко. — Могли бы и перевернуться.
Шофер, заглушив мотор, выпрыгнул на дорогу, обошел вокруг машины, поочередно стукнув зачем-то кованым сапогом по каждому скату, открыл ящик с запчастями, достал саперную лопату и громко позвал пассажиров.
Ночь редела. С обеих сторон дороги вырисовывались смутные контуры деревьев. “Взморье… где взморье?.. — старался сориентироваться Соколов. — Оно осталось слева. Мы свернули на восток”. Предутренняя прохлада давала о себе знать неприятным ознобом. Левченко, скрючившись, приткнулся к машине с подветренной стороны и, казалось, вот-вот зайдется от холода. На кончике его крючковатого носа повисла прозрачная капля. Шофер и сопровождающий, отчаянно жестикулируя, переругивались. Послали Левченко наломать в лесу валежин, чтоб подложить под колеса. Левченко нерешительно перепрыгнул кювет и, трусливо озираясь, медленно побрел в сосняк. Вернулся он быстро, почти бегом, с охапкой хвороста. Шофер взглянул на них и сплюнул:
— Шлехт! Пльехо! Дериево! Гут!
Тогда в лес пошел Соколов. Он принес две тонкие лесины, заступом разрубил их на части, подложил под колеса.
— Давай! — крикнул шоферу.
Надсадно завыл мотор. “Черная Берта” дергалась то вперед, то назад. Рубчатые шины ее крошили дерево, ломали сучья, выбрасывали мелкие камни, песок.
— Не выбраться без буксира, — кисло заметил Левченко. — Трактор надо…
В это время вдали на дороге показалась машина. Горящие фары ее с трудом пробивали молочный туман. Поравнявшись с “черной Бертой”, грузовик остановился. Рослый широкоплечий латыш при виде Соколова, освещенного светом фар, выскочил из машины, громко спросил по-немецки:
— Помочь?
— Да, да! — с готовностью пригласил шофер.
— Попробуем вытащить, — распорядился латыш.
Левченко и сопровождающий заняли места у радиатора, приноравливаясь как бы половчее толкнуть автомобиль, Соколов с латышом отошли за кузов. Янис, а это был он, вполголоса, переходя на русский, доложил:
— Приказ выполнен. Вам известие было послано через этого болтуна. Передал?
— Да, смысл я понял. А вы как здесь оказались?
— Провиант в армейские склады возим. Выполняю поручение, разведываю подступы к складам. Грузчик! А со стрельбищем… Если придется, можете стрелять наверняка. Сведения Центром получены. Рекомендуют действовать сообразно обстановке… Давай! Нажимай! — прокричал он по-немецки. — Наваливайся! — В Ригу прибыл оберст Мюллер, — сказал Соколов. — Резиденция его в особняке на берегу какого-то озера. Оно находится где-то поблизости.
— Знаем! — ответил Янис и по-немецки: — Эй, что вы там? Толкайте!.. До стрельбища еще минут сорок езды, — шепнул он Соколову. — Будем ждать вас, как и прежде, по пятницам.
— Вкопало ее, что ли, — громко пожаловался Левченко, появляясь из-за кузова. — Застряли прочно!
Латыш прошел вперед, отстранил солдата, плечом уперся в радиатор, ногами в твердый скос кювета и крикнул:
— Давай!
Бешено завертелись колеса. “Черная Берта” содрогнулась, дернулась на месте несколько раз и стремительно выехала на шоссе.
Впереди засияли огненные пятна: приближался автомобиль. Неожиданный помощник быстро уселся рядом с водителем, и грузовик, набирая скорость, исчез в направлении города. “Черная Берта” не успела проехать и ста шагов, как перед ней резко затормозил “хорьх”.
— Почему отстали? — приоткрыл дверцу Крафт.
Шофер мигал, не отвечая, растерялся. Гауптман побесновался и, пропустив “черную Берту” вперед, тронул “хорьх” следом. Машины, въехав в чащу леса, юлили по влажной от росы проселочной дороге, огибая деревья. К оврагу добрались ранним утром. Оставив автомобили наверху, по врытым в склоне ступеням спустились на ровную утрамбованную площадку. У крутояра виднелись одна возле другой три мишени — дощатые щиты метра два высотой и метр шириной.
— Разрешите начать, герр оберст? — спросил Крафт.
Тот, рассерженный непредвиденной задержкой, нетерпеливо взмахнул перчаткой.
— Возьмите оружие, — Соколов и Левченко получили по “парабеллуму”: — Левченко — правая мишень! Сарычев — средняя. Левая, крайняя, — моя!
…Разве дрогнет рука стреляющего по мишени? Конечно, нет! Ведь он знает, куда попадет пуля. Один человек из стреляющих, стиснув рукоять пистолета, знал наверняка, куда попадет пуля, и старательно ловил на мушку “яблочко”. Этим человеком был не гауптман, а Соколов. Он знал, что можно стрелять смело. Правда, ни Галина, ни Янис не успели сообщить ему подробностей. А они были очень важными.
…Мюллер, прибывший с особыми полномочиями из Берлина, внес небывалое оживление в деятельность гитлеровцев. Адъютант оберста Штимм не спешил, направляясь в резиденцию Мюллера. У адъютанта было превосходное настроение. Иногда он останавливался, заглядываясь на девушек. Внимание его привлек автомобиль на середине мостовой. Откинув капот, рослый латыш громко ругался, копаясь в моторе. Штимм поравнялся с лимузином, собрался было шагнуть с тротуара на брусчатку, в тот же миг кто-то широкой ладонью зажал ему рот, поднял на руки и, не успел адъютант вскрикнуть, как шофер опустил крышку капота, распахнул дверцу и захлопнул ее за “пассажиром”. Мотор фыркнул. Замелькали крыши домов…
Помощник генерал-майора полиции Шредера Герман фон Лухт только что принял ванну. Кутаясь в махровый халат, он ощущал во всем теле блаженную негу. Раздался звонок. Фон Лухт откинул дверную цепочку… Через полчаса лимузин, миновав пригород, мчал скрученного Германа фон Лухта в сторону взморья.
Екаб Селис в этот вечер забрел в рабочий поселок. Офицер тайной полиции “посоветовал” Екабу заинтересоваться одним домом. Долго бродил Селис вокруг и, наконец, нашел-таки щель. В нее увидел целое собрание. Обрадованно шмыгнул за угол и попал в крепкие объятия коренастого парня, с седой прядью над круто изогнутой бровью…
Соколов не мог промахнуться, стреляя в любую из трех мишеней. Он посмотрел на кромку оврага. Часовые исчезли. Оберст замер в стороне, но по тому, как терзал он перчатку, чувствовалось его внутреннее напряжение. Прозвучал нестройный залп. Еще и еще один. Мюллер, а за ним Крафт, Соколов и Левченко пошли к мишеням.
— Гауптман, вы превосходный стрелок, — сияющий оберст восхищенно рассматривал изрешеченную пулями десятку.
Мишень Соколова поразила его еще больше. В центре черного яблока было всего лишь одно отверстие, по размеру которого угадывалась снайперская хватка стрелка.
— Твердая рука и верный глаз, — сказал со злорадной усмешкой Мюллер, нажимая носком сапога педаль возле щита.
Щит бесшумно повернулся обратной стороной.
