СКОРО ГРЯНЕТ БУРЯ
Погода портилась. Небо, с утра солнечное, к полудню затянулось тучами. Подул сырой пронизывающий ветер. В пятидесяти шагах от избушки, выстроенной из плавника рыбаками на случай непогоды, беспокойно ворочалось море. От прибрежной полосы и до горизонта дыбились холодные с зеленоватым отливом волны. Они взлетали ввысь, словно старались лизнуть пенными гребнями низкие разорванные облака. Казалось, тучи вот-вот прикоснутся к взбунтовавшейся, клокочущей пучине. В пляске ветра и волн лишь чайки чувствовали себя привольно. С криками носились они над взволнованным морем.
Заструился по дюнам сухой песок. Деревья без устали отвешивали земные поклоны надвигавшейся буре. Одинокий баркас, постреливая мотором, спешил в гавань.
Неподалеку от избушки рыбаки растягивали на высоких кольях сеть. Рослый латыш в клеенчатой с откинутым капюшоном робе, завидев показавшегося из-за дюн Соколова, призывно махнул ему рукой.
— Здесь, — сказал он, когда майор подошел поближе. — В избушке. Место уединенное.
Прежде чем войти вслед за Соколовым, латыш внимательно оглядел пустынный берег.
Группа была в сборе. Поздоровавшись, Соколов присел на перевернутую вверх дном порожнюю бочку и, с удовольствием закурив, спросил:
— Как живется-можется?
— Живется ничего, а можется по-всякому, — ответил так же шутливо Демьян и протянул майору листовку. — Прочитайте.
— Что это?
— Новая сводка Совинформбюро. Прием обеспечил бывший летчик, ныне наихрабрейший из ваших связных Михаил Токарев. Размножил печатным способом Янис. Расклеил в самых людных местах города Риги… Не совсем удобно говорить о…
— Значит, вы?
— Так точно, товарищ командир! — Демьян рассмеялся. — Эта сводочка стоит даже того, чтобы ее в натуральном виде в кабинете фюрера на стенку наклеить! Пусть бы смотрел, читал да на ус мотал…
Лаконичны сводки Совинформбюро. Соколов пробегал взглядом по скупым строкам, зная, что за ними скрыты подвиги русских чудо-богатырей. “Двадцать первое сентября. Штурмом взят областной центр Украины — город Чернигов. Развивая успешное наступление на ряде направлений, наши войска заняли свыше девятисот населенных пунктов”. Короче не скажешь. Но ведь эти “девятьсот населенных пунктов” брали люди, упорные советские солдаты. Может статься — да так оно и было! — что, наступая на какой-нибудь из “девятисот”, шел в атаку молодой солдат, вроде Михайла Токарева, веснушчатого парня с прищуром зеленоватых глаз и широкой улыбкой. И было у него единственное желание — выбить немцев из деревеньки, спрятавшейся от злых степных ветров в неглубокой ложбине, гнать их без устали до Берлина, победить и вернуться домой. Шел парнишка, а вокруг свистели пули, рвались мины. Над головой с сухим треском раскалывалась шрапнель. “Вот она — вражеская траншея! Еще рывок и — рукопашная”. Вдруг из-под бронированного колпака, замаскированного вениками полыни, по наступающим ударил пулемет. Парнишка видел, как падают товарищи, видел острые языки пламени в черной прорези бронеколпака и грудью закрыл амбразуру.
…“Нашими войсками подбито и уничтожено 48 танков и 33 самолета противника”. А как это было?
“Сорок восемь танков”! В их число входят и…
Прильнув к земле, пехотинец вроде Бориса Великанова, подбившего в бою под Ключами два танка, ползет навстречу бронированной громадине. “Тигр” щерится пулеметным огнем, угрожающе лязгает металлом. Пушка его не умолкает. Но солдат, сжав противотанковую гранату, затаился и ждет момента. Наконец-то! Он приподнялся. Бросок! Взрыв! И танк, распуская по земле гусеницу, беспомощно завертелся на месте.
“Сорок восемь танков”!
На орудийных стволах пузырилась краска. Уже час, как фашистские “тигры” штурмуют высоту, вроде высоты 127,3, что под Касторной оборонял дивизион майора Сарычева. Вокруг дымятся разбитые машины, а немцы лезут и лезут. Артиллеристы оглохли от канонады. Потные лица покрыла пороховая гарь. Не то чтобы отдохнуть, попить некогда. Тяжелый танк прорвался на огневые позиции. Под широкими гусеницами исчезла гаубица, еще одна… Но расчет третьей развернул свое орудие и, когда грузное днище нависло над стволом, командир дернул шнур. Выстрел! Снаряд, продырявив броню, разорвался внутри танка…
“Тридцать три самолета”! Перед глазами возникли стремительные карусели воздушных боев, когда от рева моторов и треска пулеметов, казалось, посыплются на опаленную войной землю перистые облака; грохот зенитных батарей, что, протянув вверх тонкие стволы, посылают снаряд за снарядом в мечущихся “Юнкерсов”, защищая понтонный мост, по которому резво и гулко катятся двуколки, торопливо шагают солдаты…
Соколов отложил в сторону листовку.
— Отличные известия! Как видите, наступление развернулось по всему фронту. Теперь мы, товарищи, обязаны проводить все наши операции так, чтобы в грязь лицом не ударить. Пусть немцы знают, что бьют их отлично не только на фронте, но и в глубоком тылу… Поручение мое выполнили?
— Да, — ответил Николай.
— Недели две он гитлеровцев изучал, — вставил Демьян. — Со всем здешним начальством перезнакомился, пока выбрал подходящего.
— Звание?
— Кто его разберет? — Демьян пожал плечами. — Галунов и шевронов разных понашито — пропасть! Любой швейцар от зависти лопнет. Но, должно быть, приличное. Крест с дубовыми листьями есть и медаль. На рукаве повязка со свастикой.
— Штурмбанфюрер СС, — уточнил Янис.
— Майор? Тот, что неделю назад пропал без вести?
— Угу. Без вести, — Демьян хитро прищурился и покосился на Михаила. — Можем дать подробную информацию, товарищ командир. Мы всю эту историю, как по нотам, разыграли. Допотопный способ- любовная интрижка. Этот штурмбанфюрер с Галиной амурничать начал. В “Эспланаду” развеяться приезжал. Мерку с его обмундирования мы заранее сняли на глаз. У меня глаза, — что линзы в перископе — на километры нужное различают… Чего, Коля, улыбаешься? Ты, Коля, вечно с ухмылкой к серьезным вещам относишься. А я говорю авторитетно! Один раз — в Ленинграде, до войны это было, — с Невского проспекта без бинокля, простым, невооруженным глазом заметил, что на Васильевском острове у моего корешка, токаря Федьки Селиванова, день рождения справляют и так далее… Не верите? Как хотите… Так, значит, обмозговали мы, как нам костюм для вас, товарищ командир, ладный справить. Некоторые, — он опять метнул взглядом в сторону Николая, — за портных голос подавали. А я своей палатой пораскинул: ни одного подходящего ателье на примете. Пришлось использовать подручные средства. Наметили объект — этого самого штурмбанфюрера, — соткали паутину: план детальный разработали. Приманку выбрали — Галина в ресторан “веселиться” направилась. Ну, а мы в переулке дежурство наладили: такую симпатичную “приманку” без охраны не оставишь. Все изучили до подробностей. От ресторана до квартиры штурмбанфюрера я и сейчас, если надо, в любой час пройду с закрытыми глазами, ни в одну рытвину не угадаю, ни об один камень не споткнусь. В первый день “ухажер” глазами только зыркал. На второй — зубы скалить начал. А на третий — сел за Галин столик. Дальше получилось, как в иностранной кинокартине: автомобиль, темный переулок, пистолеты к бою! Николай принес под мышкой ухажера. Михаил — за руль. Я — как свидетель. “Куда вам угодно? Рижское взморье? Пожалуйста!”
— Вам бы, Демьян, книги писать, — пошутил Соколов. — Ловко вы сочиняете.
— После войны непременно вплотную займусь литературой, — на полном серьезе ответил Демьян. — Я, товарищ командир, чувствую что-то в себе такое, гениальное, — и добродушно улыбнулся. — Правда, писать — дело сложное.
— За тобой, гений, присмотр особый нужен, — тепло заметил Николай. — Взыграешь ты, Дема, талантом, а нам придется расхлебывать…
— Полянский прав, — поддержал Соколов. — Немцы насторожены. Стрельбище, Мюллер, Горбачев да еще этот эсэсовский майор…
— Мы, товарищ командир, тоже не лыком шиты, — Демьян переглянулся с Янисом. — Вчера на городскую явку пожаловал филер… Поэтому базу переменили, учли.
— Шпиков хватает, — подтвердил Янис. — Националисты из кожи лезут вон, чтобы выслужиться перед гитлеровцами. Свои грязные щупальцы они по всей Латвии протянули. Их агенты даже в деревнях есть, — Янис говорил медленно, тщательно подбирая слова: — Неделю назад я был в партизанском отряде. Лузин готовился как раз к налету на железнодорожную станцию. В разведку, о которой я вам докладывал, конечно, меня Лузин не посылал. Он противился, как мог. Но, сами понимаете, лучше меня, пожалуй, никто бы не выполнил задания. Самое главное мое преимущество перед другими партизанскими разведчиками то, что я латыш.
…Николай передал Янису приказ Соколова — проверить надежность связи с отрядом Лузина, то есть пройти оба маршрута, которыми Галина Сазонова доставляла в отряд получаемую Соколовым информацию и секретные сведения. Первый маршрут был безопасен. А второй…
В одной из деревень, на самой границе Белоруссии с Латвией, Янис попал в облаву. Немцы заприметили высокого белокурого латыша с объемистым рюкзаком за плечами. Как ни старался Янис пробиться сквозь плотное кольцо облавы, ничего поделать не мог: постепенно сужаясь, оно (кольцо) привело его с сотнями перепуганных женщин, подростков и мужчин на небольшую площадь, к зданию комендатуры. Перед народом держал речь представитель германского командования штатский немец с солидным брюшком и большой лысиной. Впечатление было такое, словно кто-то приклеил к черной шевелюре немца обильно смазанный сметаной блин.
После выступления, в котором через каждое слово упоминалась великая миссия Германии, сражающейся с большевизмом, немец уселся за вынесенный из комендатуры столик и стал регистрировать все местное население в возрасте от четырнадцати и до шестидесяти лет.
Когда очередь дошла до Яниса, немец, услышав его фамилию, вскинул на него усталые глаза и спросил:
— Латыш?
— Да, — ответил по-немецки Янис.
— Как вы оказались в этом селе?
— В Риге трудно с продуктами, — ответил невозмутимо Янис. — Обменять решил я барахлишко и побрякушки на сало и масло. Если господин офицер желает…
Немец предостерегающим жестом поднес палец к губам, о чем-то пошептался с писарем, встал и кивком головы предложил Янису следовать за ним. В одной из комнат комендатуры между ними состоялась сделка.
