Соцсовместители стали особенно популярными стали после XVII съезда ВКП(б), который указал на необходимость «развернуть и качественно поднять оправдавшее себя шефство предприятий над госучреждениями и социалистическое совместительство работы на производстве с работой в госучреждениях». Они по существу были общественными помощниками прокуроров и следователей и выполняли те или иные их поручения: проверяли заявления и жалобы, составляли проекты документов (в частности, протестов), выступали наряду с прокурором в суде в качестве обвинителей и т. п. Нередко в последующем соцсовместители переходили на работу в органы прокуратуры.
4 апреля 1939 года в Прокуратуре Союза состоялось совещание соцсовместителей — рабочих московских заводов: Завода им. 1905 года и «Динамо» им. Кирова. Доклад сделал сам Вышинский. Затем выступили соцсовместители из отдела жалоб, гражданского и уголовно-судебного отделов Прокуратуры Союза, железнодорожной прокуратуры и других. О своей работе в прокуратуре поделились впечатлениями мастера кузнечного и вагонно-пассажирского цехов Завода им. 1905 года К. И. Чумаков, А. Г. Лашенков и Я. Ф. Самохвалов, член завкома завода «Динамо» В. В. Баранов, мастер сталелитейного цеха, плановик цеха машинно-постоянного тока и приемщики продукции 2-го аппаратного цеха Н. В. Трифонов, С. И. Лисенков и С. М. Сметанников.
После совещания Вышинский издал приказ от 16 апреля 1939 года «О мероприятиях по усилению работы органов прокуратуры с активом. Он поставил задачу, чтобы в каждой районной и городской прокуратуре был 1—2 соцсовместителя, а в прокуратурах краев и областей — минимум 10—15. Наряду с этим предложил в двух-трехмесячный срок вовлечь 60—100 соцсовместителей в работу союзной Прокуратуры.
Находясь на высоком посту прокурора Союза, Вышинский занимался и научно-педагогической деятельностью. В 1936 году он стал доктором юридических наук, а в 1939 году — академиком Академии наук СССР, одновременно возглавив Институт права Академии наук. Вышинский не только лично участвовал в раздувании жесточайших репрессий в стране, но и теоретически их обосновывал. Прокурор Союза любил выступать на судебных процессах, читать лекции, делать многочасовые доклады в самых разнообразных аудиториях, будь то Юридический институт или заседание ученого совета. Он выпустил несколько книг и опубликовал множество статей в юридических и других журналах, усиленно цитируя в них труды Ленина и особенно Сталина. Вред от «теоретических изысканий» академика для юридической науки был ничуть не меньшим, чем от проводимых им политических процессов. Современники называли его даже «теоретической дубинкой» Сталина.
Хорошо знавший Вышинского Волин рассказывал авторам о нем: «Он был весьма незаурядным: образованный юрист, человек гибкого ума, признанный оратор, который своей остроумной речью мог увлечь аудиторию. Было иногда, однако, заметно, как он любовался своим красноречием. Принимая участие в заседаниях ученого совета Института права, он никогда не признавал своих ошибок. Пользуясь своим служебным и научным положением, Вышинский нередко унижал своих оппонентов, их человеческое достоинство и делал это с каким-то удовольствием... Вышинский не был политиком — в собственном смысле этого слова, он был опытным специалистом своего конкретного дела. Он стал человеком Сталина, преданным и опытным исполнителем его жестоких репрессий».
Вышинский, по словам Волина, «не только теоретически обосновывал необходимость репрессий против оппозиции, но и всей своей деятельностью придавал процессу правосудия видимость законности во всех его процессуальных стадиях: следствия, предания суду, судебного рассмотрения».
Если первое время с теоретическими воззрениями Вышинского умело полемизировали, например Крыленко, также весьма незаурядная и противоречивая личность, или выдающийся ученый-юрист, бывший директор Института права Академии наук Пашуканис, то в последующем (после уничтожения Крыленко, Пашуканиса и других ученых) в открытую теоретическую схватку с ним не вступал никто.
Особенно активной (и наиболее вредной) стала теоретическая деятельность Вышинского после разгрома оппозиции и политических процессов 1936— 1938 годов, когда основные «враги народа» были повержены. В одной из своих записок на имя Сталина он прямо писал о необходимости выкорчевывания «разного рода антимарксистских извращений и фальсификации марксистско-ленинского учения о государстве и праве», которым «засорили юридическую науку враги народа».
В статье «Положение на фронте правовой теории» («Социалистическая законность», 1937, № 5) он писал не менее откровенно: «...Едва ли найдется еще другая такая отсталая, такая засоренная всяким лжемарксистским, антинаучным гнильем и хламом область теории, чем область права. Едва ли в какой- либо другой области так долго и так беззастенчиво «имели хождение», да еще и сейчас продолжают иметь хождение «теории» и «теорийки», пропитанные ядом грубейших извращений учения Маркса — Ленина — Сталина о государстве и праве».
«Главный законник» считал себя обязанным очистить науку от этого «гнилья и хлама». Он подверг в статье жесточайшей и уничижительной критике профессоров Гойхбарга, Рейснера, Ильинского, Магеровского, Разумовского, Архипова, которые, по его мнению, «перепевали на советский лад буржуазные теории психологистов, нормативистов, всех этих Петражицких, Кнаппов, Дюги, Корнеров». Не забыл он и «двурушника Пашуканиса», который «бесконтрольно хозяйничал в Институте советского строительства и права», где «подвизались такие матерые троцкистские двурушники», как Дзенис, Ашрафьян и другие. В статье Вышинский подверг критике также взгляды и «ошибки» П. И. Стучки.
Член-корреспондент АН СССР В. Чхиквадзе позднее писал по поводу таких разоблачений: «Став «лидером» юридического фронта, Вышинский полностью прибрал к рукам «разработку» актуальных проблем правовой науки. До самого последнего дня своей жизни он находился вне критики, а сам же не жалел усилий для расправы (физической и моральной) со своими противниками».
О вреде теоретического «наследия» А. Я. Вышинского сказано уже немало. Юридические концепции академика, особенно утверждение, что признание обвиняемого по делам об антисоветских, контрреволюционных организациях является «фундаментальным, жизненно-важным и решающим доказательством», то есть так называемой «царицей доказательств» (на этих же позициях стояли и некоторые другие лица, например Крыленко), подверглись серьезной критике сразу же после ХХ съезда КПСС, осудившего так называемый культ личности Сталина.
Ошибочных постулатов Вышинского насчитывается множество. Назовем только некоторые, наиболее «вредоносные установки». Он, например, утверждал, что революционная законность не исключает отступления от закона, когда этого требуют интересы государства. Через его статьи и выступления красной нитью проходят идеи о возможности привлечения к уголовной ответственности лица без установления его вины (принцип объективного вменения), а также по аналогии (при отсутствии конкретной статьи в Уголовном кодексе).
Вышинский утверждал, что вообще нельзя «создать такого Уголовного кодекса, в котором были бы предусмотрены все случаи возможных преступлений», что в условиях судебной деятельности судья может решать вопросы не с точки зрения абсолютной истины, а с точки зрения максимальной вероятности: «Требовать от суда, чтобы его решение было воплощением абсолютной истины, явно невыполнимая в условиях судебной деятельности задача».
Вышинский расширенно трактовал понятие «соучастия», которое, по его мнению, следует понимать не в узком смысле этого слова, то есть не как участие нескольких лиц в совершении одного или нескольких преступлений, а в широком смысле слова, то есть как совокупность действий многих или нескольких лиц, в той или иной степени, прямо или косвенным образом предопределивших или облегчивших наступление преступного результата. В его приказах и указаниях есть немало установок, которые ориентировали прокуроров и следователей на обвинительный уклон, отрицание принципа «презумпции невиновности», возложение обязанности доказывания на обвиняемого или подсудимого и т. п.
При Вышинском из системы советского права «выпали» целые пласты, например такие, как хозяйственное, кооперативное, военное право, которые фактически не разрабатывались и, естественно, не изучались.
Во многих статьях и лекциях Вышинский обосновывал необходимость в условиях социализма и при вражеском окружении сильной авторитарной власти, оправдывал гипертрофированный бюрократический централизм, теоретически обосновывал тезис Сталина о неизбежном обострении классовой борьбы по мере укрепления социализма. Он доказывал, что буржуазная законность постоянно загнивает, разлагается, что подлинной законностью является только социалистическая законность, которая укрепляется и служит интересам трудящихся, что революционное насилие над врагами вполне оправданно.
В статье «Сталинское учение о социалистическом государстве» («Социалистическая законность», 1939, № 4) Вышинский писал: «Вредитель и изменник Бухарин из кожи лез, чтобы всячески ослабить советское государство, чтобы отвлечь внимание от задачи укрепления и усиления мощи советского государства, чтобы всячески приуменьшить роль и значение нашего государства в деле борьбы за социализм, за коммунизм... Государство по этой вредительской «теории» не машина, не механизм, не организация власти, не орудие классовой борьбы, как учит марксизм-ленинизм, а абстрактная форма «отношений между людьми». По этой «теории» государство не материально-организованный аппарат, не совокупность материально-вооруженных и технически оснащенных органов управления, не механизм классового подавления и классового руководства, не «вещь», а лишь «отношение»». Затем: «Изменник Бухарин подготовлял общественное мнение о неизбежности «отмирания»
Надо все же отдать должное Вышинскому. Выступать со своими «теоретическими разработками» он не только любил, но и умел. Об этом мы имеем многочисленные свидетельства лиц, слышавших в свое время его речи.
Известный публицист А. Ваксберг вспоминал: «А запомнилось вот что: гладкая речь — без единой шпаргалки, без всяких там «э-э-э» или «мм-мм», без «значит» и «так сказать», — грамматически точная, хоть сразу в набор; почти забытые даже тогда, а теперь и подавно, добротные ораторские приемы — модуляция голоса, хорошо выверенные подъемы и спады, эффектные паузы, крепкая школа логики и риторики, страсть, умело вложенная в каждую фразу; память и эрудиция — пространные цитаты наизусть из древних и новейших трактатов, свободное владение именами, датами, фактами. И наконец, самое главное, самое поразительное: беспримерное сочетание академизма, учености, почти щегольской образованности с оскорбительной бранью, вылетавшей из уст настолько естественно, настолько непринужденно, словно эта гремучая смесь стала нормой, повседневным жаргоном.
И брань к тому же была непростая — каждое бранное слово обретало окраску зловещую. Ибо смысл, в него вложенный, имел политическую основу. Подвергшийся критике Самого не просто в чем-нибудь ошибался (если даже и ошибался), но непременно пел с нехорошего голоса или работал на закордонных акул». (А. Ваксберг. Царица доказательств. — «Литературная газета» от 27 января 1988 года.)
Бывший главный военный прокурор Н. П. Афанасьев (при Вышинском он исполнял должность прокурора Орловского военного округа) в своих воспоминаниях писал: «Так каков же был Вышинский? Сужу о нем только по личному общению с ним. Может быть, оно ошибочно, но это личные впечатления, и не мимолетные.
Внешне строгий, требовательный, в общем человек, чувствующий свой «вес», значимость, положение и власть. Явно показывающий, что близок к «верхам», и сам являющийся одним из тех, кто на самом верху вершит дела. Таким именно Вышинский был перед подчиненными и всеми теми, кто к нему приходил по каким-либо делам как к прокурору Союза. Но вместе с тем, а вернее, на самом деле, Вышинский был человек с мелкой душонкой — трус, карьерист и подхалим. Так что вся «значимость» Вышинского, о которой я только что сказал, — позерство и трюки провинциального актера, до смерти боящегося за свою карьеру, а главное, конечно, за свою меньшевистскую шкуру».
По свидетельству Афанасьева, на одном из допросов Ежов рассказал, что идею о непригодности «гуманного» отношения к «врагам народа», отказывавшимся говорить «правду», подал Сталину именно Вышинский во время расследования дела Тухачевского. Сталин тогда якобы сказал: «Ну, вы
