но, видимо, решив, что этого недостаточно, поклонился еще раз и гораздо ниже. Впрочем, на него никто не смотрел. Глаза вошедших были устремлены на хрупкую барышню, которая грациозно поднялась с места и без всякого смущения протянула императору Александру лилейную ручку, которую тот, опять-таки без всякого смущения, галантно поцеловал.
Вслед за тем император обратился к действительному тайному советнику.
– Ну, здравствуй, здравствуй, Петр Еремеевич… Рад тебя видеть. – И Амалии: – Вы, если я не ошибаюсь…
– Амалия Константиновна Тамарина, ваше императорское величество, – сказала барышня, розовея и приседая.
Можете счесть это банальным совпадением, но два генерала из свиты разом подкрутили усы и выпрямили спины. Коренастый «медведь» с любопытством уставился на барышню, часто моргая.
– Амалия, – задумчиво повторил император. – Редкое имя! Очень красивое имя!
Сановник из свиты улыбнулся, но Волынский поглядел на него так, что сановнику враз расхотелось улыбаться.
– Мы о вас наслышаны, – продолжал император более чем любезно. – Прошу вас, присаживайтесь. И вы, господа, тоже…
«Медведь» фыркнул и сел первым. Амалия опустилась на ближайший стул, и император устроился рядом с ней. Все остальные, несмотря на приглашение, остались стоять.
Александр заговорил с Амалией по-французски. Они беседовали о том, как она находит Париж, о петербургском высшем свете, в котором Амалия, как оказалось, почти никого не знала, и о ее семье. Генералы у дверей переминались с ноги на ногу, не решаясь вмешаться в столь важную дискуссию.
Наконец Волынский подался вперед и кашлянул.
– Ах да, Петр Еремеевич… Так что там за дело? Та самая картина, из-за которой у добряка Урусова вышло столько неприятностей?
Волынский утвердительно кивнул и вкратце напомнил, как князь Урусов внес задаток, как Висконти исчез с картиной, как агент Пирогов, здесь присутствующий, выяснил, что их одурачили, как удалось напасть на след Висконти в Париже и так далее. Также он упомянул, что послал Амалию в Париж – страховать Пирогова и следить, как бы он не стал жертвой несчастного случая, подстроенного коварными врагами.
– А теперь, – сладко улыбаясь, изрек советник, – я передаю слово барышне Тамариной. Она лучше меня расскажет о всех перипетиях их нелегкого пути.
Амалия, очень мило краснея, рассказала, как она разоблачила лже-Пирогова, как на борту встретилась со своим родственником (само собой, она не стала упоминать, что им оказался тот самый германский агент, который упек Пирогова в сумасшедший дом) и как они плыли до Нью-Йорка. Император смеялся от души и поглядывал на очаровательную рассказчицу весьма благосклонно, «медведь» все фыркал, генералы переглядывались и иногда тоже позволяли себе конфузливый смешок. Когда Амалия закончила свою историю, император одобрительно кивнул.
– Очень интересно… Но получается, что в багаже Мерсье вы нашли только копию Леонардо, так? Кстати, как вы определили, что это копия?
– Поднеся ее к лицу, я уловила свежий запах краски, – пояснила Амалия. – У меня довольно тонкое обоняние, и я сразу же поняла, что это подделка.
Император Александр вздохнул.
– Бедный Урусов, – сказал он вполголоса. – Сколько хлопот, и все оказалось зря.
– Я бы так не сказала, ваше императорское величество, – отвечала Амалия. – Подлинный, настоящий Леонардо здесь, со мной.
Волынский остолбенел. Император, казалось, пребывал в недоумении.
– Вы хотите сказать, что «Леда» здесь, с вами?
– Да, ваше императорское величество.
– Однако вы не сказали, как… – Император остановился, о чем-то раздумывая. – Хорошо, – решился он, – давайте взглянем на нее.
Он поднялся с места. Амалия взяла сверток, развернула его, достала картину и положила ее на стол.
– Вот она, ваше величество.
Все присутствующие подошли поближе, чтобы хорошенько разглядеть знаменитый шедевр.
– Но, отец, – подал голос «медведь», – это же никакой не Леонардо! Это голая ж. а, и больше ничего!
Надо сказать, что наследник престола Александр Александрович не слишком церемонился в выборе выражений. Впрочем, факт остается фактом: с картины на зрителей бессмысленно таращилась неизвестно кем намалеванная одалиска, в которой не было ни капли сходства с «Ледой» маэстро да Винчи.
Лицо Волынского покрылось пятнами. Пирогов злорадно ухмылялся. Ай да барышня – ну надо же так обмишуриться! Ни черта, бедняжка, не смыслит в живописи.
Амалия достала из сумочки небольшую черную книжечку, похожую на записную.
– В каком-то смысле вы правы, ваше высочество, – отнеслась она к цесаревичу. – Но не совсем. Чтобы превратить эту картину в «Леду», мне потребуется стакан воды, лимон, соль…
– Бога ради, – пролепетал Волынский, – что вы еще задумали?
– А также уксус и кисточки, – закончила Амалия перечислять и улыбнулась так, что двое генералов из трех почувствовали сердцебиение, а третий в затаенных глубинах подсознания тихо возжелал овдоветь как можно скорее. – Если ваше императорское величество соблаговолит доставить сюда все, что я назвала, вы убедитесь, что я не лгу.
– Однако… – сказал император в замешательстве, – вы… э… Корсаков, распорядитесь.
И Корсаков распорядился. Да так умело, что через десять минут император держал стакан, а наследник отсчитывал капли лимонного сока, уксуса и щепотки соли. Волынский же, отойдя в сторону, тайком утирал пот со лба.
Амалия взяла кисточку, обмакнула ее в смесь, приготовленную точно по рецепту из записной книжки Висконти, и провела кисточкой по картине. Краска сползла, и вздох изумления вырвался из грудей присутствующих. Через секунду император вооружился другой кисточкой, а третьей завладел наследник, не подпустивший к ней Корсакова, и все втроем стали смывать верхний слой краски.
Когда они закончили, одалиска исчезла навсегда. Вместо нее на трехчастном деревянном панно, распрямившись во весь рост, стояла женщина, улыбающаяся неземной улыбкой. К ее ногам льнул лебедь, каждое перышко которого было выписано так тщательно, что можно было различить все пушинки до единой, а сзади расстилался фантастической красоты пейзаж: озеро, затерявшееся среди гор, и над ними – летящие облака.
Все молчали.
– C’est magnifique[24], – выдохнул наконец император. Он не мог оторвать глаз от картины.
– Oui, sire[25], – машинально пробормотал наследник.
– Великолепно, – подал голос Корсаков.
– Да, – подтвердил император. Легкое облачко набежало на его чело. – Хотя и… немного непристойно.
Амалия смотрела на женщину на картине, которой не было дела до их слов. Девушка могла бы сказать, что искусство не бывает непристойным – но здесь, перед шедевром великого мастера, это было излишне. Краска потемнела и местами осыпалась, но все же перед нею был шедевр, рукотворное творение гения, перед которым бледнели все восторги на свете.
– Но как же вы догадались? – воскликнул император.
Амалия улыбнулась.
– Видите ли, от этой картины тоже пахло краской, а между тем такого не должно было быть, ведь, судя по манере исполнения, это относится к началу века. Сначала я решила, что вижу еще одну подделку, но потом заметила, что по размеру картина совпадает с «Ледой», и вспомнила, что Висконти был умным человеком. Сообщникам своим он не доверял и, чтобы они не смогли обмануть его, нарисовал копию, а поверх настоящей «Леды» изобразил первое, что пришло ему в голову. Он знал, что сообщники не
