представлялось увлекательным, у другого вызывало зевоту, и наоборот. Так что все с удовольствием ухватились за предложение Муси поиграть в cache-cache[29]. Кинули жребий, кому водить, и он выпал Грише. Все с хохотом разбежались по комнатам.
– Ну, будет весело! – сказал Никита Амалии. – Ведь наш Грегуар – такой увалень!
Однако он оказался не прав. Гордеев проявил чудеса ловкости и за короткий срок изловил почти всех игроков, несмотря на их усилия спрятаться. Амалия оказалась куда сообразительнее прочих. Она не стала убегать далеко, а затаилась за ширмами в соседней комнате. Здесь было темно и пыльно, у девушки щекотало в носу, но она сдерживалась, чтобы не выдать себя. Гриша все не шел. Амалия опустила глаза и только теперь заметила на полу возле своей левой ноги какой-то неподвижный белый клубочек. Она присела и, не веря своим глазам, осторожно дотронулась до него.
Друзья меж тем собрались в гостиной, взахлеб обсуждая удавшуюся игру. Все наперебой хвалили Гришу, что он не дал себя провести.
– Все здесь? – спросил Никита.
– Амалии Константиновны нет, – внезапно сказал Зимородков.
– Ага, – завопила Муся, – одну не нашел! Гриша, идите, немедленно…
Входная дверь растворилась. На пороге стояла Амалия, держа в ладонях какой-то невесомый предмет.
– А вот и она! – воскликнул Гриша. – Где вы прятались, Амели?
– За ширмами в желтой гостиной, – сказала девушка.
Орест внимательнее всмотрелся в нее: она явно была чем-то расстроена.
– Что-нибудь случилось, Амалия? – встревожился Митя.
– Случилось? Можно сказать и так. – Она шагнула вперед и положила на стол окоченевшее тельце мертвого Снежка.
Гордеев подался вперед.
– Котенок, – простонал он. – Это тот котенок, которого я… Какого черта! Кто посмел? – Его голос дрожал от ярости и боли.
– Он лежал там на полу, за ширмами, – объяснила Амалия. – Я даже не сразу увидела его.
Все подошли ближе, рассматривая мертвого зверька.
– Но я не понимаю… – тихо проговорила Муся. – Я же видела его, когда мы завтракали, с ним все было хорошо!
Зимородков осторожно взял Снежка и осмотрел его. Зубы котенка были оскалены, возле рта запеклась крошечная капелька крови.
– Мне очень жаль, – сказал следователь извиняющимся тоном, – но похоже, что котенка кто-то отравил.
– Но зачем? – выкрикнул Гриша, яростно ероша волосы. – Зачем?
– Может, он съел отраву, которая была предназначена не для него? – предположил Полонский. – Муся, у вас травят крыс?
– Н-не знаю… – Девушка зябко передернула плечами. – Надо спросить Архипа.
Спешно вызванный дворецкий был поражен. Нет, они никогда не травят крыс, предпочитая истреблять их с помощью собак и кошек. У них и яда-то никакого для этой цели нет.
Пока Архип пытался убедить друзей, что никто в доме не мог отравить несчастного котенка, Емеля Верещагин в самом благодушном настроении спустился вниз.
– А вот и я! – весело воскликнул он. – Что случилось? – спросил он, заметив удрученные физиономии друзей.
– Кто-то отравил котенка, которого Гриша извлек из реки, – ответила Амалия.
Эти слова вызвали новый поток возражений у Архипа. Зачем барышня так их очерняет? Они не держат в доме ядов, и пока он, Архип, жив, он не допустит, чтобы здесь хранились какие-то отравы. Мало ли что, ведь как легко ввести человека в искушение! Вон у фельдфебеля Зуева была жена Настасья…
– Может, котенок просто съел что-нибудь не то? – предположил Емельян, задумчиво скребя подбородок. – Как мы можем быть уверены, что его кто-то специально отравил?
Муся тихо заплакала. Ромашкин бросился ее утешать.
– А ведь Емеля прав, – заметил Никита. – Может, и впрямь…
Зимородков покачал головой.
– И все-таки похоже на то, что котенок умер от отравы. Скажите, Амалия Константиновна, он лежал в темном месте? – Девушка кивнула. – Значит, почувствовал, что умирает. Кошки всегда уходят умирать в укромное место.
– Дайте-ка мне взглянуть, – нетерпеливо вмешался Полонский.
Он осмотрел Снежка, пожал плечами и передал его Оресту.
– Мы можем позвать ветеринара, – неожиданно подал голос Дмитрий. – Пусть он сделает вскрытие и скажет, от чего умер котенок.
– И что это даст? – спросил журналист. – Допустим, зверька отравил кто-то из слуг. Или не отравил, а скормил ему кусок стекла, к примеру. Что дальше?
– Дальше я найду эту сволочь и оторву ему голову! – в запальчивости вскричал Гриша.
– Ну, и как вы его найдете, интересно? – осведомился Верещагин с иронией в голосе. – Думаете, он сам вам признается? А угроза оскорбления действием, кстати сказать, подпадает под уголовные уложения.
Гриша стих. А потом вдруг рявкнул на Ореста, выхватывая у него котенка:
– Дай сюда!. Вам все равно, я вижу… Одним котенком больше, одним котенком меньше – какая разница, верно? Котят ведь все равно много… Эх! – Он хотел еще что-то сказать, но не стал и широкими шагами направился к двери.
– Гриша, Гриша, погоди! – заволновался Алексей. Но дверь грохнула за уходящим Гордеевым с такой силой, что сразу же стало ясно – нет смысла уговаривать его вернуться.
– Это я виновата, – жалобно сказала Муся. – Надо было мне получше следить за Снежком.
Она сидела, скорбно уронив руки на колени. В глазах Муси стояли слезы, уголки рта поникли. На несколько мгновений в комнате повисло неловкое молчание. Затем Никита Карелин, смущенно кашлянув, сказал, что у него в Жарове дела, и стал прощаться. За ним потянулись и остальные. В гостиной остались только те, кто постоянно жил в Ясеневе, – Муся, Амалия, Зимородков, Верещагин и прибывший сегодня князь.
– А ведь так хорошо все начиналось! – проговорила Муся, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вечерело. Где-то мягко скрипел сверчок. Слуги внесли лампы. Орест пристроился у стола, и его загадочные глаза казались двумя черными провалами на бледном лице. Все молчали, и Амалия поняла, что настала пора пускать в ход тяжелую артиллерию, иначе настроение будет испорчено окончательно.
– Архип, принесите непочатую колоду карт, – распорядилась она. – Давайте я вам погадаю, господа.
Журналист встряхнулся.
– А почему обязательно непочатую колоду? – заинтересовался он.
Амалия со значением прищурилась:
– На игральных картах не гадают. Итак, кто первый? Подходите, дамы и господа!
На другое утро Амалия пробудилась довольно поздно. Вчерашний день оставил привкус чего-то терпкого и неприятного, и он настиг ее, едва девушка открыла глаза.
Ах да, Снежок! Бедный малыш…
Но сегодня был новый день, и то, что казалось таким трагичным всего несколько часов тому назад, теперь представлялось лишь досадной неожиданностью. Вошла Даша.
– Доброе утро, Амалия Константиновна!
И по ее лучистым глазам, и по довольному виду, и по улыбке действительно чувствовалось, что утро – доброе. «Наверное, опять в кого-нибудь влюбилась, – смутно подумала Амалия, выбираясь из постели. – Ей столько же лет, сколько и мне… Только почему вот я никого не люблю?»
– Ну и как его зовут? – весело спросила она.
Даша зарумянилась.
– Кого, барышня?
