— Он принял Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя.
— То есть он был с вами?
— Да. Я уже говорила этому полицейскому.
Гурни сочувственно улыбнулся.
— Иногда для пользы дела надо задавать вопросы по нескольку раз, — пояснил он.
Она кивнула с непонятным энтузиазмом и повторила:
— Он принял Иисуса Христа.
— А ваш муж принимал Иисуса Христа?
— Я думаю, да.
— Но вы сомневаетесь?
Она зажмурилась, как будто ища ответ на изнанке своих век. Затем сказала:
— Дьявол коварен.
— Еще как коварен, миссис Шмитт, — согласился Гурни. Он слегка отодвинул журнальный столик с вазой от дивана, обошел его и сел на краешек, лицом к ней. Он знал, что лучший способ вести беседу с таким человеком — держаться в той же манере, даже если кажется, что разговор ведет в тупик.
— Он коварный злоумышленник и искуситель, — сказал он, внимательно наблюдая за ней.
— Господь мой пастырь, — сказала она. — И я не буду знать нужды.
— Аминь.
Клэм кашлянул и переступил с ноги на ногу.
— Скажите, — продолжил Гурни, — как дьявол искушал вашего Альберта?
— Дьявол преследует праведных! — вдруг прокричала она. — Ибо грешники и без того во власти его.
— Альберт был праведником?
— Иона! — закричала она еще громче, поднимаясь с дивана и с неожиданной прыткостью направляясь к одной из дверей за аркой. Она принялась стучать в эту дверь раскрытой ладонью и продолжила кричать: — Открой дверь! Сейчас же! Открой мне дверь!
— Что за… — пробормотал Клэм.
— Иона, сейчас же!
Щелкнул замок, и дверь наполовину открылась. На пороге стоял мальчик, размерами приближавшийся к матери и похожий на нее отсутствующим взглядом. Гурни задумался, что может быть причиной этой отстраненности — генетика или лекарства, или и то и другое? Короткий «ежик» волос на голове Ионы был ослепительно-белого цвета.
— Я говорила тебе не запираться в комнате, если я дома! Сделай потише. Такой грохот, будто кого-то убивают! — Если это заявление и было для кого-то из них болезненным, они этого никак не проявили. Мальчик посмотрел на Гурни и Клэма безо всякого интереса. Гурни подумал, что эта семья, по-видимому, настолько привыкла к посещениям социальных служб, что деловые чужаки в гостиной не вызывали вопросов. Мальчик перевел взгляд на мать:
— Можно мне мороженое?
— Сам знаешь, что для мороженого еще рано. Сделай звук потише, иначе вообще его не получишь.
— Получу, — упрямо сказал он и захлопнул перед ней дверь.
Она вернулась в гостиную и снова села на диван.
— Он сам не свой после смерти Альберта.
— Миссис Шмитт, — начал Клэм в своей торопливой манере, — детектив Гурни хочет задать вам несколько вопросов.
— Смешное совпадение, у меня есть тетушка Берни. Как раз вспоминала ее сегодня утром.
— Гурни, а не Берни, — поправил Клэм.
— Но похоже звучит, правда? — Ее глаза аж засветились от этой находки.
— Миссис Шмитт, — заговорил Гурни, — за последний месяц ваш муж делился с вами какими-нибудь тревогами?
— Альберту были незнакомы тревоги.
— Может быть, он вел себя не как обычно?
— Альберт всегда вел себя одинаково.
Гурни подумал, что это скорее могло быть результатом искаженного восприятия действительности, чем особенностью поведения Альберта.
— Он когда-нибудь получал письма, где адрес или само письмо были написаны красными чернилами?
— В почте бывают только счета и рекламные листовки. Я никогда ее не просматриваю.
— Почту разбирал Альберт?
— Сплошные счета и листовки.
— Вы не знаете, Альберт платил по каким-нибудь необычным счетам или, может быть, выписывал странные чеки?
Она грустно покачала головой, и он снова отметил, что лицо у нее поразительно детское.
— Последний вопрос. После того как вы обнаружили тело своего супруга, вы что-нибудь меняли или сдвигали с места в комнате до прихода полиции?
Она снова покачала головой. Возможно, ему показалось, но она как будто перед этим помедлила и в ее равнодушном взгляде промелькнула какая-то тревога. Он решил рискнуть.
— Господь разговаривает с вами? — спросил он.
В ее лице вместо тревоги появилось что-то новое.
— Разговаривает, — ответила она гордо.
Она как будто оправдывается, заметил Гурни.
— Господь что-нибудь говорил вам, когда вы обнаружили тело мужа?
— Господь мой пастырь, — сказала она и начала цитировать Двадцать третий псалом. Гурни даже боковым зрением видел нетерпеливые подергивания лица Клэма.
— Господь сказал вам, что нужно делать?
— Мне не мерещатся голоса, — сказала она. В ее взгляде вновь мелькнула тревога.
— Я так и не думал. Но быть может, Господь заговорил с вами в тяжелую минуту, чтобы помочь?
— Мы живем на Земле, чтобы исполнять волю Его.
Гурни наклонился к ней:
— И вы сделали, как Господь повелел вам?
— Я сделала, как Он повелел.
— Когда вы нашли Альберта, что-то было не так, что-то надо было изменить и Господь повелел вам это сделать, да?
Глаза великанши наполнились слезами, и капли потекли по ее детским щекам.
— Надо было его спрятать.
— Что надо было спрятать?
— Полицейские его забрали бы.
— Что бы они забрали?
— Они все забрали — его одежду, его часы, его бумажник, газету, которую он читал, стул, на котором он сидел, ковер, его очки, стакан, из которого он пил… все, все забрали.
— Но все же что-то осталось, да, миссис Шмитт? Осталось то, что вы сумели спрятать.
— Я не могла им позволить забрать его. Это был подарок. Последний подарок Альберта.
— Можно мне взглянуть на него?
— Вы его видели. Вон — сзади вас.
Гурни повернулся, проследив за ее взглядом, и увидел вазу с розовыми цветами на столике. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в вазе всего один пластмассовый цветок с таким крупным бутоном, что издалека он казался букетом.
— Альберт подарил вам этот цветок?
— Он собирался, — сказала она, помедлив.
