— Приезжала Ронда, и уже довольно давно.
— Черт. Ну ладно, не важно, потом разберусь.
Ее машина медленно повернула из-за амбара и поехала по дороге к дому.
Она зашла через боковую кухонную дверь. Вид у нее был измученный, как всякий раз, когда ей приходилось водить в снежную погоду. И тут она заметила выражение его лица.
— Есть новости?
Гурни был захвачен мыслью, осенившей его во время разговора с Мадлен по телефону, и ответил далеко не сразу — она успела снять куртку и ботинки.
— Кажется, я кое-что понял.
— Отлично! — Она улыбнулась и стала ждать продолжения, стряхивая с волос снежинки.
— Загадка с цифрами. Вторая загадка. Я знаю, как он ее провернул или как мог провернуть.
— Вторая — это которая?
— Про цифру 19, из разговора, который Меллери записал. Помнишь?
— Помню.
— Убийца попросил Меллери загадать число, а затем прошептать его.
— Зачем надо было шептать? Кстати, часы идут неправильно, — сказала она, посмотрев на часы с маятником.
Он растерянно уставился на нее.
— Прости, — спохватилась она. — Продолжай.
— Мне кажется, он попросил прошептать цифру, а не просто сообщить ее, потому что это сбивает с толку и отвлекает от догадок насчет этого фокуса.
— Не улавливаю твою мысль.
— Убийца понятия не имел, какую цифру Меллери назовет. Он мог только спросить его напрямую. Просто он решил развести вокруг этого таинственность.
— Но ведь цифра была напечатана в письме, которое убийца к тому моменту уже оставил в ящике Меллери.
— И да и нет. Цифра действительно была в письме, которое Меллери несколько минут спустя нашел в ящике, но в тот момент письмо еще там не лежало. А цифра еще не была напечатана.
— Я перестала понимать.
— Предположим, у убийцы был с собой ноутбук, мини-принтер и готовое письмо для Меллери, в котором не хватало только цифры. И предположим, что он сидел в машине рядом с почтовым ящиком Меллери на проселочной дороге, которая идет мимо института. И вот звонит он Меллери на мобильный — как ты мне позвонила от нашего ящика, — просит его загадать число и затем прошептать его, и в момент, когда Меллери шепчет цифру, он забивает ее в письмо и тут же его печатает. А полминуты спустя убирает его в конверт, конверт засовывает в ящик — и уезжает, оставляя о себе впечатление зловещего ясновидца.
— Очень находчиво, — произнесла Мадлен.
— Ты про него или про меня?
— Про вас обоих.
— Кажется, звучит логично. И тогда понятно, зачем он фоном проигрывал шум дороги: чтобы скрыть тот факт, что он находился в тихом месте.
— Какой шум дороги?
— На записи. Криминалист сделал анализ фонограммы, которую записал Меллери, и обнаружил, что на фоне два разных источника звука — двигатель машины и шум дороги. И двигатель был настоящий, то есть шумел в тот же момент, когда убийца говорил по телефону, а шум дороги был вторичный, то есть на фоне живого голоса проигрывалась запись. Поначалу это казалось бессмыслицей.
— Теперь понятно, — отозвалась Мадлен. — Ты его раскусил. Очень хорошо.
Он внимательно посмотрел на нее, пытаясь различить сарказм, который так часто скрывался за ее комментариями по поводу его работы, но сарказма не было. Она глядела на него с искренним восхищением.
— Я серьезно, — сказала она, как будто прочитав его мысли. — Впечатляет.
Он вдруг вспомнил с неожиданной ясностью, как часто видел этот взгляд в первые годы их брака, каким счастьем было ощущать поддержку и одобрение такой исключительно умной женщины, и как остро в эти минуты он чувствовал, что их союз бесценен. И вот он видел это снова — чудесное напоминание, ожившее в ее глазах. Затем она отвернулась к окну, и серый свет затуманил ее взгляд. Она прокашлялась.
— Не помню, мы купили грабли для чистки крыши? Обещают до тридцати сантиметров снега к полуночи, и я боюсь, что потолок в кладовке наверху опять протечет.
— Тридцать сантиметров?..
Он вспомнил, что в сарае вроде бы стояли старые поломанные грабли, которые можно было попробовать закрепить скотчем.
Она негромко вздохнула и пошла к лестнице.
— Ладно, просто уберу все из кладовки.
Он не нашелся что ответить. Зазвонивший телефон спас его от произнесения какой-нибудь глупости. Он поднял трубку после третьего звонка:
— Гурни.
— Детектив Гурни, это Грегори Дермотт. — Голос звучал вежливо, но несколько нервно.
— Слушаю, мистер Дермотт.
— Тут кое-что случилось. Хотел убедиться, что ставлю в известность всех, кого надо.
— Что случилось?
— Я получил странное сообщение. Может быть, оно как-то связано с письмами, которые получали жертвы убийцы, как вы рассказывали. Можно я зачитаю его вам?
— Сперва расскажите, как вы его получили.
— То, как я его получил, еще ужаснее, чем то, что в нем написано. У меня, честно говоря, мурашки по коже. Его приклеили к моему окну скотчем — кухонному окну напротив столика, где я завтракаю каждый день. Понимаете?
— Понимаю ли я что?
— Это значит, что он был здесь, касался моего дома, находился буквально в нескольких метрах от места, где я сплю. И он знал, к какому окну приклеить записку. Это меня пугает.
— Почему вы считаете, что он угадал с окном?
— Потому что я сижу напротив него каждое утро. Это не может быть совпадением — он, по- видимому, в курсе, что я завтракаю за этим столом. То есть он за мной наблюдал.
— Вы сообщили в полицию?
— Поэтому я вам и звоню.
— Я имею в виду вашу местную полицию.
— Да я понимаю, что вы имеете в виду. Конечно, я им звонил, но они не воспринимают это всерьез. И я решил, что попрошу вас с ними поговорить. Очень меня обяжете.
— Расскажите теперь, что было в записке.
— Секундочку. Вот она. Тут всего две строчки, написаны красными чернилами:
— Вы сказали об этом полиции?
— Да. Я объяснил, что может быть связь с двумя убийствами, и они сказали, что завтра утром меня навестит детектив, из чего следует, что они не находят это дело срочным.
Гурни задумался, следует ли ему сообщить, что убийств теперь три, но решил, что это только усугубит