Я - Шарлотта Симмонс

игрок мне не был нужен так, как ты!» И видит Бог, Джоджо, это была чистая правда, и…

— Ну да, а теперь вы меня называете болваном и дерьмом собачьим!

— …До сих пор это чистая правда! Не хотел я, Джоджо, тут с тобой сюсюкать, но ты для меня всегда был как сын. Как мой первенец. Поверь, такими словами не бросаются, и я сказал это не для красного словца. Мы с тобой настолько близки друг другу, что иногда эмоции перехлестывают, когда мы стараемся доказать каждый свою правоту. Иногда и я, хоть я старше и опытнее, могу сорваться и наговорить тебе всякой ерунды. Но неужели ты подумал, что я имел в виду тебя самого, Джоджо Йоханссена? — С этими словами тренер широко раскинул руки, демонстрируя, какое огромное место занимает Джоджо Йоханссен в его жизни и в целом мире. — Я говорил о том, что твое решение записаться на курс к такому мудиле, как Марголис, совершенно неправильно. Вот и все. Я сорвался, потому что с моей точки зрения это решение недальновидное. Ты его принял впопыхах и с чьей-то подачи. Ты же парень на редкость сообразительный и здравомыслящий. Признаюсь тебе: еще не было среди моих игроков такого умного, как ты. Почему я тебя в разыгрывающие ставлю? Я тебе отвечу. Потому что ты, Джоджо, понимаешь игру. Другие ребята просто играют. А ты, когда выходишь на площадку, не просто играешь, а понимаешь, что происходит на площадке. Ты во время игры думаешь. Понял наконец, о чем я?

Джоджо словно раздвоился. Одна его часть не верила ни единому слову из этой патетической речи. И в то же время… другая часть Джоджо довольно мурлыкала, растаяв от ласковых слов и доверительной интонации.

— Да понял я, тренер, просто не надо меня болваном называть.

Тренер. Теперь уже и Джоджо почувствовал, что его гнев, только что перехлестнувший барьер, разделяющий учителя и ученика, отхлынул назад и уже не может повлиять на их отношения.

— Ну ладно, извини, сорвалось. Но ты и меня пойми: я всегда завожусь, когда речь идет об игроках вроде тебя. Есть у меня такой недостаток — могу вспылить, но понимаешь, Джоджо, дело-то вот в чем: если ты тренер, то для тебя нет ничего важнее, чем возможность тренировать таких ребят, как ты. Помяни мои слова: настанет день — не скоро, еще через много лет, — когда ты решишь, что пришла пора уйти с площадки, и вот тогда ты, может быть, сам захочешь стать тренером. Нет, конечно, у тебя будет полно и других возможностей устроить свою судьбу. Найдешь, чем заняться. Не забудь, кстати, как- нибудь напомнить мне, и я тебе расскажу, чем занимаются сейчас те парни, с которыми я сам когда-то играл. Уж поверь мне на слово, если играть так, как ты, то перед тобой будут все двери открыты, и не только в области спорта, Джоджо. Занимайся чем угодно, работай где хочешь. Но если ты вдруг захочешь стать тренером, то поверь, Джоджо, тренер из тебя получится отличный. И вот когда ты станешь настоящим тренером, настоящим наставником для молодых игроков, — он постучал себя кулаком в грудь, — то поймешь, как много значит для команды такой талантливый и нестандартно мыслящий игрок, как ты.

Джоджо отвел глаза, скривил губы в подобии сердитой ухмылки, чуть подался вперед, набрал воздуха в свою гигантскую грудную клетку, вздохнул… и против собственной воли утвердительно закивал головой, всем своим видом стараясь донести до тренера важную мысль: «Вы только не подумайте, я и не собирался на вас сердиться… просто я хочу, чтобы мне почаще говорили такие приятные слова».

Подхватив эту игру примирения, тренер, внешне совершенно успокоившийся, сказал:

— Джоджо, ты и сам прекрасно понимаешь: здесь, в Дьюпонте, мы уже фактически не в любительский баскетбол играем. Это последний шаг перед карьерой профессионального игрока. И мы оба с тобой знаем, сколько времени занимают тренировки и игры. Но здесь у нас колледж, и я считаю себя преподавателем — и я и есть преподаватель. Я знаю, вы, ребята, не всегда воспринимаете эти мои слова всерьез, думаете, что я называю себя преподавателем только для понта. Но на самом деле это так и есть. Я действительно считаю себя вашим учителем, пусть мой предмет и отличается от других. Вот мы тут с тобой говорили о Сократе, так? Но ведь Сократ был греком, а знаешь, какая поговорка была у греков во времена Сократа? «Mens sana in corpore sano» — в здоровом теле здоровый дух.

Джоджо никогда в жизни не слышал греческого языка, но почему-то ему показалось, что это изречение звучит как-то не по-гречески. Оно было похоже скорее на… вот в том-то вся и загвоздка: он понятия не имел, на что это похоже. Джоджо прямо умирал от желания перебить тренера и продемонстрировать ему мощь своего разума и эрудицию, но решил не лезть на рожон, понимая, что выглядеть он будет просто смешно, если перебьет самого тренера и скажет, что тот не прав, — ведь у него не было никаких аргументов на этот счет.

— Въезжаешь? — спросил тренер. — Древние греки — они ведь не дураки были, уж не глупее нас с тобой. Вот в чем смысл этой присказки? А в том, что если у человека мозги хорошо работают, то это еще не все, что ему нужно. — Тут тренер опять сцепил пальцы и продолжал разглагольствовать: — И наоборот, если у него только силы невпроворот, а котелок ни черта не варит, то толку от такого амбала тоже не будет. «Mens sana in corpore sano». Эта греческая пословица вполне актуальна и до сих пор, и в нашем с тобой случае ее можно перевести так: «Хотите, чтобы ваш университет был по-настоящему крутым — обеспечьте студентам возможность заниматься физкультурой». Ну, а тем, кто следит за своей физической формой, нужен ориентир. Нужен лидер, вот так-то! И поэтому вывод тут простой: хочешь ты того, Джоджо, или нет, но ты — что называется, ролевой образец для всего кампуса, один из маяков в учебном процессе для всего Дьюпонтского университета. — Для большей убедительности тренер вскинул правую руку и описал ею полукруг в горизонтальной плоскости, явно желая подтвердить, что имеет в виду именно весь университетский городок и всех студентов. — Ребята видят тебя и понимают, к чему им нужно стремиться. Они будут заниматься спортом, держать себя в форме, но при этом — не забывай — ни у кого из них нет такой силы, такого роста, такого тела, как у тебя. — Он ткнул пальцем в сторону йоханссеновского тела. — Твое тело — это дар Божий плюс уйма тяжелой работы, долгие годы тренировок. Им — другим студентам — никогда тебя не догнать. Но в качестве ориентира ты подходишь как нельзя лучше. Да, ты прав насчет того, что в твоем индивидуальном плане занятий больше внимания уделяется тому, что греки называли «corpore». Это, не побоюсь сказать, жертва, которую приносим все мы, студенты и преподаватели спортивной кафедры, чтобы облегчить выбор и дать возможность другим встать на путь истинный. Они понимают, что тело, поддерживаемое в хорошей форме, обеспечивает возможность существования и функционирования для «mens», то есть духа и разума. Так что, Джоджо, волей-неволей мы все являемся воспитателями и наставниками — я, ты, все, кто имеет отношение к спортивной кафедре. Как я уже сказал, современная наука называет таких, как ты, ролевым образцом. Ты помогаешь мне обеспечить в стенах этого великого университета реализацию великой греческой истины: «Mens sana in corpore sano». Каждый раз, как ты выходишь на площадку — черт, да просто даже когда проходишь по дорожке кампуса, — ты слышишь, как тебя приветствуют: «Давай-давай, Джоджо!» Стоит тебе показаться на людях, как ты включаешься в педагогический процесс: ты учишь, учишь и учишь всех остальных, помогая им постичь великий греческий идеал: «Mens sana in corpore sano».

С этими словами тренер снова удобно откинулся на спинку своего шикарного вращающегося кресла и устремил на Джоджо взгляд, достойный царя Соломона, только что изрекшего очередную мудрость.

Твою мать! У Джоджо было такое ощущение, будто он толчет воду в ступе, причем этот процесс происходит в какой-то густой и вязкой среде вроде масла. Благородный порыв изменить что-то в своей жизни, посвятить хоть какую-то ее часть нормальной учебе на глазах утопал в болоте, в которое хитрый тренер без особых трудов завел его. А чего тут удивляться? Тренер Бастер — это голова, а Джоджо — просто мелочь, чьих мозгов хватает только на то, чтобы забрасывать мяч в корзину. Чувствуя, как его боевой дух на глазах испаряется, Джоджо собрал в кулак остатки мужества и попытался в последний раз перейти в контратаку:

— Знаете, я раньше никогда не рассматривал это… ну, как бы с такой точки зрения…

— Конечно, не рассматривал. У тебя не было причин для этого. А теперь пришло время, ты сделал шаг в сторону и посмотрел на самого себя и на свою роль в университетской жизни под другим углом. Надеюсь, теперь общая картина стала тебе более понятна.

— …И все-таки… я бы хотел походить на лекции про этого Сократа.

Тренер закрыл глаза ладонями и помассировал виски большими пальцами. Затем, чуть отвернувнувшись от Джоджо, он вздохнул с таким звуком, с каким вырывается воздух из пробитой шины огромного грузовика-тягача с прицепом. Все так же сидя вполоборота к Джоджо, опустив голову и не отнимая рук от прикрытых глаз, тренер спокойно, мягко и чуть устало произнес:

— Джоджо, сделай мне одолжение. Завтра перед тренировкой сходи прогуляйся. Выйди из общежития и дойди до спортзала не самым коротким путем. А по дороге подумай над тем, что я тебе сказал. Вспомни о том, какую роль ты играешь в жизни университета, какая на тебе лежит ответственность и какие у тебя обязательства. Впрочем, если тебе не захочется думать о таких общих и далеких от повседневной жизни вещах, просто вспомни одного упрямого, самоуверенного и страшно зловредного козла. Его зовут Марголис. Не хочешь думать про него — подумай… подумай… в общем, подумай хоть о чем-нибудь. В любом случае поступок, совершаемый в результате размышлений, имеет большую ценность, чем тот, на который мы решаемся под влиянием сиюминутного порыва.

Тренер так и не посмотрел на Джоджо. Он остался сидеть неподвижно в скорбной позе. И больше ничего не сказал.

Джоджо встал с чертова кресла, сделал шаг к дверям, но на мгновение замер и обернулся. Он прекрасно понимал, что весь разговор с тренером прошел совершенно не так, как ему хотелось.

— Понимаете… — Но что-то внутри заставило парня оборвать едва начатую фразу. Если сейчас опять завести речь о веке Сократа… он даже не решался вообразить, что тогда произойдет.

В общем, Джоджо просто повернулся и вышел.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Горячие парни

Беттина, Шарлотта и их новая подруга Мими, тоже первокурсница, вернулись из «Пауэр Пиццы» в комнату Беттины. Здесь, как и практически во всех комнатах университетских общежитий, царил полный хаос. Еще недавно Шарлотта ужаснулась бы, оказавшись в этом царстве неубранных кроватей, разбросанного белья и подушек, валяющейся на полу одежды, а заодно с ней и полотенец, заброшенных под письменный стол каталогов, учебников, инструкций, упаковок от компакт-дисков, глянцевых журналов, пустых коробочек из-под контактных линз, зарядных устройств для батареек и, конечно, пыли — хлопьями, шариками и сплошным слоем. Но теперь это зрелище было Шарлотте уже не в диковинку.

— Эту пиццерию надо срочно закрыть, — сказала Шарлотта, сыто вздыхая. — Они просто работают под лозунгом: «Смерть фигуре!»

— Какая уж там фигура, — подхватила Беттина. — На мне скоро ни одни джинсы не сойдутся.

— Ой, девчонки, а я-то как наела-а-а-а-ась! — поделилась Мими. — Но ведь вкусно было. Как тут удержаться!

— Ну, чем теперь займемся? — спросила Шарлотта.