Я - Шарлотта Симмонс

— И как он отреагировал? — продолжала допытываться Мими.

— Сначала все тянул меня танцевать — просил, умолял, упрашивал, а потом так разозлился… Но, правда, довольно быстро сдался и потащил меня в эту идиотскую секретную комнату — ну, ту, которая у них в подвале.

Впервые почувствовав себя чуть ли не настоящей звездой, к личной жизни которой окружающие проявляют такой интерес, Шарлотта в подробностях рассказала, как они подошли к потайной дверце, спрятанной за одной из деревянных панелей в коридоре, как Хойт провел ее мимо здоровенного бугая- охранника (чтобы продемонстрировать его габариты и пропорции, девушке даже пришлось прибегнуть к пантомиме: она развела локти, словно не могла прижать их к бокам из-за перекачанных мышц плечевого пояса, и посмотрела на подруг исподлобья суровым и подозрительным взглядом), и что она видела в «дурацкой потайной комнате»… По ее словам, это был «просто детский сад»… однако Шарлотта умолчала, что выданный ей самой большой пластиковый стаканчик вина она опустошила лично, без помощи собравшихся в потайной комнате малолетних алкоголиков. Зато вполне честно, ничего не утаивая и не приукрашивая, девушка рассказала подругам, чем закончилась ее экскурсия с новым знакомым по зданию Сейнт-Рей. Она поведала, как они поднялись сначала на второй, а затем на третий этаж, как ее спутник заглядывал в разные комнаты и чтб она успевала там заметить, а кульминацией рассказа стала сцена, в которой фигурировали фразы: «Эта комната наша!» и «Дай мне знать, когда вы тут закончите». Естественно, после таких грязных намеков она, как приличная девушка, лишила этих жлобов своего общества. Беттина и Мими ловили каждое ее слово. Они многозначительно переглянулись, и Мими спросила:

— А ты уверена, что действительно ушла?

Шарлотта, не совсем понимая смысл вопроса, несколько секунд смотрела на подругу. Когда до нее наконец дошло, она вспыхнула.

— Конечно, уверена!

— Да ладно, не кипятись, я же просто спрашиваю. Ты, кстати, слышала, что эти ребята со старших курсов, особенно те, кто числится в престижных студенческих братствах, любят хвастаться, насколько быстро им удается трахнуть девчонку, с которой только что познакомились? Они даже время засекают! Честно, по часам замеряют, сколько времени им потребовалось для этого!

Мими и предположить не могла, как сильно возненавидела ее подруга за эти слова. Сама того не зная, она убила надежду Шарлотты на то, что этот парень, Хойт, на самом деле все же заинтересовался ею, что она чем-то привлекла его внимание, что, в конце концов, он видел в ней еще и человека, а не только объект, с которым можно… переспать (ужас, что за слова) или, по выражению Мими, который можно трахнуть.

В следующую минуту в памяти Шарлотты всплыл образ пьяного толстяка по прозвищу Бу, который, наткнувшись на них с Хойтом, многозначительно сказал: «У тебя семь минут, Хойто, и время уже пошло». Ну что ж, оставалось признать, что она, увы, догадалась обо всем последней.

— Они любят играть в такую игру с первокурсницами, — продолжала Мими учить Шарлотту уму-разуму. — Ты, наверно, слышала такое выражение — «свежатинка»? Так это про нас. Надеюсь, ты не наделала глупостей. Ведь самое неприятное, что эти жлобы сразу начинают похваляться перед своими дружками очередной победой, и уж тут они в выражениях не стесняются: рассказывают всё, обсуждают тебя с головы до ног, от размера груди до… ну, сама понимаешь.

Шарлотта подняла голову и посмотрела куда-то вдаль, словно не замечая Мими — старательно демонстрируя всем своим видом безразличие и полную осведомленность в обсуждаемом вопросе. Мими, пусть и подсознательно, пыталась унизить подругу, представить ее вчерашнее знакомство с Хойтом в виде очередной похабной истории, в которой Шарлотте отводилось место беспомощной жертвы банального и наглого сексуального домогательства, роль «куска свежатинки», который пожелал попробовать горячий парень с избытком гормонов в крови. Мими… Да, права была мисс Пеннингтон, когда рассказывала своей ученице о женщинах-тарантулах, которые, сгорая изнутри от зависти, будут поджидать ее повсюду. Действительно, эти паучихи обитают, оказывается, не только в провинциальной глуши вроде Аллегани-Хай, но и здесь, в элитарном Дьюпонте…

…А впрочем… Минуточку! Шарлотта сжала зубы, чтобы не расплыться в довольной и слегка презрительной улыбке. Ведь если подумать, то все они — Беверли, Мими и Беттина — поневоле отпустили ей единственный настоящий комплимент, возможный среди девчонок. За полтора месяца, что она прожила в одной комнате с Беверли, та ровно два раза обратилась к ней как к человеку, а не как к пустому месту или пришельцу из другого мира, невесть как затесавшемуся в ее жизненное пространство. В первый раз это было, когда Беверли явилась домой за полночь, вдрызг пьяная и стала умолять Шарлотту перекантоваться где-нибудь в коридоре или в холле. Отправка в секс-ссылку сопровождалась целым потоком притворного сюсюканья, сквозь который красной нитью проходило «Шарлотта» и даже «Шарлотточка». С той ночи и вплоть до нынешнего утра Беверли ни разу больше не обратилась к соседке по имени. И вдруг такая перемена — с сегодняшнего утра эта деревенщина, ее соседка, снова стала для Беверли «Шарлоттой». Причем на этот раз Беверли ничего не было от нее нужно — кроме разве кое-какой информации личного характера о внезапно ставшей достойной ее внимания Шарлотте Симмонс. Если же взять Мими, то та больше не строила из себя утонченную калифорнийскую интеллектуалку, которая закатывала глаза и насмешливо вздыхала в адрес Шарлотты, сокрушаясь по поводу беспросветной наивности этой деревенской девчонки из глубинки. Мими, уверенная в полной бесперспективности Шарлотты на личном фронте, вдруг стала ревновать — да, да, ревновать! Это же видно невооруженным глазом! Что же касается Беттины, самой открытой и доброжелательной из этой троицы, то ей явно было просто интересно, как сложился у Шарлотты вчерашний вечер, чем все закончилось и, главное, какое у всего этого будет продолжение.

Шарлотта обернулась к Мими. Теперь она улыбнулась подруге не без доли превосходства, которого не могла сдержать:

— Bay! А ты откуда же все это знаешь, Мими?

— Да это все знают. — Ответ прозвучал как-то мрачно.

— Да, я ведь еще не все вам рассказала, — произнесла Шарлотта, которой действительно вдруг захотелось поделиться всеми новостями. — Когда я вернулась, в холле на нашем этаже сидели девчонки. Сидели прямо на полу, спиной к стене, а ноги в проход выставили. Хочешь не хочешь, а приходится притормаживать и ждать, пока они дадут тебе пройти. Нет, специально они меня не задерживали, но как они на меня уставились и как достали своими расспросами: где это я была, да все ли у меня в порядке, да почему это я неважно выгляжу? Какие-то они были… странные.

— А, так это тролли, — пояснила Беттина. — Я их так называю. Они там каждые выходные тусуются. Сидят — только и делают, что шепчутся, рассматривают всех, кто проходит мимо, и вынюхивают про них все, что можно. Само собой, особенно любят пошушукаться, у кого какие неприятности в личной жизни… — Беттина рассмеялась и, подмигнув Шарлотте, весело добавила: — Но мы-то можем не бояться, у нас ведь все супер. Мы входим в совет Тайной ложи.

И тут три тайные советницы расхохотались в голос.

Шарлотта воспользовалась паузой, чтобы попытаться еще раз осмыслить случившееся. Тролли, Тайная ложа — действительно смешно. Но куда более значительны оказались те изменения, которые ей пришлось срочно вносить в собственную табель о рангах. Оказывается, она вовсе не на самой нижней ступени, не полный отстой вроде троллей. Тем не менее причислить себя к преуспевающему среднему классу, к полноценным членам Тайной ложи Шарлотта пока не могла.

И все же… самое смешное заключалось в том, что еще вчера — да что там, буквально сегодня ночью — она считала, что опозорила себя в глазах своих знакомых! Оказывается, совсем наоборот: благодаря вчерашней истории Шарлотта Симмонс стала в их глазах совсем другим человеком, интересной личностью, достойной внимания и даже ревности. Из невзрачной провинциалки она вдруг стала привлекательной девушкой, занимающей заметное место среди других… И все это только лишь потому, что какой-то похотливый горячий парень снизошел до того, чтобы клеиться к ней — хотя бы и с единственной целью затащить девушку в постель в течение семи минут.

Шарлотта откинулась на спинку стула и, вздернув подбородок, гордо обвела взглядом окружающий мир — весь гигантский кафетерий «Мистер Рейон», показавшийся ей похожим на безвкусный кукольный театр. Она словно приглашала всех этих парней и девчонок в их дурацких, клоунских шмотках, якобы сшитых для «активного отдыха», якобы небрежных, но стоящих кучу денег, полюбоваться ею, Шарлоттой Симмонс. И при этом — вот странное дело — она почему-то вдруг вспомнила чей-то мужественный подбородок, чью-то ироническую улыбку, чьи-то глаза необычного орехового цвета, чьи-то густые и непослушные каштановые волосы… что, разумеется, совершенно не делало обладателя всех этих замечательных вещей менее отвратительным и подлым.

— Стоп! Стоп! Господи! Сократ хренов, твою мать, греба… — Исходя из каких-то своих высших тактических и педагогических соображений тренер решил прервать готовую слететь с языка череду ругательств на полуслове.

Находившиеся на площадке игроки немедленно остановились, словно в детской игре по команде «замри». Они замирали так каждый раз, как только тренер начинал материться: от них требовалось застыть на том самом месте, где все эти «мудаки», всевозможные «матери» и самыми разнообразными способами использованные «задницы» донеслись до их слуха Вернон Конджерс, только что обыгравший Трейшоуна и Джоджо на подборе, застыл с мячом у плеча широко расставив локти, как крылья какой-то нелепой птицы. Пожалуй, на этот раз команду тренера «Стоп! Твою мать!» он выполнил лучше всех. Фразеологический оборот «Твою мать! Гребаный…» со всевозможными продолжениями был самым любимым языковым средством, которое Бастер Рот использовал для выражения недовольства чем-либо в поведении своих игроков. Чарльз однажды даже доверительно сказал Джоджо: «После каждой тренировки я еще часа два не могу вспомнить, что меня зовут не Ты, Гребаный Бускет».

И вот тренер вышел на площадку — великий и ужасный, всемогущий и безжалостный. Он приближался к игрокам неумолимо, как сорвавшийся с горы камень. Походку Бастера Рота невозможно было спутать с чьей-либо другой: тренер передвигался медленно, чуть вразвалочку, но не лениво, а, наоборот, предельно собранно. Можно было подумать, будто мышцы его бедер накачаны до такой степени, что ему невозможно поставить ноги вместе без риска через несколько шагов протереть брюки. На лице тренера, как и следовало ожидать, застыло мрачное и суровое выражение. Джоджо просто ненавидел, когда тот был в таком настроении. Вот и на этот раз он увидел в приближающемся тренере не знак очередной неминуемой трепки, а уже подписанный приговор, вынесенный ему злым роком. Деваться было некуда. Злая судьба перекрыла все пути к отступлению, оставив несчастного Джоджо один на один с посланцем злых сил. Джоджо почувствовал себя гладиатором, брошенным без оружия на съедение льву. Идеально гладкая баскетбольная площадка, светлый деревянный пол которой искрился в безжалостном свете люминексовских светильников, закрепленных на потолке, казалась ему ареной, освещенной трепещущим пламенем факелов. Со всех сторон площадку окружали расходившиеся амфитеатром чуть ли не к самому небу трибуны. И пусть этот Колизей был практически пуст — Джоджо понимал, что репетиций и тренировок не будет. Расправа произойдет здесь и сейчас — без промедления и не понарошку. Все как на публике.

Остановившись футах в десяти от игроков, тренер вдруг перевел взгляд на Вернона Конджерса. Тот аж вздрогнул, решив, что гнев божий обрушится на него. Но тренер негромко, низким, хриплым от сжигавших его изнутри эмоций голосом сказал:

— Дай мне этот гребаный мяч.

Конджерс очень замедленно, словно зомби, сделал аккуратный, удобный для приема пас. Мяч прочертил в воздухе изящную дугу и опустился прямо на подставленную ладонь Бастера Рота. Тот стал нервно подбрасывать оранжевый шар на руке. Мяч взлетал дюйма на три-четыре вверх и снова замирал в