скрестить, отбить… нет, не так, ногой его куда попало, потому что уже не осталось времени перехватывать и выворачивать руку, потому что их трое, и они злы и пьяны и уже поняли, что все всерьез, не игра, и будут бить, ослепленные яростью, беспощадно, до смерти. Юлька… Кричит. Где же Юлька? Ей бы убежать…
Юра оглянулся на мгновенье, и не увидел ее, и пропустил первый удар. Попали в плечо, в сустав, случайно, конечно. На несколько секунд он перестал чувствовать левую руку, но локтем правой кому-то чувствительно попал, судя по визгу. Потом вдруг в руке оказалась палка, и вспомнилось Юлькино фехтование (ею-то уже заброшенное ради танцев). Выпад… Укол? Наотмашь. Попал? Выпад. Мимо. Потому что ничего не видно, глаза заливает. Что?.. Кровь? Когда же его?.. Когда же? И все так быстро… Быстро… Голова кружится…
Юра падал, проваливался в вязкую темноту и не видел, как снизу, с той стороны овражка, через мостик спешит помощь: милиционер со свистком, ничуть не прихрамывающий Михаил Муратович, вооруженный тростью, и Елена Львовна на толстеньких каблучках, ведомые Юлькой…
…Юлька не пожелала выходить из операционной, когда Юре накладывали швы на рану надо лбом, почти скандал устроила, и измученный суточным дежурством хирург махнул рукой и велел ей только сидеть в углу и молчать.
Потом, в отдельной палате, которая нашлась, поскольку рядом был Михаил Муратович, Юлька сидела рядом, гладила забинтованную Юрину голову, тряслась от пережитого, бормотала что-то нежное – совсем не Юлькино, Юлька таких слов и не знала. А когда Юра прикрыл глаза, сдаваясь перед головокружением и снотворным зельем, он почувствовал теплые губы на своих губах и, засыпая, велел себе не забыть об этом.
Хроника моего возвращения
– …ты стал моим героем. Юрка, ты хоть раз дрался с тех пор?
– Пришлось два-три раза. В «санатории» под Можайском.
– Извини, я – дура. Конечно же. Там ведь никак без драки. Не даю тебе забыть. А сама все время забываю. Как чужой сон, кем-то рассказанный.
Забыть? Почему-то считается, что все хотят забыть. Я – не хочу и даже не пытаюсь. Я даже боюсь забыть. Ампутация памяти – это не менее страшно, чем ампутация конечности, чем потеря слуха или зрения. Я боюсь беспамятной неполноценности и, смею надеяться, помню все, что со мной когда-либо случилось. И уж точно помню все, имеющее значение. Например, Юлькин поцелуй в больнице, когда я уходил в небытие, а вернулся совсем другим – к ней.
…Мы оба перед огромным зеркалом в холле люксового заведения под названием «Дольче Лючия». Юлька поправляет у щек перекрученные черно-лаковые локоны. Она в черно-синем, струящемся – «от Живанши», как мне было сказано. У талии красиво измятый шелковый цветок, на шее – сапфир в платине. Я бы хотел дарить ей драгоценности, она умеет их носить без кичливости, очень естественно, как цветок росу. Сбудется ли?..
– Юра, что-то не то. То есть все прекрасно: черное без излишних затей, белое – это твое, всегда было твоим, и даже причесали тебя изумительно, как человека, а не как манекен, но… Погоди минутку, я подумаю. Ну конечно же! Галстук! Снимай сейчас же это безобразие! Глаза б мои не глядели!
– А чем он плох? И, Юлька, ты же сама выбирала.
– Тем он плох, что тебе не нужен. Вообще не нужен. А теперь расстегни воротник. Нет, только одну пуговку на стойке… Вот теперь ты тот самый студент, от которого у девчонок кружилась голова и перехватывало дыхание.
– Что за ерунда, Юлька? А меня, вообще-то, пустят в таком богемном виде на эту… на ассамблею?
– Ага. Более того, я уверена, что ты сегодня же станешь законодателем нового стиля в одежде.
– В чем новизна-то?
– А в том, что не-гламур. Неограндж. Или что-нибудь в этом роде. Они быстренько придумают, как назвать. И попытаются перенять, бездари, обезьяны. Но мы-то будем знать, что это твое, экс-клю-зив-ное! Неподражаемое. И возьми деньги, Юра. Почему обо всем должна думать я? Если все-таки решишься играть, сразу обменяешь на фишки. Ставить наличность непристойно, дурной тон. Но не меняй сразу все, это тоже этикет. Если не хватит фишек, тебе их наменяет специальный человек – манираннер, сбегает в кассу. Не бойся, его контролируют. И не будь излишне вежлив с менеджером, если вдруг придется с ним общаться. Он хотя и фигура в казино, но все же обслуга. То же касается и девочек-хостесс, которые встречают гостей… Но сегодня, скорее всего, нас встретит Старая Кобра, Андроново приобретение. Его референтша, секретарша, бухгалтерша – одним словом, мастерица на все руки. Обалденная старушенция! Прирожденная тиранию! Иногда она даже садится дилером за стол, старая перечница. Ну, это зрелище не для слабонервных! Не вздумай садиться с ней играть, Юрка!
– Она что, шулерша?
– Вряд ли. Просто давит на психику – гипнотизирует змеиным взглядом, шуршит чешуей – и виртуозно блефует. И, понятно, выигрывает – в пользу Андрона. Естественно, что и ей перепадает.
– Между прочим, забыл спросить: в чем это вы с Андроном товарищи по несчастью? Ты обмолвилась утром.
– Я-а-а?! Я так сказала? Тебе приснилось. Мы просто приятели. Один возраст, сходный образ мыслей, совпадение психологических типов, отсюда взаимопонимание. Я ему звонила, что мы сегодня обязательно приедем. Хочу тебя с ним познакомить. Идем, наконец, в машину.
Юлька, ты пудришь мне мозги. Я слышал то, что слышал. Я пока что в здравом уме и легко прочитываю твою мимику. А еще раньше, еще когда приехал, я от тебя же слышал, что Андрон твой – жертва шантажа. И еще тогда я почти уверился, что и ты тоже. И мне это не нравится, более того, я почти уверен в том, что мне известен повод для шантажа. Может быть, их и много, поводов, ты ведь далеко не безобидная шалунья, Юлька, но мне известен один, и очень серьезный. И так уж сложилось (не могло не сложиться), что я считаю себя твоим соучастником в…
– Юрка, приехали. Вылезай. И подай даме руку после того, как Никита Спартакович откроет дверь авто. Гляди-ка! Даже не Кобра! Сам!
Поцелуй руки, поцелуй в щеку, как будто и не олимпийское божество, а простой смертный казинщик. Пожатие руки.
– Приятно познакомиться с вами, Юрий… Алексеевич? Отчество обязательно? Нет? Я очень рад. Называйте меня Андроном. Юленька много рассказывала о вас, заинтриговала. Будете играть или просто отдохнете?
– Хочу попытаться сыграть.
– Карты? Отлично. Я сразу так и понял. Я, пожалуй, сегодня тоже сыграю, хотя это и вопреки неписаным законам. Выступлю в роли крупье, мне такое поименование нравится больше, чем «дилер». Между прочим, вы азартны, Юрий?
– Нисколько.
– Я в шоке. Что же тогда?
– Детская страсть к цветным картинкам.
– А-а, понимаю! Мистика, магическое воздействие различных сочетаний. Все это вырабатывалось веками. Загадочная символика, которая с годами становится все лаконичнее, абстрактнее. Что это, по- вашему, означает? А то, что карточная символика угнездилась уже в святая святых, где-то на генетическом уровне, нашла свое место в спирали ДНК. Вы читаете карты?
– Я ведь не гадалка, Андрон.
– Ну да. Ну да. А знаете, это роковое заблуждение… ну, по поводу гадания. Гадание – та же игра, тот же блеф, гадалка – посредник, крупье в казино Самого. Если при гадании расклад благоприятный, выиграли вы. Если нет, то… Как вы думаете, кто? Владелец казино, некий не называемый к ночи оракул. Оракул не предсказатель, он игрок. Вы проиграли и попадаете к нему в зависимость, стараясь силой препятствовать обстоятельствам, творя несообразное, лишь бы отыграться, лишь бы сорвать банк. Случалось с вами такое?
– Мне никогда не гадали.
– Ну во-о-от! Не разочаровывайте меня. Юленька, тяжелый случай ваш супруг. Не азартен, к гаданьям равнодушен… Боюсь, Юрий, что все же вы сами себя не знаете. Но играть-то будете, Юрий Алексеевич?
