правильном сне, о жизни вообще и настроении своих пациентов в частности.
На этот раз Антон отвечал ему односложно: «Да», «Нет», «Хорошо». Иногда невпопад. Врач улыбнулся:
– Ты сегодня, парень, странный. Ну да я понимаю.
Улыбнулся и пошел на выход.
«Он понимает, а я нет».
Антон сердито посмотрел ему вслед. Главный вдруг споткнулся на пороге, удивленно оглянулся на Скавронского и покачал головой, погрозив пальцем, как набедокурившему ребенку. Прикрыв ладошкой рот, прыснула Заринка.
– Хорошо хоть тумбочки, шайтан, не двигает… – рассеянно произнес Салим Мамедович. – Нюра! – резко окрикнул он санитарку, однако, оглядев палату, счел, что придраться не к чему, поджал губы и, заложив руки за спину, важно удалился, оставив за спиной обескураженную Нюру. Заринка что-то ей шепнула, санитарка кивнула и, прошмыгнув мимо, торопливыми шагами пошла к приемному отделению.
Антон закрыл глаза. Струя свежего воздуха коснулась его щеки. Открытая Заринкой форточка качалась на сквозняке, по кроватям метался солнечный зайчик, играл на лицах, прыгал на Антона, пробивая темноту, где тот стремился укрыться. Повеяло знакомым, родным до боли, запахом. Скавронский зажмурился, вдыхая тонкий аромат, боясь, что он исчезнет, растает.
– Тош! – тихо позвал кто-то из больных. – К тебе…
Широко улыбаясь белозубым ртом, над ним склонился Мирзо.
– Здоров, Адамович!
Лучик бил Антону в глаза, он не мог разглядеть Мирзо.
Видел, что явился тот не один, но широкие плечи заслоняли женскую фигурку. Девушка показалась Антону очень похожей на ту, что он давеча видел во сне. Он прикрылся ладонью от света, вглядываясь в неуловимо знакомые черты. «Она. Точно, она». Но нет. Взгляд ее не был насмешливым. В нем затаилась боль. Широко распахнутые глаза смотрели скорее сконфуженно, стыдливо. По щеке сползла слезинка, упав в ямочку покривившегося уголка губ. Тогда он и узнал это выражение детской беспомощности.
– Наташка! – выдохнул Антон. – Откуда?
Мирзо едва успел отстраниться.
Маленькая девочка выросла в статную красавицу. «Как она здесь оказалась?» – на него пахнуло добром дома Ландманов, радость растеклась по застывшему телу, пульсировала в венах. Наташка встала у его изголовья на колени и уронила лицо на его грудь. Она ревела как ребенок, всхлипывая, вытирая кулачком набухший нос.
Он прижал к себе ее светлую головку, вдыхал аромат волос, сухими потрескавшимися губами касался соленой влаги глаз и ничего не мог выговорить. Казалось, все чувства клокотали и булькали в горле.
Балагур Мирзо взял на себя ответственность за неловкое молчание, повисшее в палате.
– И не предупредил, мерзавец! – брякнул он, опередив Антона.
Скавронский наконец расхохотался:
– Воистину! – Приподнявшись, он восхищенно оглядел Наталью: – Так откуда ты, пэри?
– Да вот, залетела в теплые края… – ответила «пэри», шмыгая носом. – Спасибо твоему другу.
– Девочки в отделении телетайпировали в Новосибирск, – объяснил Мирзо.
– Это ничего, что я вместо Ревекки? – лукаво спросила Наташка.
– Даже очень. В смысле: замечательно; то есть, я – не против. – Совсем потерявшись, он закрыл лицо руками. Неожиданно посерьезнел. Глаза стали мрачно-темными. – Тебе это надо?
Наташка отшатнулась. Отвернулся и Мирзо. Все, кто наблюдал за ними, начали прятать глаза. Один схватился за костыли, другой уткнулся в газету.
– Надо!
Грудной голос Натальи прозвучал твердо. Во взгляде появилась насмешливость. На него смотрела взрослая женщина. Она знала, что происходит, и знала, на что идет.
– Куда мне от тебя спрятаться, малышка? – устало спросил Антон.
– Ты от себя не таись. – Она обняла его и вспомнила, что именно об этом предупреждала Ревекка Соломоновна: как в воду глядела.
«Зачем я ей?» – Антон порывался стереть сладкие грезы.
Личное счастье представлялось воздушными замками, житейская логика сдувала их легким усилием обыденной рациональности и безопасности ради нашептывала: они столь же зыбки, сколь и прекрасны.
Наталья осталась. Много позже Антон со стыдом вспоминал, как изводил ее сомнениями, неверием в ее силы. Но она как будто этого и не замечала.
Четыре месяца Наташка снимала жилье в пригороде Ленинграда. Он лежал в Институте травматологии и ортопедии имени Вредена, она же то рейсовыми автобусами, то на перекладных ездила к нему из Ольгино. Устроилась на временную работу, только потом он узнал, что мыла подъезды при какой-то жилконторе. Успевала на экскурсии, запоминая слово в слово, было бы чем его удивить и порадовать. За окнами палаты было серо, но Антон видел город ее глазами. Наступила долгожданная выписка. Ему принесли два пакета с личными вещами. Потянув за тесемочку, Антон обнаружил совершенно новый костюм. Наталья приготовила к этому дню все новое, вплоть до белья.
Медсестра помогла повязать галстук, вручила ему ореховую палку – в какой уж комиссионке Наталья ее купила, оставалось только догадываться. Рукоятка, инкрустированная серебром, была потемневшей от
