второй, и результаты, увы, не заставили себя долго ждать. Англичане построили три противолавинные стены, запустили Станцию. По дороге пошли гусеничные транспортеры. Станция работала уже три месяца, когда у подножия седловины, около Солнечных Ворот, этой большой зазубрины в западной стене, появились трещины…
Пнин встал, вынул из ящика несколько больших фотографий и показал их Пирксу.
— Вот здесь была полуторакилометровая плита, местами нависающая. Дорога шла примерно на уровне одной трети от максимума высоты, по этой красной линии. Канадцы подняли тревогу. Анимцев (он все еще сидел там) объяснил им: разница температур дня и ночи составляет триста градусов. Трещины будут увеличиваться, с этим ничего не сделаешь. Разве можно чем-нибудь подпереть полуторакилометровую стену!! Дорогу необходимо немедленно закрыть, а раз уж Станция стоит, построить подвесную.
Одного за другим вызывают экспертов из Англии, из Канады. Разыгрывается настоящая комедия: эксперты, говорящие то же, что наш Анимцев, немедленно возвращаются домой… Остаются только те, которые видят какой-нибудь способ справиться с трещинами. Начинают их цементировать. Глубокие вливания, откосы. Цементируют и цементируют без конца, так как все зацементированное днем лопается следующей же ночью. По трещинам уже скатываются небольшие лавинки, но задерживаются на стенах. Строят систему клиньев, чтобы разбивать большие лавины. Анимцев объясняет им, что дело не в лавинах, может рухнуть вся плита! На него было страшно смотреть. Человек прямо из кожи лез вон, видел приближающееся несчастье и ничего не мог поделать. Я вам честно скажу, у англичан есть великолепные специалисты, но это была не просто селенологическая проблема. Речь шла о престиже: они построили дорогу и не могли идти на попятную. Наконец Анимцев заявил какой-то очередной протест и уехал. Потом мы узнали, что между англичанами и канадцами начались споры, трения в связи с той самой, плитой, кстати, это край так называемого Орлиного Крыла. Канадцы хотели взорвать ее целиком, разрушив дорогу, чтобы потом построить новую, безопасную. Англичанам такой план не нравился. Впрочем, это была утопия. Анимцев подсчитал, что для взрыва потребовался бы шестимегатонный водородный заряд, а конвенция ООН запрещает использование радиоактивных материалов в качестве взрывчатых веществ. Вот так они спорили и ругались, пока плита не рухнула…
Англичане писали потом, что во всем виноваты канадцы, потому что отвергли первый проект, те бетонные виадуки…
Пнин мгновение смотрел на фото, затем взглянул на другое, показывающее увеличенную почти в два раза расщелину в стене. Черными точками было обозначено место обвала, который уничтожил дорогу вместе со всеми укрепляющими конструкциями.
— В результате Станция периодически недоступна. Ночью туда практически невозможно добраться. Тут ведь нет Земли…
Пиркс понял, о чем думает русский: на этой стороне долгие лунные ночи не освещаются огромным фонарем Земли.
— А инфракрасная техника не помогает? — спросил он. Пнин усмехнулся.
— Инфракрасные окуляры? Какие уж тут окуляры, коллега, если через час после захода скалы имеют минус сто шестьдесят градусов на поверхности… Впрочем, теоретически можно ходить с радароскопом: вы никогда не пробовали ходить с ним в горы?
Пиркс признался, что никогда.
— И не советую. Это исключительно сложный способ самоубийства. Радар хорош на ровной местности, но в горах…
Вошли Ланье и профессор; пора отбывать. До Менделеева полчаса лету, пешком — еще два часа, а солнце заходило лишь через семь. Четыре с половиной часа резерва — это, пожалуй, многовато. Но тут выяснилось, что с ними полетит доктор Пнин. Пиркс и Ланье пытались объяснить, что это ни к чему, но хозяева не хотели их даже слушать.
Когда они уже собрались идти, Ганшин спросил, не нужно ли передать что-нибудь на Землю — это последняя оказия. Менделеев, правда, имел с Циолковским радиосвязь, но через семь часов они попадут на терминатор и начнутся сильные помехи.
Пиркс подумал, что неплохо бы передать сестре Маттерса привет с «той стороны», да не решился. Они поблагодарили хозяев и спустились вниз. Русские решили проводить их до ракеты. Тут Пиркс не выдержал и рассказал, какой ему попался скафандр. Ему подобрали другой, а старый остался на Станции.
Этот русский скафандр немного отличался от известных Пирксу. У него было не два, а три фильтра: для высокого солнца, для низкого и для пыли, темно-коричневый; иначе располагались воздушные клапаны, а особое приспособление в ботинках надувало подошвы так, что человек ходил как на подушках. Камни исчезали. Казалось, будто идешь по самой гладкой поверхности. Эту модель называли «высокогорной». Кроме того, скафандр был наполовину серебристый, наполовину черный. Когда человек поворачивался к Солнцу черной стороной, становилось жарко, а когда серебряной, его охватывала приятная прохлада.
Пирксу эта выдумка показалась не совсем удачной — не всегда ведь имеешь возможность выбрать. Выходит, иногда приходится ходить спиной вперед?
Русские начали смеяться. Они показали ему рычажок на груди, поворот которого заставлял серебристый и черный цвета меняться местами. Пиркс окончательно освоился со своим скафандром раньше, чем они дошли до ракеты.
Профессор прижался к шлему Пиркса, сказал несколько прощальных слов, они пожали друг другу руки в тяжелых рукавицах, и Пиркс вслед за пилотом вошел в ракету. Она слегка осела под увеличившейся тяжестью.
Пилот подождал, пока провожающие отошли на безопасное расстояние, и запустил двигатели. Внутрь скафандра мрачный нарастающий грохот проникал словно сквозь толстую стену. Сила тяжести увеличилась, но они даже не заметили, когда ракета оторвалась от грунта. Только звезды замелькали в иллюминаторах, а скалистая пустыня провалилась вниз и исчезла. Теперь они летели совсем низко и поэтому ничего не видели — один лишь пилот всматривался в проносящийся внизу призрачный пейзаж. Ракета висела почти вертикально, словно геликоптер. По усилившемуся реву двигателей и легкой вибрации корпуса можно было понять, что скорость нарастает.
— Внимание, посадка, — раздалось в шлеме.
Пиркс не знал, сказал ли это пилот или Пнин. Кресла разложились. Он глубоко вздохнул и стал очень легким, таким легким, что казалось, вот-вот взлетит к потолку. Инстинктивно схватился за ручки кресла. Пилот резко затормозил, дюзы полыхнули огнем, издали визжащий звук, рев рвущегося вдоль корпуса огня стал нестерпимым, тяжесть увеличилась, снова уменьшилась, и до Пиркса донесся глухой звук двойного удара. Сели. В следующее мгновение произошло что- то неожиданное. Ракета вдруг наклонилась и стала падать.
«Катастрофа», — мелькнуло у Пиркса в голове. Он не испугался, но инстинктивно напряг все мышцы. Остальные сидели неподвижно. Двигатель молчал. Пиркс отлично понимал пилота: ракета занимала очень неустойчивое положение, оседая вместе с осыпавшимися камнями, и тяга двигателей, не успев поднять ракету, могла перевернуть ее или бросить на скалы.
Грохот и скрежет перекатывающихся под стальными лапами каменных глыб ослабевал и, наконец, затих совсем. Еще пара струек гравия громко ударилась о сталь, еще какой-то обломок сполз вниз под тяжестью суставчатой «ноги», и кабина медленно осела, наклонившись почти на десять градусов.
Пилот вылез из своего колодца, немного растерянный, и принялся объяснять, что профиль местности изменился. Очевидно, по северной трещине прошла новая лавина. Он сел у самой стены, чтобы доставить их как можно ближе к Станции.
Пнин ответил, что это не самый разумный способ сокращать дорогу: лавинное поле не космодром и без особой необходимости рисковать незачем. На этом короткий обмен мнениями закончился, пилот пропустил их в воздушную камеру, и они по лестнице спустились вниз.
Пилот остался в ракете ожидать возвращения Пнина, а они двинулись вслед за высоким русским.
До сих пор Пиркс считал, что знает Луну. Однако он ошибался. Территория вокруг Циолковского была великолепной площадкой для прогулок по сравнению с местом, где он очутился теперь. Накренившаяся на максимально расставленных, увязших в каменной россыпи «ногах» ракета стояла в каких- нибудь трехстах шагах от тени, отбрасываемой главным валом Менделеева. Раскрытая в черном небе солнечная пасть почти касалась хребта, который, казалось, плавился в этом месте. По обе стороны дорожки, вернее нагромождения глыб и обломков, стояли залитые в цемент алюминиевые шесты. На каждом из них было укреплено что-то вроде рубинового шарика. Справа и слева от этого нацеленного в горы пути стояли, наполовину залитые светом, наполовину черные, как галактическая ночь, стены, с которыми не могли сравниться далее гиганты Альп и Гималаев.
Ганшин, Ланье и Пиркс прошли еще несколько сотен шагов вверх, и цвет скалы изменился. Реки розоватого порфира двумя валами обегали ущелье, к которому они шли. По мере того как они подходили, ощущение легкости и свободы движений исчезало — увеличивалась крутизна. Камни, достигавшие высоты в несколько этажей, сцепившиеся острыми зазубренными краями плиты лавы словно только и ждали прикосновения, чтобы превратиться в неудержимый камнепад, в лавину, все сметающую на своем пути.
Пнин вел их сквозь этот лес окаменевших взрывов не очень быстро, но безошибочно. Когда плита, на которую он ставил ногу в огромном ботинке, колебалась, он замирал на мгновение и либо шел дальше, либо обходил это место, узнавая по ему одному известным признакам, выдержит камень тяжесть человека или нет. А ведь никаких звуков, так много говорящих альпинисту, здесь не было. Один из базальтовых истуканов, который они обошли, без всякой видимой причины обрушился вниз, под откос. Падая сонно и медленно, он потащил за собой каменные громады. Они неслись все быстрее плавными скачками, пока белое, как молоко, облако пыли не окутало путь лавины. Зрелище походило на кошмарный сон — ударяющиеся о скалы глыбы не издавали грохота, и даже толчки грунта не чувствовались сквозь толстые подошвы ботинок. Когда они резко повернули на следующей извилине тропинки, Пиркс увидел след от прошедшей лавины и ее саму, уже как разлив плавно стелющихся волн. Инстинктивно он с беспокойством поискал глазами ракету, но она стояла, как и раньше, удаленная, может, на километр, а может, и на два. Он видел ее поблескивающее брюхо и три черточки ножек. Казалось, будто удивительное лунное насекомое отдыхает на старом лавинном поле.
Когда они подошли к зоне тени, Пнин ускорил шаги. Тревожная мрачная обстановка настолько поглотила внимание Пиркса, что ему просто некогда было наблюдать за Ланье. Только теперь до него дошло, что маленький астрофизик идет уверенно, нигде не спотыкаясь.
Вошли в тень. Пока они находились недалеко от залитых солнцем скал, отраженный свет немного освещал путь, играя на выпуклостях скафандров. Но скоро мрак начал густеть, и, наконец, стало так темно, что они перестали видеть друг друга. Здесь царила ночь. Пиркс почувствовал ее холод сквозь все антитермические оболочки скафандра. Холод не добирался непосредственно до тела, не покусывал кожи, а существовал как проявление новой, молчащей ледяной реальности.
Шары на верхушках алюминиевых мачт испускали довольно сильный красный свет: бусинки этого рубинового ожерелья поднимались ввысь и исчезали на солнце — там треснувший скальный хребет сбегал к равнине тремя расположенными друг над другом расщелинами. Их разделяли узкие горизонтальные выступы каменных плит, образующие что-то вроде тонких карнизов. Как показалось Пирксу, уходящая вдаль шеренга мачт вела к одной из этих полок, но он подумал, что это, пожалуй, невозможно. Выше, сквозь расколотый, словно ударом молнии, главный вал Менделеева, прорывался почти горизонтальный пучок
