Те, кто в палатке были, еле выскочить успели, один сильно обгорел…
— Это серьезно… — Вертяков достал из пачки сигарету, и Зубило услужливо поднес ему зажженную зажигалку.
— Это серьезно, — повторил Вертяков, — за такое и ответить можно.
Зубило убрал зажигалку в карман и, вздохнув, неохотно сказал:
— Ну, они, в общем, ответили…
— Что значит — в общем?
Зубило помялся и сказал:
— Ну, вчера вечером братва собралась, конкретно побазарили и, как стемнело, поехали разбираться. Машины оставили подальше, чтобы деревенские номеров не запомнили, подошли к деревне и… В общем, подожгли хибары ихние. Четыре штуки подожгли. Так там такой вой поднялся, как на стадионе после гола. Мужики выскочили, а они ведь там охотники все, так что хоть и без штанов, зато все со стволами. А стволы у них, сами знаете — карабины да помповики. В общем — двоих наших положили, а пацаны разозлились и тоже палить начали. Пятерых завалили, а Лаборант с Вованом поймали дочку старосты, разложили ее за сараем и отпердолили во все дыры…
Вертяков ошеломленно уставился в пространство перед собой, сигарета повисла у него на губе, и было видно, что такой поворот событий явился для него полной неожиданностью, и неожиданностью весьма неприятной.
Те люди, которых он считал чем-то вроде говорящих животных, оказались способными постоять за себя. Мало того, конфликт вышел за рамки обычной разборки, и если о двух застреленных бандитах можно было просто забыть, то пять убитых крестьян и изнасилованная дочка старосты могли обернуться серьезными проблемами. Лично Вертякову это пока ничем не грозило, но связь кровавого конфликта с вырубкой заповедного леса была очевидной. Документы, по которым кедровник оказывался вне охранной зоны, выглядели очень убедительно, однако если бы кто-нибудь очень заинтересованный и хорошо прикрытый занялся ими, то результаты такого расследования грозили Вертякову как минимум отставкой.
Нужно было принимать срочные меры, и это выходило за рамки компетенции начальника службы безопасности. Поэтому Вертяков с ненавистью посмотрел на Зубило, крякнул и сказал:
— Да, наворотили вы делов… А мне теперь разгребать дерьмо за вами.
— Ну, Борис Тимофеевич…
— Что — Борис Тимофеевич? — заорал Вертяков. — Что? Уроды, мозгов ни хрена нет, только стрелять и трахаться можете! Пшел отсюда!
Зубило вскочил и торопливо вышел из кабинета.
Вертяков посмотрел ему в спину с таким выражением, будто нажимал на автоматный спуск, но Зубило этого не почувствовал и не повалился на паркет, обливаясь кровью.
А хорошо бы, подумал Вертяков…
Заглянувшая в кабинет Элла Арнольдовна увидела лицо Вертякова и сразу же плотно закрыла дверь. Она знала, что, когда на лице у шефа такая гримаса, лучше к нему не соваться. Однако Вертяков, заметив мелькнувшую в дверях Эллу Арнольдовну, крикнул:
— Элла!!!
Она немедленно открыла дверь и, не входя в кабинет, сказала:
— Я вас слушаю, Борис Тимофеевич.
— Принеси мне коньяку.
Элла Арнольдовна кивнула и скрылась.
А Вертяков, бормоча непристойности, снял трубку и набрал номер брата.
Через несколько гудков голос Саши Кислого произнес:
— Я слушаю.
— Привет, Саня, — грустно сказал Вертяков.
— Привет, Борюня, — так же невесело ответил Кислый.
— Ты слышал?
— Слышал, — вздохнул Кислый.
— Ну и что делать будем?
— Надо думать, — резонно ответил Кислый.
— Вот именно.
Вертяков покосился на Эллу Арнольдовну, которая внесла в кабинет поднос с бутылкой коньяка, рюмкой и нарезанным лимоном на блюдце, и сказал:
— Давай сегодня ко мне, обсудим это дело. Решать нужно быстро, пока круги не пошли.
— Лады, — ответил Кислый, — вечерком заеду.
И повесил трубку.
Глава пятая
ЗОМБИ НА КРЕСТЕ
Войдя в барак, Семен огляделся и, увидев свободную койку с номером семнадцать на спинке, направился к ней. И опять непонимание охватило его.
Койки здесь стояли вдоль стен, а вовсе не высились в два яруса; на нескольких из них спали люди. Вообще в бараке было чисто и тихо, совсем не так, как в фильмах про зону, где блатные урки режутся в карты, у параши копошатся опущенные, а в козырном углу млеет покрытый татуировками пахан, окруженный уголовной свитой.
Больше всего это напоминало армию, когда вся рота находится на занятиях, а в казарме отдыхают дневальные и те, кому по службе не пришлось поспать ночью. Но, поскольку Семен знал, что солдаты здесь только на вышках, то не мог подобрать более подходящего сравнения, чем концлагерь. И все равно непонятная тишина и чистота сбивали его с толку.
Один из находившихся в бараке людей не спал. На койке у окна сидел широкоплечий мужик и что-то шил, далеко отводя руку с иглой. Услышав, как открылась дверь, он поднял голову, скользнул по Семену равнодушным взглядом и вернулся к прерванному занятию.
Семен подошел к своей койке и, недолго думая, завалился на нее. Закрыв глаза, он только теперь почувствовал, как устал за эти пять суток дороги. По телу, наконец-то ощутившему почти мягкий матрас и маленькую жестковатую подушку, пробежала приятная волна истомы. Семен улыбнулся, удивляясь сам себе, и подумал, что зона зоной, а поспать не мешало бы.
Но только он приготовился уснуть, как койка, на которой сидел тот, который шил что-то, заскрипела, и Семен услышал неторопливые шаги. Он подобрался, но глаз не открывал, а только внимательно прислушивался к звуку шагов. Мужик прошел к дальней стене барака, там что-то скрипнуло, зашуршало, потом негромко хлопнула какая-то дверца, и шаги стали приближаться. Семен напрягся и приготовился ко всему. Мужик подошел почти к самой койке, на которой лежал Семен, и остановился. Семен медленно приоткрыл глаза, и в это момент на его живот что-то мягко шлепнулось.
Семен вскочил и увидел, что стоявший в двух шагах от него мужик внимательно смотрит на него без всякого выражения, а то, что упало Семену на живот, оказалось стопкой одежды. Только сейчас Семен обратил внимание на то, что и широкоплечий мужик, и спавшие на койках люди были одеты в добротную серую спецодежду.
— Меня зовут Портной, — сказал мужик, — пойди в кочегарку и прими душ. От тебя несет, как… В общем, помойся с дороги.
Он повернулся к Семену спиной и пошел на свое место.
Семен посмотрел ему вслед, подобрал с полу одежду и спросил:
— А где кочегарка-то?
— Направо до конца, там увидишь, — ответил Портной, не поворачивая головы.
Семен пожал плечами и вышел из барака.
Повернув направо, он пошел вдоль низкого заборчика, отгораживавшего казавшиеся неуместными здесь сварные конструкции армейских тренажеров. Какие тут могут быть тренажеры, подумал Семен, это же не армия, а зона! И вообще — где зеки, где вертухаи? Может быть, он не туда попал?
От этой мысли Семену стало смешно, и он криво улыбнулся.
Наконец дорожка привела его к невысокому кирпичному строению, которое, судя по огромной куче угля, не могло быть ничем иным, кроме кочегарки. Уголь, однако, был сложен аккуратно, и черная земля вокруг кучи была подметена.
Подойдя к двери, Семен толкнул ее и вошел внутрь.
Сидевший рядом с работавшим котлом человек в такой же серой униформе читал книгу. Он поднял голову и, увидев Семена со шмотками под мышкой, молча ткнул большим пальцем через плечо, где в конце помещения виднелась открытая дверь, за которой привлекательно сверкал мокрый кафель.
Семен кивнул в ответ и, подумав, что народ тут не очень-то разговорчив, пошел туда. Скинув одежду, он помедлил и бросил ее в мусорное ведро, стоявшее в углу. Теперь она была не нужна. До конца жизни ему придется носить эту серую робу, а дальше… А дальше — интересно, подумал Семен: как тут избавляются от трупов?
Этот Савелий, как его… Штерн, он вроде говорил, что грохает тут всех направо и налево, — думал Семен, энергично намыливая голову, — так куда он покойников девает? Может, на кухню, чтобы добро не пропадало?
Семен рассмеялся и подумал, что у него сегодня настроение какое-то странное — то улыбается, то смеется, мысли лезут дурацкие… А может быть, это просто реакция на то, что наступила хоть какая-то определенность? Кончилась судебная бодяга, и его наконец привезли куда надо и посадили… Семен вздохнул и стал намыливать голову по второму разу.
