Тайна часов с кукушкой

Сначала я решил заглянуть через стекло в двери. Так и есть: миссис Харрис — наша учительница в третьем классе. Во всяком случае, узнал шапку ее седых волос. До меня дошло, го я на самом деле очутился во времени четырехлетней давности.

Потому что в противном случае миссис Харрис не могло быть в школе: она уволилась два ада назад. Я был тогда в пятом классе.

Открыв дверь, я вошел в класс.

Миссис Харрис даже глазом не моргнула.

— Садись за парту, Майкл, — скомандовала она. Она никогда не обращала внимания на мои опоздания. Миссис Харрис всегда хорошо ко мне относилась.

Я оглядел ребят из класса. Вот они: Генри, Джош, Сиси, Мона — все стали третьеклассниками.

Мона заплетала свои каштановые волосы в две косички. Сиси завязывала дурацкий хвост боку. А у Джоша не было прыщей на лбу. На тыльной стороне руки Генри красовалась наклейка — Донателло из «Черепашек Ниндзя», мультика для подростков.

Да, это был действительно мой класс.

Я уселся за свободной партой в конце класса. Моя старая парта. Рядом с Генри.

Я посмотрел на него — он ковырял в носу.

— Майкл, мы на тридцать третьей странице учебника по орфографии, — сообщила мне миссис Харрис.

Я залез в парту, достал учебник и открыл его на тридцать третьей странице.

— Эти слова вы должны выучить к завтрашнему словарному тесту, — объявила миссис Харрис. Она написала их на доске, хотя они были в учебнике: «Вкус, чувство, бабушка, легко, счастье».

— Старина, — прошептал мне Генри, — это трудные слова. Смотри, сколько букв в слове «бабушка»!

Я не знал, что сказать ему. На последнем словарном диктанте (когда я еще был семиклассником) мне пришлось писать слово «искусство». Поэтому слово «бабушка» уже не было для меня сложным.

Я сильно устал в тот день. Мне всегда хотелось, чтобы в школе было полегче учиться, но не до такой же степени! Занятия были такими детскими и утомительными.

Ленч и перемены были еще хуже. Джош жевал банан и показывал мне язык. Генри измазал себе лицо шоколадным пудингом.

Наконец занятия закончились, и я — маленький третьеклассник — поплелся домой.

Когда я открыл дверь, в ушах у меня зазвенело от истошного визга. Бабба, еще котенок, прошмыгнув мимо, вылетел в дверь. За ним ковыляла Тара.

— Не мучай кота, — отругал я ее.

— Дурак, — ответила она.

Я уставился на Тару. Ей было три года. Я пытался вспомнить, лучше ли я к ней относился, когда ей было три.

— Покатай меня на закорках! — закричала она, повиснув на моем рюкзаке.

— Отстань, — сказал я.

Рюкзак упал на пол. Я нагнулся, чтобы поднять его. Она тут же вцепилась мне в волосы и дернула изо всех сил.

— Ой! — вскрикнул я.

А она зашлась от хохота.

— Мне больно! — завопил я и отпихнул ее как раз в тот момент, когда мама появилась в прихожей.

Она стала на сторону Тары:

— Майкл, не толкай свою сестру. Она всего лишь маленькая девочка!

Я пронесся в свою комнату и стал размышлять.

Нет, я не любил Тару и когда ей было три. Она всегда была маленькой гадкой девчонкой.

Такой она родилась, такой и вырастет, я знал это наверняка. Всю оставшуюся жизнь эта гадина будет сводить меня с ума, даже когда мы состаримся.

«Если мы когда-нибудь состаримся. — От этой мысли меня передернуло. — Это никогда не произойдет при таком положении вещей. Что же мне сделать? — с беспокойством думал я. — Я проскочил назад во времени четыре года! Если я быстро что-либо не предприму, я превращусь в младенца. А что потом?»

По спине пробежал холодок.

«А что потом? — спросил я себя. — Неужели я совсем исчезну?»

14

Каждое утро я просыпался в панике. Который наступил день? Который год? Я не знал.

Выбравшись из кровати — она оказалась гораздо выше над полом, чем прежде, — я зашлепал к ванной.

Я уставился в зеркало. Сколько мне лет? Во всяком случае, меньше, чем вчера.

Я вернулся в комнату и стал одеваться. Мама повесила мою одежду на спинку стула. Рассматривая джинсы, которые она приготовила, я обнаружил картинку с ковбоем на заднем кармане.

Ах, да, вспомнил. Эти джинсы. Эти техасы. Второй класс. Это означало, что мне семь лет.

Я просунул ноги в штанины, сам себе не веря, что мне опять придется ходить в этих дурацких джинсах.

Потом я развернул рубашку, которую мама достала для меня. Сердце мое упало: ковбойка—с бахромой и прочей чепухой.

«В ней стыдно ходить, — подумал я. — И как я только мог позволить маме надевать ее на меня?»

В глубоком унынии я тем не менее осознавал, что раньше мне нравилась эта одежда.

Я, наверное, сам выбирал ее. Но трудно было признаться, что я был таким глупым.

Внизу Тара, все еще в пижаме, смотрела мультфильмы. Ей было два.

Когда я проходил через гостиную, она протянула ко мне ручонки и воскликнула:

— Целуй! Целуй!

Неужели она хотела, чтобы я ее поцеловал? Это было не похоже на Тару.

Может быть, двухлетняя Тара была еще ласковой и простодушной? Наверное, в два года Тару можно было любить.

— Целуй! Целуй! — просила она.

— Поцелуй бедную Тару, — отозвалась мама из кухни. — Ты ведь ее старший брат, Майкл. Она берет с тебя пример.

Я вздохнул:

— Ладно.

Я нагнулся, чтобы поцеловать Тару в щеку. Своим пухлым указательным пальчиком она ткнула мне в глаз.

— Ой! — завопил я.

Тара засмеялась.

«Все та же несносная Тара», — думал я, пока, спотыкаясь, шел на кухню, одной рукой держась за больной глаз.

Она родилась скверной!

На этот раз я знал, в какой класс мне идти.

Все мои друзья сидели там: Мона и остальные, — все младше, чем прежде. Я уже забыл, какой у нас всех был дурацкий вид, когда мы были маленькими.

Я отсидел еще один скучный день, изучая всю ту чепуху, которую я уже проходил. Вычитание. Чтение по книгам с огромными буквами. Прописывание заглавной буквы «Л».

Единственное, что утешало — было время подумать. Каждый день я пытался вычислить, как мне следует поступить. Но я никак не мог найти ответа.

И вдруг вспомнил, как папа рассказывал о том, что он пятнадцать лет присматривался к часам с кукушкой.

Пятнадцать лет! Это же все решает! Часы должны находиться в антикварной лавке!

«Там я смогу их найти», — решил я. Я не мог дождаться конца занятий.

Я считал, что, если удастся повернуть кукушке голову, время опять пойдет вперед. Я знал, что цифры, обозначающие годы, должны были также сместиться за это время назад. Мне следовало только перевести стрелку на нужный год, и мне опять станет двенадцать лет.

Я так страдал по своему двенадцатилетнему возрасту. У ребенка в семь лет не так-то много свободы. За ним постоянно кто-нибудь приглядывает.

После школы я направился вдоль квартала домой. Я знал, что охранники провожают меня глазами, чтобы убедиться, что я в целости и сохранности возвратился из школы.

Но, дойдя до второго квартала, я резко свернул за угол к автобусной остановке. Я спрятался за деревом, чтобы меня не заметили.

Через несколько минут подкатил автобус, дверцы с шипением распахнулись, и я вошел.

Водитель автобуса странно на меня взглянул.

— Не слишком ли ты мал, чтобы путешествовать одному? — спросил он меня.

— Не лезьте не в свое дело, — ответил я.

Вид у него был такой удивленный, что я поспешил добавить:

— Я встречаюсь с папой у него в конторе. Мама разрешила.