Тут-то я и упал, больно стукнувшись головой о край кроватки. Глаза наполнились слезами, я захныкал, а потом громко заревел.
Мама вбежала в комнату.
— Что с тобой, Микки? Что случилось?
Подхватив меня на руки, она стала нежно похлопывать меня по спине.
А я рыдал и не мог остановиться и чувствовал себя крайне неловко.
«Что же мне делать? — подумал я в отчаянии. — За одну ночь я стал на три года моложе! Сейчас мне всего год! Сколько же мне будет завтра?!»
От этих мыслей мое маленькое тельце содрогнулось.
«Нужно срочно найти способ заставить время идти вперед! Сегодня же!» — сказал я себе.
Но что я могу?
Я даже не хожу в ясли!
Я — младенец!!!
20
Мама сказала, что мы сейчас выйдем из дома. Она собиралась одеть меня и произнесла то, чего я боялся.
— Да, я знаю, что тебя беспокоит, Микки. Тебе, наверное, пора менять подгузники.
— Нет! — закричал я. — Нет!
— Да, Микки, надо. Ну, давай…
Я не люблю вспоминать о том, что последовало за этим. Я бы предпочел вычеркнуть это из памяти.
Вы меня понимаете, конечно.
Когда худшее было позади, мама сунула меня в манеж — и я опять сидел за решеткой, пока она суетилась по дому.
Я поднял настоящий грохот. Я бил по мобилю, висевшему у меня над головой, и смотрел, как он вертится вокруг своей оси.
Я нажимал кнопки на пластмассовой игрушке. Каждая кнопка издавала свой звук. Игрушка мычала, пищала и крякала.
Мне это до смерти надоело.
Потом мама вытащила меня, надела на меня теплый свитер и дурацкую маленькую вязаную шапочку. Нежно-голубую.
— Хочешь увидеть папочку и пойти за покупками? — проворковала она.
— Па-па, — ответил я.
Я хотел сказать вот что: «Если вы не доставите меня в антикварную лавку Энтони, я выброшусь из кроватки и вдребезги разобью себе голову».
Но я не мог сложить слова. Это так выбивало меня из колеи!
Мама отнесла меня в машину. Посадила в детское сиденье сзади. Я попытался сказать: «Не так туго, мамочка!», но получилось: «Не-не-не-не-не!»
— Не создавай мне лишних проблем, Микки! — строго сказала мама. — Я знаю, ты не любишь это сиденье, но так положено.
Она еще туже пристегнула меня, и мы поехали в город.
«По крайней мере, у меня появится шанс, — думал я. — Если мы поедем к папе, то окажемся рядом с антикварным магазином. Конечно, это вероятность, лишь вероятность».
Мама припарковала машину рядом с папиной конторой и отстегнула ремни. Я получил свободу, но, оказалось, ненадолго. Она вытащила из багажника коляску, разложила и посадила меня в нее, снова пристегнув ремнями.
«Маленький ребенок — что заключенный, — думал я, пока мы пересекали тротуар. — Никогда не думал, что быть им так противно!»
Было время ленча. Служащие потоком двинулись из здания офиса.
Появился папа. Он поцеловал маму и наклонился к коляске, чтобы пощекотать мне шею.
— Мальчик мой маленький! — произнес он.
— Скажи папе «привет!», — подсказала мне мама.
— Пи-па-па, — пролепетал я.
— Привет, Микки, — с нежностью в голосе произнес папа.
Он поднялся из-за стола и тихо обратился к маме, полагая, видимо, что я не услышу:
— Дорогая, разве ему уже не пора уметь выговаривать больше слов? Ребенок Теда Яксона Миккиного возраста, и он уже говорит целыми фразами. Он может сказать «воздушный шар», и «кухня», и «хочу мишку».
— Не затевай это снова, — сердито прошептала мама. — Микки
Я завозился в своей коляске, кипя от возмущения: «Заторможенный! Кто сказал, что я заторможенный?»
— Я не утверждал, что он заторможенный, дорогая, — продолжал папа. — Я только хотел сказать…
— Утверждал, — отрезала мама. — Да, утверждал! Тем вечером, когда он засунул себе в нос горошины, ты сказал, что его необходимо проверить!
«Я засунул горошины в нос? — Я вздрогнул. — Конечно, глупо совать горошины в нос. Но ведь я же — малыш. Неужели папа так мнителен?» — рассуждал я.
Если бы у меня была возможность рассказать им, что я вырасту нормальным, по крайней мере к своим двенадцати годам! Конечно, я не гений, но в школе на хорошем счету.
— Может быть, мы обсудим это позже? — предложил папа. — У меня только час на ленч. Если мы собираемся найти обеденный стол, нам лучше поторопиться.
— Ты сам затеял этот разговор, — сердито сказала мама. Она развернула коляску и стала переходить через дорогу. Папа последовал за нами. Мой взгляд блуждал по фасадам зданий на противоположной стороне. Жилой дом. Ломбард. Кафе.
Наконец я увидел то, что искал — антикварную лавку Энтони.
От волнения сердце готово было выпрыгнуть из груди. Магазин все еще существовал! Мой взгляд был прикован к вывеске.
«Пожалуйста, мама, возьми меня туда! — умолял я ее про себя. — Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!»
Мама катила коляску по улице. Мимо жилого дома. Мимо ломбарда. Мимо кафе.
Мы остановились возле магазина Энтони. Засунув руки в карманы, папа стоял около окна и смотрел сквозь стекло. Мама подкатила коляску к нему.
Я не мог поверить в такую удачу — и это после стольких мытарств!
Я вглядывался в окно, высматривая то, к чему стремился. Часы.
Витрина магазина была оформлена в виде старинной гостиной. Я пробежался глазами по обстановке: деревянный книжный шкаф, настольная лампа с абажуром, персидский ковер, вычурное кресло и часы… настольные часы. Вовсе не мои часы с кукушкой. Не те часы.
Я сник.
«Это судьба, — подумал я. — Наконец-то я у цели, в антикварном магазине, а часов здесь нет!»
Мне хотелось плакать.
Я бы мог себе это позволить. Запросто.
В конце концов, я всего лишь малыш, и вполне естественно, что я заплачу.
Но я не заревел. Конечно, я выглядел младенцем, но внутри-то я оставался двенадцатилетним парнем. Со своей гордостью.
Папа распахнул дверь и придержал ее для нас с мамой.
Мама втолкнула внутрь коляску, в которой я сидел, прикрепленный ремешками, чтобы не выпасть.
Магазин был полон старой мебели.
Круглолицый мужчина, лет сорока, заспешил к нам по проходу. А за ним, в конце прохода в углу, в самом конце магазина я их и увидел. Часы.
Вопль радости вырвался из меня. Я задергался в коляске, чтобы освободиться. Я был так близок к цели!
— Чем могу служить? — обратился продавец к моим родителям.
— Мы присматриваем обеденный стол, — сказала ему мама.
Мне надо было выбраться из коляски. Мне надо было добраться до часов.
Я дергался все сильнее и сильнее, но это не помогало: ремешки удерживали меня.
— Выпустите меня отсюда! — закричал я.
Мама и папа обернулись ко мне.
— Что он такое говорит? — спросил папа.
— Что-то вроде «вы-ме, вы-ме», — предположил продавец.
Я задергался с еще большей силой и завизжал.
— Он ненавидит свою коляску, — объяснила мама. Она наклонилась и отстегнула ремни. — Я подержу его на руках, тогда он быстро успокоится.
Пока она брала меня на руки, я молчал. Но затем я заверещал с новой силой и стал брыкаться что было мочи.
Папа покраснел.
— Майкл, что с тобой случилось?
— Вниз! Вниз! — вопил я.
— Ну, хорошо, — пробормотала мама, опуская меня на пол. — Теперь, пожалуйста, прекрати плакать.
Я тут же замолк. Я стоял на своих шатких пухленьких ножках. На них далеко не уйдешь, но это все, чем я располагаю, чтобы добраться до часов.
