пожалуйста…
– Сейчас будет драка. – Роб покусал уголок губы. – Наши и люди Герберта… и…
– И рабы, – добавил я. – Ваши рабы, да?
– Наши рабы, – повторил Роб. – Урса же идут, Олег.
– Ай, как интересно! – восхитился я. – Урса идут! А раньше – не ходили? – Роб молчал, глядя мертвыми глазами, и я поднялся. – Ладно, урса идут – и мы пойдем себе…
Схватка в самом деле готова была вот-вот начаться. Если бы не урса, я бы сказал, что она плохо кончится для бандитов Гонсалеса… но только сейчас она готова была плохо кончиться для всех.
Роб свернул к своим. А я прошел между отрядами (их разделяло шагов десять, не больше) и встал посередине. Огляделся, словно только что свалился сюда с неба. Зевнул. Слева и справа блестела сталь, оскаливались зубы, сверкали глаза…
– Чего это вы тут затеяли? – полюбопытствовал я. – Не вовремя…
– Олег, уйди! – крикнул Герберт. – Все по чести, они это заслужили!
Его люди поддержали Герберта злым гулом. Я увидел, что подходит Танюшка, подставился под бригантину, потом попросил ее помочь застегнуть крючки. За нами внимательно и слегка недоуменно наблюдали с обеих сторон, и я, храня спокойное выражение на лице, про себя с усмешкой отметил, как ярость все больше сменяется недоумением.
– Что ты там сказал? – уточнил я у Герберта. – Заслужили? Да кто спорит? – Я кивнул в сторону урса. – Если только вон они… Вообще, как вы думаете, – я обращался ко всем сразу, – они подождут, пока мы свои дела закончим, или сразу навалятся? – Ответом мне было молчание. – Пошли, – я махнул рукой. – Пошли- пошли, сначала урса, а личные счеты потом, потом.
И, не оглядываясь, пошел к своим.
Урса остановились в сотне метров от нас полукругом, вогнутой стороной к нам. Мы так и встали – четырьмя квадратами-отрядами.
Я достал из кобуры наган, взвел курок. Скомандовал негромко:
– Девчонки – назад. – За спиной и по краям произошло шевеление. Слева от меня стоял Сергей. Справа выдвинулся Йенс. Значит – все в порядке.
Со стороны урса завыли и заухали, потрясая щитами и оружием. Йенс с усмешкой высоко подкинул ярко блеснувший меч, поймал за рукоять, подбросил снова, что-то приговаривая по-немецки. Ян, опершись левой рукой на чупагу, правой крестился и негромко бормотал. Мило подкатывал рукав. От людей Герберта кто-то заорал по-английски:
– Эй, суки черножопые, идите сюда, ближе идите, мы вам жопы на лоскутья порвем!
Американцы засвистели и заулюлюкали. Зорка, прищурившись, взводила аркебузу, закатила в ствол пулю – зеркально сверкнул подшипник.
– Пошли, – скомандовал я, беря в зубы дагу, револьвер перекладывая в левую руку, а в правую перехватывая палаш…
Урса бежали навстречу – надвигалась черная стена, и я, отсчитав восемьдесят шагов, начал лепить в эту стену пулю за пулей. Опустошив барабан, бросил наган в кобуру, подхватил изо рта дагу. Как раз в тот момент, когда мы сшиблись с урса лоб в лоб.
– Господи, прости наши невинные прегрешения! – истошно заорал кто-то с восторгом и ужасом.
Хрясть! Косо переломился ятаган, алым веером кровавых брызг плеснул череп под маской. Удар! Палаш утонул между ключиц урса, скрежетнул о гортань. Блок дагой влево… Пинок коленом под щит, удар рукоятью палаша в затылок. Поворот – топор свистит прямо перед лицом, холодный ветерок овевает лоб… Встречный удар – укол дагой в горло сбоку. Закатываются глаза в щели маски… Щит наклонить вниз дагой, рубящий удар сверху вниз в левое плечо… Заклинило! Я отразил ятаган дагой – раз, другой… Слева пропеллером сверкнула корда, и урса осел вниз.
– Танька, стерва! – рявкнул я, не сдерживаясь. – Пошшшшш… отсюда!
Она не ответила, только мотнула тугой косой, наискось отражая удар ассегая в живот – конец корды полоснул по шее урса.
Около полусотни урса все-таки бежали. Их никто не преследовал. У меня убитых не было, хотя несколько человек получили легкие ранения. А вообще у нас оказались около полудюжины убитых – я толком не считал, поскольку подкатили куда более насущные дела.
Ребята Герберта не стали даже остывать после схватки – кольцом охватили банду Гонсалеса. Те стали в круг лицами к врагам. Освобожденные рабы тоже были здесь. И мои ребята подтягивались…
Подошел и я (Танюшка благоразумно скрылась с глаз). Роб был жив. Гонсалес тоже. Он стоял среди своих с длинной шпагой и дагой.
– Ну вот как все хорошо, – улыбнулся я. – Мы все остались живы.
– Похоже, ты хочешь исправить эту досадную оплошность? – сказал он и сплюнул наземь.
– Точно, – кивнул я. – Я же сразу сказал, что убью тебя. А я всегда держу слово.
Лицо Гонсалеса вдруг исказилось, и он прыгнул вперед чудовищным броском всего тела, прохрипев:
– Сдохни, мразь!
Острая боль обожгла мне лицо, и я перестал видеть левым глазом. Отмахнулся вслепую, отскакивая, тряхнул головой – глаз заливала кровь, но, кажется, он был цел. Гонсалес наступал, грозя шпагой.
– А ты сволочь, – опередил я. – Не только убийца и негодяй, но еще и просто маленькая сволочь.
– Больше тебя не спутают с девкой, – выплюнул он.
– А тебя – с живым, – ответил я. Кровь текла и текла в глаз – да, теперь я мог на своем опыте убедиться, как сильно кровоточат раны в голову… Я снова помотал головой, но кровь опять натекла, и я перестал пытаться «прозреть». Потом протру… Разговаривать тоже больше не хотелось – зачем разговаривать с трупом?
Гонсалес, конечно, умел сражаться – и неплохо, надо думать. Длинный клинок шпаги сверкал, как взблеск молнии. Но только для меня он все-таки был не противник – даже с моим одним глазом, и он понял это. А я увидел понимание в том, как лихорадочно загорелось темным румянцем его лицо, как нервными и испуганными стали отбивы…
– Страшно? – спросил я весело.
– Убью… собака… – прохрипел он, отчаянно кидаясь вперед. Это было ошибкой. Я отбил его шпагу, вытянутую вперед на всю длину, влево к нему, пропустил Гонсалеса мимо себя и всадил палаш ему в правый бок.
– Ай-я-а! – вскрикнул он, как и положено мальчишке, которому неожиданно стало больно. Мой палаш на ладонь выскочил у него слева под ребрами.
– Вот и ага, – сообщил я и длинным движением даги перерезал Гонсалесу горло, одновременно вырывая палаш. Он тяжело рухнул на камни.
Щелкнула аркебуза. Я быстро обернулся, выхватывая револьвер – и увидел, как, не сгибаясь и не донеся винтовки до плеча, падает охранник Гонсалеса, а Танюшка опускает аркебузу. Ее лицо было каменно-спокойным.
– Бросайте оружие! – крикнул я. В группе воздушных пиратов началось шевеление, но Роб что-то резко выкрикнул и хрипло сказал мне:
– Нет смысла. Нас все равно убьют. А так – попробуйте нас еще взять, живыми мы не дадимся.
– Роб, – сказал я, поднимая револьвер, – ты мне, если честно, нравишься. Но те, кто стоит вокруг тебя – они просто подонки. Никакой схватки не будет. Я первым начну стрелять. Бросайте оружие – и клянусь, что я попробую спасти ваши жизни. Мне жалко тех, кто может погибнуть в бою с вами.
– Олег! – рявкнул Герберт – Не сходи с ума! Их надо прикончить! Они же и вашего убили!
– Того, кто его убил, больше нет, – бросил я, и наши обрадованно и удивленно зашумели. – Мне не хочется терять людей. Они сдадутся, Герберт. Увидишь.
– И что с ними делать, когда они сдадутся?! – заорал американец. Я улыбнулся ему, а про себя выматерился – Герберт портил мне всю малину, вылезая со своей непримиримостью. Если ему своих не жалко, то мне не очень-то хотелось терять людей в очередной бессмысленной и отчаянной схватке.
– Это и правда вопрос, – заметил Роб. Но за его спиной вдруг зазвякали клинки – это бросали оружие пираты. Роб резко обернулся и почти простонал: – Трусы, негодяи…
