Юрий внезапно догадался. Он понял, что сейчас чувствует свою собеседницу.
'Наверняка разведенка, до мужиков жадная. Готова отдаться хоть сейчас', — подумал Юрий.
— У вас был мужчина? — спросил он.
Этого она не ожидала, но, рассмеялась, и легко согласилась.
— Угадал, молодец. Был.
Она как-то потянулась всем телом, потом повторила: — Был. Так что нам было не до музыки, и не до ссор. Я убавила её, но совсем не выключила. С музыкой всё как-то лучше. Музыка — она всегда спасает. Так Егорыч сам потом шуметь начал.
— Как это? — не понял Юрий. — Опять стучать начал?
— Нет, ну, как объяснить? Просто, шум какой-то был. Вроде, как кричал кто там у него, что-то там упало, разбилось. Потом ничего, замолкло всё.
— Вы это хорошо расслышали?
— Да, тут стены то — одна деревяшка толщиной. Слышно, как тараканы по стенке носятся. Лёшка даже предложил в стену постучать — для прикола. Да я его отговорила. Егорыч противный, когда его достанешь. До милиции может дойти.
— Во сколько этот шум был?
— Часа в три ночи. Лёшка как раз на толчок собрался, я и запомнила.
Юрий всё это аккуратно записал. Потом попросил: — А этот ваш Лёшка, он сможет это подтвердить?
— Да хрен его знает, сможет он или не может. Я его первый раз видела, и наверняка последний. Телефона даже не взяла.
— Чего так?
— Да, по нему было видно, что мужик женатый. Что с него толку? Жена либо на смене, либо у мамы в гостях, вот он и оторвался по полной форме.
— С чего вы взяли, что он женатый? Расспрашивали?
— Нет, я про это мужиков уже не спрашиваю. Они после этого пугаются, словно я их уже женить на себе собираюсь.
— А, у него было кольцо на пальце? — попробовал угадать Юрий.
— При чём тут кольцо? Не было у него кольца, но это и так видно, когда мужик женат. Гладкий он весь — ест хорошо, вкусно, регулярно. Сам весь ухоженный, рубашки чистые, наглаженные, носки не воняют.
— Ты даже так их различаешь? — не удержался, и хихикнул Юрий.
— А что, разве не видно? Я вот, например, точно могу сказать, что ты у нас не женат.
Юрий смешался.
— У меня что, носки воняют?
— Нет, просто ты с мамой живёшь.
Теперь Астафьев удивился по настоящему. Он действительно жил вдвоем с матерью.
— Откуда ты это знаешь? — заинтересовался он.
— Что, угадала?
— Да, точно.
Она засмеялась.
— У тебя рубаха вон, хоть и новая, но старомодная — в полосочку, с маленьким воротником. Такую только мать могла купить, на два размера больше, чтобы можно было две майки одеть, а то мальчик мёрзнет. Я бы тебе такую простыню в жизни бы не купила. Тебе нужно что-нибудь приталенное, и яркое, а не эта серая муть.
— Да? Может быть.
Они проговорили ещё полчаса, потом Юрий сдался.
— Ладно, пожалуй — всё. Подпишите протокол опроса.
Наталья подошла, наклонилась так, что он отчетливо смог рассмотреть её аккуратные груди в глубоком разрезе сорочки.
— Что писать? — спросила она.
— С моих слов записано верно. И подпись.
Наталья расписалась, Юрий сунул бумагу в папку, поднялся. Теперь хозяйка стояла совсем близко, очень близко, и смотрела снизу вверх на своего рослого гостя.
— Ну, что? Придёшь сегодня? — Очень просто спросила она, и положила руку на плечо Астафьеву, как при танце.
Юрий сломался. Эта девушка была гораздо старше его, лет на семь, может — больше. Но в ней было что-то притягивающее. Может, житейский цинизм, чего не было у его сверстниц, может эта пугающая и волнующая одновременно доступность. До этого ему приходилось пускать вход какие-то ухищрения, приглашать в ресторан, или, хотя бы, в кино. А тут просто и откровенно приглашали в постель.
— Не знаю, — признался он. — Если рано уложимся тут, то, может, и зайду.
— Я сегодня одна. Так что приходи в любое время. И ничего не надо. Мне на работу завтра к девяти, не до выпивки. Так что выспимся, успеем.
Юрий не стал ничего ей обещать, он и сам не знал, как всё повернётся.
В коридоре он столкнулся с Колодниковым. Тот, по-своему обыкновению, курил в коридоре.
— Ну, что ты у нас нарыл, пионэр? — спросил он. Юрий начал докладывать.
— Старушка ничего не знает, она сегодня днем приехала от дочери, а соседка слева говорит, что в час ночи старик был ещё живой. Стучал им в стенку, когда она с хахалем врубила музыку на полную мощность.
— А потом?
— Потом, чуть попозже, в три, у соседа был крик, что-то там сильно грохнуло.
— И всё?
— Всё. А что у вас?
— Заканчивают. Похоже, старик сам вздёрнулся. Никаких следов добровольных помощников.
Этот разговор был прерван появлением в коридоре стремительно ворвавшейся в пространство барака девушки. Ей было хорошо за тридцать, брюнетка, с гладко зачёсанными назад волосами. Лицо её было некрасивым и решительным одновременно. Большой нос с горбинкой, впалые щёки, и хотя глаза были хороши, но ни грамма косметики не подчёркивали их преимущества.
— Что, что с ним?! — с ходу заговорила она, разматывая на шее кашне. — Кто его убил? Кто у вас главный в опергруппе?
— Вы дочь Василия Егоровича? — догадался Колодников.
— Да, Валентина Васильевна.
— Увы, Валентина Васильевна. Похоже, что ваш отец сам наложил на себя руки.
Она покачала головой.
— Нет, он не мог такого сделать. Он всегда осуждал подобное слабоволие.
— Увы. Мы не нашли ни на нём, ни в комнате, никаких следов насилия.
Они прошли в комнату. Юрий, не очень весело, но последовал за ними. Тело старика, слава богу, уже сняли и даже прикрыли на полу простынкой. Астафьев ожидал от дочери покойного истерики, слез, рыданий. Но она решительно сорвала с тела простыню, несколько минут рассматривала перекошенное лицо отца. Потом она выпрямилась, и, словно проглотив ком, спросила: — Он оставил предсмертную записку?
— Нет, мы ничего не нашли.
— Не может быть. Он должен был хоть что-то мне написать!
После этого Валентина осмотрела комнату, и спросила нечто, совершенно невпопад.
— А куда вы дели цветок?
— Какой цветок?
Она показала рукой на подоконник.
— Тут стоял огромный такой цветок, индийский лук называется. Отец его очень любил. Когда у него начинали болеть суставы, он рвал листья и натирался ими. Говорил, хорошо помогает от артрита.
— Может, он его выбросил? Или отдал кому, — предположил Потехин.
— Я была тут всего три дня назад, он стоял на своём месте. Отец очень им дорожил, всегда сам пересаживал, поливал.
— Ну, это не столь важно… — начал Потехин.
— Нет, важно! — отрезала Валентина, и сделала нечто, удивившее всех. Она встала на колени, и заглянула под диван. Астафьев машинально отметил, что в такой позиции эта женщина смотрится гораздо привлекательней.
— Вот! — торжествующе возвестила она. — Вот же земля и осколки!
Она запустила в узкую щель под диваном руку, и в самом деле выгребла из-под дивана несколько небольших осколков светло-коричневой керамики, и чёрные крупинки земли.
— Вы, прямо таки, как следователь, — пошутил Потехин.
— А я и есть следователь, — отрезала девушка. — Следователь прокуратуры Железногорска Валентина Серова.
Она достала из сумки и показала им свои документы. Все невольно подтянулись. Так всегда бывает, когда к провинциалам приезжали коллеги из областного центра.
— Нужно посмотреть, давно разбился этот горшок, или нет, — предложила она. — Диван надо убрать. Вы его сняли? — Обратилась она к криминалисту.
— Да, конечно, — ответил Сычёв.
— Нужно поднять его, — настаивала Валентина.
— Ну-ка, Юра, Володя — поднимите-ка этот диван, — велел Колодников.
Астафьев и Фортуна дружно взялись за две стороны и приподняли диван. Серова была права — земля и осколки керамики занимали весьма обширное
