Городские засмеялись. Мать икала на самом деле смешно, равнодушно констатировал Аксён. Так глупо-глупо, как назло. Самому хотелось смеяться.
— Мама! — Тюлька дергал мать за руку. — Мама, ты дыхание задержи, и икота пройдет! Вот так!
Он набрал воздуха, надул щеки, выпучил глаза.
— Не надо ей дыхание задерживать! — посоветовал местный. — Это может плохо кончиться! В таком состоянии люди себя плохо контролируют…
— Заткнись, ублюдок! — выкрикнул Тюлька. — Заткнись!
Аксён старался смотреть мимо. Мимо всех их, туда, на запад. Драться не хотелось уже активно. Аксён вдруг подумал — а что если бы тут был этот Влад? Влад ИК. Что бы он сделал? Что ему надо было бы делать?
— Послушай, ты, дрищуха мелкая, — с угрозой сказал лохматый, в кишевской майке. — Еще раз от тебя еще что услышу — я тебе…
— Ублюдок! Гадина! Все ублюдки! — Тюлька вскочил на скамейку. — Городские засранцы!
Кишовник двинулся на Тюльку.
— Не вяжись с ломовскими, Гуня, — посоветовал борец. — Потом вшей не выведешь…
— Точно, — кишовник оттопырив губу, плюнул на асфальт, отступил. — Дерьмо какое…
— Обосрались, гады! — Тюлька прыгал на скамейке. — Обосрались!
Городские больше не смеялись. Стояли молча, как показалось Аксёну, прикидывали — влезать, или из санитарно-гигиенических соображений все же воздержаться.
Мать икала. Громко.
Появился дядя Гиляй. Быстренько и воровато огляделся, милиции не заметил. Аксён подумал, что сейчас Гиляй вытащит ножик и начнет запугивать, такие, как он, отмотавшие, умеют фраеров сбивать, но дядя решил обойтись без крови. Он приблизился к молодежи и, раскручивая на пальце цепочку с еночьим черепом, спросил:
— Не знаете, который сейчас час?
Молодежь рассмеялась, а борец указал на скамейку:
— Вон, у той красавицы спроси… Это не твоя жена, кстати? И дети… Вы похожи.
Дядя Гиляй с интересом поглядел на Тюльку и Аксёна. Потом спросил:
— Молодые люди, а вы знаете, что гепатит С передается воздушно-капельным путем? Я уж молчу о туберкулезе. Вот вы тут говорили про заразу, а между прочим это не шутки…
Дядя Гиляй быстро, как очковая кобра, приблизил свое лицо к лицу борца, тот среагировал, убрался, но с опозданием, Аксён отметил, что если бы дядя Гиляй хотел сломать спортсмену лбом нос, то успешно бы это сделал.
— Сейчас я, гнида, чихну — и все, через три года печень отлетела, понял!
Свирепой скороговоркой выдал дядя.
Борец шагнул назад, запнулся за бордюрный камень, потерял устойчивость и сел на землю.
Дядя свирепо повернулся к остальным. Городские шарахнулись. Борец поднялся на ноги. Он хотел, видимо, что-то сказать, даже рот раскрыл.
— Ой-ой-ой! — дядя щелкнул зубами.
Борец махнул рукой и двинул за своими друзьями.
— Получили! — Тюлька соскочил со скамейки, подхватил камень и запустил вдогонку городским.
Не попал.
— Что-то я устал сегодня, — сообщил дядя Гиляй в пространство и уселся к матери. — Наверное, погода меняется.
Он вытряхнул из кармана тонометр, нацепил на запястье, измерил.
— Так и есть, — дядя вздохнул, — так и есть. Сто тридцать на семьдесят, куда это годится?
Аксён хотел сказать, что после дня рождения давление у дяди просто-таки космонавтское, но не сказал, в последнее время молчание нравилось ему гораздо больше.
— Тюлька, вот тебе пример, — дядя скорбно указал на себя. — Я еще молод, а здоровье уже подорвано напрочь… Как там говорится… Жестокий мир… Жестокий мир… а, нет вот как — пусть равнодушный свет доконает меня… Впрочем… — дядя Гиляй потряс черепом, — впрочем, все там будем, чаша сия никого не минует. Короче, Тюлька, береги здоровье смолоду и носи шерстяные носки.
Мать икнула особенно громко. Дядя взглянул на нее с состраданием.
Аксён подумал, что дядя, выпивший в меру, человек вполне приятный.
— Употребляй, но не злоупотребляй! — изрек дядя и быстро ткнул мать куда-то в область солнечного сплетения.
Икота прекратилась.
— Ваш папанька, царствие ему небесное, тоже через это пострадал, — дядя промокнул глаза платочком. — Я имею ввиду, через носки шерстяные, через их отсутствие. Я ему говорил — береги ноги, береги. А он ни в какую! Вот так и загнулся глупо…
Дядя всхлипнул и продолжил:
— Так что Тюлька носи носки. Лучше из собачьей шерсти. Жаль, что Жужжа у вас не густопсовая, ворс у нее теплый, хорошие бы носки получились…
— Внимандкл-внидлуке, пргроджн пзд Шарья-Буй прбыеват на првый путь! — объявил репродуктор.
— Эх, — дядя почесал щетину. — Не дадут человеку отдохнуть. Кстати, а где ваш старший брудер Иннокентий?
Аксён пожал плечами.
— К дружкам пошел, — ответил Тюлька. — К Хмыге, наверное.
— Жаль, — дядя решил причесаться, — жаль. Придется теперь мне ее волочь. По родственному, так сказать. У вас деньги на билеты есть?
Аксён помотал головой. Деньги у него были, но у дяди Гиляя они тоже имелись.
— Ладно уж, сироты, — дядя Гиляй сделал широкий жест расческой. — Прокачу вас, свои люди все- таки… Гляди-ка, и вправду прибывает.
— Прибывает, — выдохнула мать первое за два часа слово.
Показался локомотив. Тот же, пострадавший от Годзиллы.
— Любовь, а ну просыпайся! — дядя принялся похлопывать ее по щекам. — Пора, красавица, проснись…
Мать мычала.
— Любовь, просыпайся, пора в поезд грузиться! — дядя Гиляй принялся растирать матери уши. — Просыпайся, Любовь, пора!
— Ее Любка зовут, а не Любовь, — поправил Тюлька.
— Какая там к черту любовь… — Гиляй извлек из своей необъятной олимпийской сумки аптечку.
Из аптечки вытряхнул склянку, винтил крышечку, сунул матери под нос. Резко запахло аммиаком, у Аксёна зачесалось в голове, потом в горле, потом из глаз выдавились слезы.
Глава 15
— Дядя!
Тюлька ткнул Аксёна в бок.
— Что дядя?
— То! С ума сошел просто!
— Не беспокойся, Тюлька, это он так, расслабляется. Дядя Гиляй с ума не может сойти, он с него уже два раза сходил, в третий раз сходить уже не пускают…
— Еще как пускают! Вон у Руколовой отец каждую зиму сходит. В Никольское забирают…
— Будешь болтать — тебя тоже заберут, — пообещал Аксён. — Там недавно для сопливых корпус как раз открыли.
