— Но у нас есть имена, Цезарь. Если их не забывают, то это своего рода бессмертие.
— Это — единственное, к чему я стремлюсь.
Сервилия вдруг рассердилась и отвернулась от него.
— Ты — мужчина, у тебя есть шанс на это. А что будет со мной?
— Что с тобой? — переспросил он, поворачивая ее лицом к себе.
— Это был не философский вопрос, — сказала она.
— Да, я знаю.
Сервилия села, обхватив колени. Дорожку волос, растущих вдоль позвоночника, скрыли ее густые черные косы.
— Сколько тебе лет, Сервилия?
— Скоро исполнится сорок три. Сейчас или никогда.
Цезарь тоже сел.
— Ты хочешь снова выйти замуж?
— О да.
— За кого?
Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.
— За кого же еще, Цезарь?
— Я не могу жениться на тебе, Сервилия.
Она вся съежилась. Услышанное было для нее шоком.
— Почему?
— Во-первых, наши дети. Это не значит, что наши параллельные браки будут противозаконными. Кровь это допускает. Но это очень смутит детей, а я никогда так не поступлю с ними.
— Ты увиливаешь, — строго сказала она.
— Нет. Для меня это важно.
— Что еще?
— Разве ты не слышала, что я сказал, когда разводился с Помпеей? Жена Цезаря, как все в семье Цезаря, должна быть вне подозрений.
— Я — вне подозрений.
— Нет, Сервилия, о тебе такого сказать нельзя.
— Цезарь, это не так! Про меня говорят, что я слишком горда, чтобы вступить в связь даже с Юпитером Наилучшим Величайшим.
— Но ты не была слишком горда, чтобы вступить в связь со мной.
— Конечно, нет!
Он пожал плечами.
— Вот в этом-то и дело.
— В чем?
— Ты — под подозрением. Ты — неверная жена.
— Нет!
— Ерунда! Ты была неверна своему мужу в течение нескольких лет.
— Но с тобой, Цезарь, с тобой! Никогда прежде, ни с кем, и даже после — ни с кем другим, даже с Силаном!
— Это ничего не меняет, — сказал Цезарь безразлично, — что ты была со мной. Ты — неверная жена.
— Но не для тебя!
— А как я буду знать об этом? Ты была неверна Силану. Почему бы потом не изменить мне?
Это был кошмар. Сервилия глубоко вдохнула, стараясь сосредоточиться на том, что он говорил.
— До тебя все мужчины были пресными. И после тебя — все остальные.
— Я не женюсь на тебе, Сервилия. Ты не вне подозрений, ты не безупречна.
— Мои чувства к тебе, — с трудом продолжала она разговор, — нельзя измерить понятиями «правильно — неправильно». Ты уникален. Ради любого другого мужчины — даже ради бога! — я не переборола бы свою гордость, не унизила бы свое имя. Как можешь ты использовать против меня мою любовь к тебе?
— Я ничего не использую против тебя, Сервилия, я просто говорю тебе правду. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.
— Я вне подозрений!
— Нет.
— О, я не верю этому! — воскликнула она, мотая головой из стороны в сторону и ломая руки. — Ты несправедлив! Несправедлив!
Разговор был закончен. Цезарь встал с кровати.
— Конечно, ты должна считать это несправедливым. Но это ничего не меняет, Сервилия. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.
Время шло. Она слышала, как Цезарь мылся в ванне. Он явно пребывал в мире с самим собой. Наконец она медленно поднялась с кровати, оделась.
— Мыться не будешь? — с улыбкой спросил он.
— Сегодня я буду мыться дома.
— Я прощен?
— А ты хочешь этого?
— Для меня честь иметь тебя своей любовницей.
— Надеюсь, ты говоришь правду.
— Я говорю правду, — искренне подтвердил он.
Она распрямила плечи, сжала губы.
— Я подумаю, Цезарь.
— Хорошо!
Она поняла — он знает, что она вернется.
«Хвала всем богам, до дома идти далеко! Как ему удалось проделать такое со мной? Так искусно, с такой ужасающей вежливостью! Словно мои чувства не имеют никакого значения, словно я, патрицианка Сервилия, и не могла иметь никакого значения. Он заставил меня просить его жениться на мне, а потом бросил мне в лицо отказ, словно выплеснул ночной горшок. Он отверг меня, как будто я дочь какого-нибудь богатого крестьянина из Галлии или Сицилии. Я убеждала! Я умоляла! Я легла и позволила ему вытирать о меня ноги! Я, патрицианка Сервилия! Все эти годы я держала его в плену — ни одна другая женщина не могла бы сделать этого. Как я могла тогда знать, что он отвергнет меня? Я искренне верила, что он женится на мне. И он знал, что я рассчитываю на это. О, какое удовольствие он, наверное, испытывал, пока мы разыгрывали этот маленький фарс! Я надеялась, что смогу быть холодной. Но я не такая холодная, как он. Почему же тогда я так его люблю? Почему даже сейчас я продолжаю любить его? После него все другие мужчины совершенно неинтересны. Вот что он сделал со мной! Он победил. Но я никогда не прощу ему этого. Никогда!»
Помпей Великий жил в специально снятом особняке над Марсовым полем. С тем же успехом в качестве барьера между львом и Сенатом можно было поставить лист бумаги Фанния. Рано или поздно кто-нибудь порежет палец, и запах крови спровоцирует первый удар. Только по этой причине предварительное заседание Трибутного собрания, чтобы обсудить законопроект Пизона Фругия, позволяющий обвинить Публия Клодия, было решено провести во Фламиниевом цирке. Твердо решив досадить Помпею — поскольку Помпей явно не хотел участвовать в скандале с Клодием, — Фуфий Кален сразу спросил Великого Человека, что он думает о том положении нового законопроекта, согласно которому судья сам может определять состав жюри. Boni возликовали. Все, что раздражало Помпея, поневоле принижало его!
Но когда Помпей подошел к краю платформы оратора, его приветствовали тысячи глоток. Поглазеть на Помпея Великого, Завоевателя Востока, явились почти все, не только сенаторы и всадники из восемнадцати старших центурий. В течение последующих трех часов Помпею удалось так утомить свою аудиторию, что она разошлась по домам.
— Все это он мог сказать за пятнадцать минут, — прошептал Цицерон Катулу. — Сенат, как всегда, прав, и Сенат надо поддержать — вот и все, что он фактически сказал! А какую воду развел!
— Он — один из худших ораторов во всем Риме, — согласился Катул. — У меня болят ноги.
Но пытка еще не кончилась, хотя сенаторы теперь могли сесть. Мессала Нигер созвал Сенат сразу же после окончания речи Помпея.
— Гней Помпей Магн, — произнес Мессала Нигер звонким голосом, — пожалуйста, выскажи свое мнение в этой Палате по поводу святотатства Публия Клодия и законопроекта Марка Пупия Пизона Фругия.
Страх перед львом был настолько очевиден, что никто не издал ни звука. Помпей сидел среди консуляров, рядом с Цицероном, который погрузился в мечты о своем новом городском доме и о его убранстве. На этот раз речь Великого Человека заняла всего час. Закончив, Помпей так тяжело плюхнулся на стул, что Цицерон очнулся от грез и испуганно открыл глаза.
Загорелое лицо Завоевателя Востока побагровело от усилий вспомнить приемы риторики. Великий Человек скрипел зубами.
— По-моему, я уже достаточно высказался по этому вопросу!
— Конечно, ты наговорил достаточно, — мило улыбаясь, поддакнул Цицерон.
Как только поднялся Красc, Помпей сразу потерял интерес к заседанию и стал расспрашивать Цицерона о новостях. Какие сплетни появились в Риме, пока он отсутствовал? Но Красc не начинал говорить, пока Цицерон не сел прямо, отвернувшись от Помпея. Как замечательно! Блаженство! Красc вознес Цицерона до самых небес! Какую работу проделал наш замечательный Марк Туллий, будучи консулом, чтобы еще больше сблизить сословия всадников и сенаторов, которые и должны тесно сотрудничать…
