Любимый грешник

— Я… — Эйслинн запнулась. Слова, которые она собиралась сказать, чтобы получить такие необходимые ей ответы, застряли в горле.

— Смертные не видят меня, пока я сам этого не захочу.

Кинан говорил спокойно, будто они обсуждали домашнее задание, а совсем не то, из-за чего ее могли убить.

— Ты видишь меня, а они, — он указал на парочку, выгуливающую собаку, — нет.

— Вижу, — прошептала Эйслинн. — Я всегда видела фейри.

В этот раз сказать этому ему было намного сложнее. Фейри пугали ее с тех пор, как она себя помнит. Но никто из них не пугал ее так, как Кинан. Он был королем всех тех жутких созданий, которых она избегала всю свою жизнь.

— Пройдемся? — Предложил он, хотя они и так шли по улице.

Кинан преобразился в то, что теперь Эйслинн называла его обычной «иллюзией» — медное мерцание его волос потускнело, утих шелест ветра в ветвях деревьев. Она молча шла рядом с ним, раздумывая над тем, как ей спросить о том, что ее интересовало.

Они только-только миновали парк, как она повернулась к нему и выпалила:

— А ты?… А мы?… Секс, я имею в виду…

Он понизил голос, будто собирался посвятить ее в самую страшную тайну:

— Нет. Я отвел тебя домой, проследил, как ты вошла в дверь, и все. Когда закончился праздник, и все ушли, мы остались одни…

Эйслинн вздрогнула.

— Твое слово, — потребовала она, надеясь, что он не настолько жесток, чтобы солгать. — Мне нужно знать. Пожалуйста!

Он успокаивающе улыбнулся ей, и Эйслинн почувствовала аромат диких роз, свежескошенного сена и лесных костров — того, чего она никогда в жизни не видела, но сейчас была уверена, что не ошибалась.

Кинан торжественно кивнул:

— Даю тебе слово, Эйслинн. Я поклялся тебе, что твои желания станут моими, пока я жив. Я всегда верен своим клятвам.

— Я так боялась. В смысле, не то чтобы я думала, что ты мог бы… — Она замолчала и скривилась, осознав, что только что пыталась сказать. — Это просто…

— То, что ты могла бы ожидать от фейри, так? — Кинан криво ухмыльнулся, вид у него был абсолютно нормальным как для короля. — Я читал истории смертных о нас. Большинство из них весьма правдивы.

Эйслинн с силой втянула носом воздух, ощутив на языке странный летний аромат.

— Но фейри, которым… я принадлежу, так не делают. — Кинан ответил на несколько поклонов других невидимых фейри кивком головы и сверкающей улыбкой. — Мои фейри не занимаются ничем подобным. Мы ничего не берем без согласия.

— Спасибо… То есть, я рада. — Она чуть не обняла его, в восторге от облегчения. — Тебе не понравились эти слова, верно?

— Верно.

Он рассмеялся, и Эйслинн показалась, что весь мир обрадовался.

В ней самой радость била через край. Я девственница! Эйслинн понимала, что ей предстоит еще многое обдумать, но сейчас все мысли занимало одно только это простое, но такое важное предложение. Ее первый раз должен быть чем-то особенным, запоминающимся, и это должен быть ее выбор.

Они продолжали идти, и Кинан взял Эйслинн за руку.

— Я надеюсь, что ты вовремя поймешь, как много значишь для меня и моих фейри.

Аромат роз — диких роз — смешивался с другими странными запахами: разбивающиеся о скалистые берега волны, ныряющие дельфины… Она пошатнулась, чувствуя притяжение тех далеких волн, как будто какой-то странный ритм извне впитывался в самое ее существо.

— Это странно — быть тем, кто ты есть. Я еще никогда не ухаживал за девушкой, которая знает меня настоящего. — Голос Кинана сливался с отдаленными звуками накатывающих друг на друга волн неизвестных морей и с каждым словом звучал все мелодичнее.

Эйслинн остановилась. Он по-прежнему держал ее за руку, как якорь, не дающий возможности сбежать. Они стояли у «Мира комиксов».

— Здесь мы встретились. — Он погладил ее по щеке свободной рукой. — Я выбрал тебя здесь. В этом месте.

Эйслинн вяло улыбнулась и внезапно осознала, что чувствует себя счастливее, чем должна была бы себя чувствовать. Сконцентрируйся . Что-то было не так. Сосредоточься . Эйслинн до боли прикусила щеку и сказала:

— Я подарила тебе танец, о котором ты просил, а ты дал мне свое слово. Я знаю, чего хочу от тебя…

Кинан пропустил ее локон между пальцами.

— Что я могу дать тебе, Эйслинн? Хочешь, я вплету цветы в твои волосы? — Он протянул ей руку ладонью вверх. На ладони лежал распустившийся цветок ириса. — Или подарить тебе золотое ожерелье, о котором любая смертная может только мечтать? Я в любом случае все это подарю тебе. Не трать зря свое желание.

— Нет, мне ничего этого не нужно, Кинан. — Она шагнула назад, подальше от него, стараясь не обращать внимания на крики чаек, которыми сопровождался слышимый ею ритмичный рокот волн. — Я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое. И все.

Он вздохнул, Эйслинн захотелось разрыдаться от нахлынувшей вдруг тоски. Трюки фейри, это все их трюки. Она нахмурилась:

— Не делай этого.

— Знаешь ли ты, скольких смертных девушек я добился за прошедшие девять веков? — Неожиданно спросил Кинан и уставился на витрину, в которой красовался постер очередного фильма о вампирах. С задумчивым выражением лица он продолжал: — Я вот не знаю. Я мог бы спросить у Ниалла, может, даже у Донии.

— Мне плевать, — сорвалось с языка Эйслинн. — Я не собираюсь становиться одной из них.

Океан исчез под резким порывом пустынных ветров, иссушающих ее кожу, когда лицо Кинан вспыхнуло от гнева.

— Какая ирония судьбы! — Воскликнул он, а потом вдруг мягко рассмеялся, и Эйслинн почувствовала себя так, словно нежный прохладный бриз обласкал ее опаленную кожу. — Я, наконец, нашел тебя, а ты меня даже не хочешь. Ты видишь меня, и я могу быть тем, кто я есть на самом деле — не смертный, а фейри. Но я по-прежнему связан определенными правилами: я не могу рассказать тебе, почему ты так много значишь для меня, и кто я…

— Летний Король, — перебила Эйслинн, отодвигаясь от него, готовая в любой момент дать деру.

Она старалась держать себя в руках. Он не сделал с ней ничего плохого, но это ничего и не меняло. Он фейри, и она не могла позволить себе забыть об этом.

— А-а, значит, это ты тоже знаешь.

Нечеловечески быстрым движением Кинан оказался рядом с ней и подступал все ближе и ближе, пока они едва не соприкоснулись. Не успела она моргнуть, как он стал самим собой — без «иллюзии». Тепло волнами накатывало на них, будто солнечные лучи, отражаясь от его волос, выливались на нее теплым медом.

Эйслинн задохнулась. Ее сердце стучало так быстро, что казалось, оно вот-вот взорвется. Тепло перекатывалось по коже, пока у нее не закружилась голова, как тогда, когда она танцевала с ним.

А потом все исчезло, будто он просто щелкнул выключателем. Не было никаких волн, никакого прохладного бриза, был только его голос:

— Я пообещал тебе, что сделаю все, что ты попросишь, если это будет в моей власти. То, о чем ты просишь, Эйслинн, не в моих силах, но я могу многое другое.

Ее колени подогнулись, ей захотелось закрыть глаза. Ей до безумия хотелось, чтобы он все это сделал — что бы там он ни имел в виду, но она понимала, что это неразумное желание.

Эйслинн оттолкнула его, как будто расстояние между ними могло ей помочь.

— Выходит, ты солгал.

— Нет. Если смертная избрана, пути назад нет. В конце ты можешь либо отречься от меня, либо принять. Но твоя смертная жизнь уже в прошлом.

Кинан сложил ладонь в форме чаши и протянул Эйслинн. Ладонь наполнилась какой-то кремообразной жидкостью. Красные и золотистые сполохи переплетались в ней вперемежку с белыми пятнышками.

— Нет. — Эйслинн почувствовала, что терпение ее на исходе. Ее заполнял весь накопленный за долгие годы гнев на фейри. — Я отрекаюсь от тебя, так пойдет? Теперь сгинь с глаз моих.

Он вздохнул, вылил солнечный свет из ладони и, не глядя, поймал его другой рукой.

— Ты теперь одна из нас. Летняя фейри. Даже если бы это было не так, ты все равно была бы моей, твое место среди нас. Ты пила виной фейри со мной. Неужели ты не читала об этом в своих книжках, Эйслинн? Никогда не пей с фейри.

И хотя она не знала почему, но в его словах бы смысл. В душе она понимала, что меняется — слух стал острее, прямо под кожей — странное тепло. Я одна из них! Но это еще не значит, что она должна смириться с этим.

Несмотря на растущую ярость, ей удалось справиться с голосом.

— Тогда почему ты позволил мне вернуться домой? — Спросила она.

— Я подумал, что ты разозлишься, если проснешься рядом со мной. — Кинан замолчал, и его губы изогнулись в сардонической полуулыбке. — А я не хотел, чтобы ты злилась.

— Ну а я не хочу тебя вообще! Почему ты не можешь оставить меня в покое?

Эйслинн сжала руку в кулак, стараясь сохранять терпение, хотя в последние недели это давалось ей с большим трудом. Он шагнул ближе, позволив капле солнечного света упасть на ее руку.

— Правила требуют, чтобы ты сделала официальный выбор. Если ты не согласишься пройти испытание, ты станешь одной из Летних девушек, привязанной ко мне, как грудной младенец — к своей кормилице. Без меня ты погибнешь, станешь тенью. Такова природа новообращенных фейри, и в ней заключаются границы свободы Летних девушек.

Так успешно контролируемый все эти годы гнев окутал Эйслинн, словно облако мошкары, ей до боли захотелось выпустить пар.