трансляция информации этого, как его? Забыл фамилию…Неважно.
Меня тут же взяли. Куда-то повезли, что-то говорили. Что-то кололи. Потом положили
На холодный стол из нержавейки. Очнулся я весь в проводах. Голова моя была зажата намертво. Шевельнувшись я почувствовал инородные тела в ней. Что-то уходило в затылке вглубь. Вспомнив старый роман, я с тревогой поискал глазами тело и нашел.
Только я его не чувствовал. Голая грудь с черными волосами а дальше не видно. Попытался поднять руки и не смог. Где они? Но я напрасно беспокоился. Руки я почувствовал позднее, когда они заболели на локтевых сгибах. Видимо, мне что-то вкалывали. В оглушительной тишине вскоре я различил какой-то гул работающей аппаратуры. Если б я не знал, что пятое и шестое поколение компьютеров давно стало
предметом антиквариата, можно было подумать, что это гудят вентиляторы охлаждения,
шумят блины жестких дисков. Но их давно нет. Вся информация хранится на кремниевых
кристаллах ,связанных оптическим волокном. Скорость обмена информации уже давно перешагнула все мыслимые пределы поскольку фотонный процессор работает
на почти световой скорости.
Но какая-то аппаратура работала. Что-то происходило. Время от времени заходил парень в бело-салатной больничной робе и кормил меня раствором из шланга и менял судно. Я пытался с ним заговорить, но он притворился глухонемым. Сколько прошло времени не знаю. Приходил в себя и опять проваливался в небытиё. Но однажды он достал нечто из кармана халата, и я понял, что это правда. Санитар присоединил куда то
за моей спиной ещё один жесткий диск.
Значит это правда. Страшилки эти рассказывали давно и мало кто в них верил. О том,
что у преступников скачивают информацию из мозга. Всю их грешную жизнь. Просматривают все их деяния как видео файлы. А после, по совокупности преступлений дают пожизненное заключение. Заодно выявляют всех сообщников. Завяз коготок, всей птичке пропасть. Поэтому преступности в наше время практически нет. Помню как мы ратовали за всеобщую сеть видео наблюдения, голосовали за «всевидящее око». А чего? Мы люди честные, нам боятся нечего? Пусть воры и убийцы боятся. И действительно было тихо. Хотя люди время от времени необъяснимо пропадали. Просачивались периодически слухи о преступных развлечениях богатых мира сего, о « золотой пыли» наркотике для избранных, о тех или иных нечистых делах, которые нигде и никогда не афишировались. Может быть и я оставался бы в неведении, если б не наши ушлые журналисты, которые по роду деятельности знали всегда больше чем вещали с экрана для народа и нет-нет делились информацией намеками. Видимо, знать что-то и не поделится выше человеческих сил.
Ну и пусть! Пусть знают и смотрят мою жизнь. Мне ни капли не стыдно. Ни того, что лежу я голый на железном столе. Ни того, что видят они мой первый поцелуй в шесть лет с соседской девчонкой, ни мой подростковый онанизм, ни мою первую женщину. Стыд куда-то делся, пропал в моем сознании, атрофировался как чувство. Канул в небытиё вместе с желанием жить. Когда я упал на дерево под домом, то думал, что больнее не бывает и не будет. Но было. Вот теперь лежа на столе, на всеобщем обозрении, как выпотрошенная тушка лабораторной крысы я умирал вместе с кленом за окном.
Как осенние листья теряя надежду на спасение, на жизнь. Только клен за окном удерживал меня в этом мире и жгучее желание вдохнуть живого воздуха. Может быть напоследок мне дадут его вдохнуть? И это «может быть», было тонкой нитью всё ещё удерживающей меня от того, чтобы однажды не проснутся. Лишить себя жизни я не мог.
Невидимые путы удерживали меня от малейшего движения. Я не мог почесать нос, утереться если чихну, перевернуться на бок, сменить позу. С моим телом что-то сделали.
И это сводило меня с ума. Санитар правда периодически протирал тело губкой с каким-то раствором. После процедуры воняло ужасно. Кричать я к сожалению тоже не мог.
Видимо под воздействием какого-то препарата, мысли мои текли хоть ясно, но как-то без эмоционально. Из всех эмоций только грусть мне была доступна. И я тихо плакал глядя на золотой клен, пока слезные железы не истощались. Тогда уставший и обессиленный я засыпал. Но сны мне не снились. Не было в них спасения и другой реальности. А лишь тяжелое небытиё. Сколько я находился в таком состоянии, сказать затрудняюсь.
Порою мне казалось, что вечность. Но клен за окном шептал мне о другом. Он всё ещё был на месте. Все ещё махал мне ветвями. Только листьев на нем становилось всё меньше.
И однажды, когда их почти не осталось и белые крупные хлопья прилипли к стеклу, я понял, что наступила зима. Мне почему-то стало холодно. Хотя температура в комнате не изменилась. Может это повеяло холодом от людей, которые пришли на меня посмотреть?
Смотрели они на меня как на предмет. И говорили так же.
- Этого тоже?
- Конечно. Вы сами видите, выбирать не с чего. Подопытных мало. Завтра перевозите.
- Хорошо.
- Сколько всего сможете поставить экземпляров?
Что ответил солидному господину санитар я уже не расслышал. Они отвернулись и вышли из палаты. Под белым халатом гостя угадывались погоны.
***
Очнулся я на кровати, что уже обнадеживало. Удалось поднять руку и я увидел какую-то худую длань, словно руку смерти. Не ужели это моя рука? Подумал я. Движение это вызвало страшную ломоту во всем теле, словно меня долго держала судорога и только отпустила.
- Очухался? Вижу уже ножками шевелишь?
Голос вроде веселый, но какой-то безрадостный с показной веселостью. Повернул голову
направо и физически ощутил как скрипнули застывшие от безделья позвонки. А шейную мышцу повело. Направо от меня на койке свесив ноги сидел человек. Он улыбался как это
и было понятно по голосу. Но вернее скалился. Я попытался принять положение как и он,
сидя. И мне это удалось. Голова сразу закружилась. Захотелось упасть назад на кровать и уснуть, набраться сил. Голова была безумно тяжелой. Я прилагал все свои силы, чтоб удержать её на месте. Казалось, дай мне сейчас кто щелбана и она отвалится. Но Бог миловал. Никто не дал.
- Где мы? – Спросил я шершавым языком отвыкшим произносить слова.
- А фиг его знает. Знаю одно жрачка тут нормальная, а не та баланда, что через трубочку сосут. Ты вовремя проснулся, принесут скоро.
- Так Вас то же кормили с трубочки….там. Ну…,- я затруднялся назвать помещение, где пребывал последний месяц или два.
- А как же? Все мы через это прошли. Сдал всех с потрохами. Так, что кореша мои если их отловили сейчас тоже кино крутят.
- Как? Как вы сказали? «Кино крутят»?
- Ну, да. Все приключения свои на телек сдают. Ты я вижу про такую байду в первый раз слышишь?
- Да. А что теперь с нами будет?
- А теперь нас на откорме подержат и вперед, лес валить.
- Это точно?
- Ну обычно так делают, - пожал плечами незнакомец, отчего его плечо вывалилось через вырез свитера и стало видно, что он тоже неимоверно худ.
- И зачем,- я облизнул губы, мысли торопились а язык не успевал, - зачем нас было доводить до такого состояния? Сразу бы кормили нормально, не пришлось бы теперь откармливать?
- Э нет, так не получается....Если нормально кормят у них «кино» не идет, что-то в общем не выходит.
Странно, подумал я, причем здесь кормежка и «кино»? Или транквилизатор, который нам кололи не совмести с какими-то видами продуктов питания ? Не понятно.
- Тебя звать то как ?
- Игорь, а вас?
- Петруха,- ответил незнакомец и подмигнул. «Петруха» был лет на 15 старше меня.
- На чем погорел Игорёк? Порнуху с малолетками снимал?
Так! Разговор мне не нравился, нужно было всё расставить на свои места. Слышал я как с педофилами обращаются.
- Игорёк на базаре семечками торгует. Меня Игорь звать. И провинность моя политическая.
- Ну-ну…Дай бог если так. Ты учти, правда про всех на поселении всплывает.
- Мне боятся нечего. А вот у тебя Петруха какие проблемы?
- Да нет их уже,- Петруха похлопал ладонями по кровати. – Моё дело теперь на шконке чалится
- Я вот слушаю и так понимаю, что ты не первый раз эту процедуру проходишь?
- И как ты догадался? – усмехнулся Петруха.
- Лексикон уж больно специфический. И как там? На поселении? Что за работа?
Как люди живут?
- Живут. А куда деваться? Работают куда пошлют.
Петруха говорил неохотно и неопределенно. Но мне почему-то казалось, что готовят нас не на поселение, слова о подопытных не выходили у меня из головы.
***
Дверь открылась, и в комнату заглянул статный парень с резиновой дубинкой.
- Все на выход! Обед. Приглашения ждёте?
- Командир, он новенький, ещё не оклемался. Может, я пайку сюда принесу?
- На выход я сказал! – Недовольно рявкнул парень. И его румяные щёки стали ещё ярче.
Я с трудом поднялся на ноги. Петруха подставил мне своё плечо опереться, и мы как сиамские близнецы пошкандыляли по коридору. Шкандыляли не одни. Человек пятнадцать доходяг шли одним курсом с нами. Где-то посередине коридор расширился.
Тут оказалась столовая. Накрытые столы изобилием не баловали, но еда была питательной и сытной. С течением времени меню того периода позабылось, но кое-что я помню.
Дымящуюся гречневую кашу, компот и обязательную шоколадку на десерт.
Набросившись на еду, я думал о том, как её обидно мало. Но съев пару ложек, вдруг понял, что больше не могу. Ещё одну ложку я не выдержу, а просто лопну. Тогда я стал глазеть по сторонам и считать едоков. 10, 15,25, 30..итого тридцать два человека. Доходяг и нормальных, уже откормленных примерно пополам.
- Петро, а после обеда что? Назад по камерам?
Петро, который желудок видать натренировал, уплетал кашу за обе щеки.
-У? – Поинтересовался он с полным ртом.
- Я говорю распорядок здесь, какой?
-Угу.
Про распорядок я узнал сам по окончанию обеда. Дистрофиков ожидал тихий час, а упитанных охранники погнали куда-то на процедуры.
***
Через неделю, когда я вполне набрался сил и сквозняком меня не качало, выяснились
некоторые особенности нашего содержания. Все арестанты были «стертые». Попали они сюда за банальное воровство вещей и продуктов. Но поскольку никто добровольно со своим добром расставаться не спешил, то грабежи и разбой были основными статьями.
Исключение составляли пару человек, которые как и мой сосед по камере принадлежали к
организованной преступности. И не делайте удивленные глаза, я вас умоляю!
И дело не в том, что в грабежах и разбое у них прорезался талант. А в том, что они во-первых, довольно долгое время умудрялись скрываться, а во-вторых, поставили кражи на поток организовав преступную группировку, именуемую в народе банда. Крали они автомобили. Специалист компьютерщик разблокировал сигнализацию, затем изменял прошивку хозяина. Третий специалист в автосалоне продавал автомобили как новые.
Правда, был видимо ещё и четвертый подельник, который умудрялся всё это проводить по документам. Как я понял, именно он и оказался слабым звеном. Первая же проверка вывела его на чистую воду, и ребята оказались здесь.
Впрочем, кто за что сюда попал меня интересовало мало. Гораздо больший интерес вызывали те «процедуры», которые проводили на испытуемых. Известно про них не было ничего, поскольку содержали нас по два человека в камере и виделись мы только в столовой. Разговоры между нами не приветствовались. После некоторого времени я стал замечать, что количество сидельцев уменьшается. Два- три человека пропадали каждую неделю. Причем о их дальнейшей судьбе не было ни слуха, ни духа. Сокамерники пропавших мрачнели лицом и как правило пропадали следом.
И пришла наша очередь с Петрухой….
Петруху забрали первым. Когда к вечеру его тело закатили на тележке и кинули на кровать, первое, что пришло в голову, это считывание с мозга. Какие-то следы от присосок на лбу и инъекций на руках. Петруха был в беспамятстве и признаков жизни не
подавал. Прислушавшись и убедившись, что он живой, я прикрыл его одеялом. И немного
поразмышляв о странных процедурах, и том, что надо будет порасспросить у него как очнется, я уснул.
Проснулся я от острой нехватки воздуха. Меня душили. Открыв глаза, в неровном свете дежурного освещения я увидел перекошенное лицо Петрухи. Безумные глаза вылезли из орбит, из приоткрытого рта слюна капала мне на лицо. Вокруг рта образовалась какая-то серая пена. Ничего страшнее в своей жизни я не видел. Пальцы Петрухи на моём горле казались свинцовыми, налитыми чудовищной силой. Но страх сковавший меня был ещё сильнее. Может и пришел бы мне конец в ту ночь, если б я не пересилил себя. Захрипев, я вцепился в его руки, затем в горло. Но казалось он не чувствует боли. Видя, что не могу его побороть, я из последних сил врезал ему ладонями по ушам.
- А! А! Шайтан! Кирдык буаз мешке!- Закричал он. – Шайтан!
Петро быстро заговорил на совершенно непонятном языке, буквально исходя пеной изо рта, что я уже сильно засомневался, а Петро ли это? И когда он опять кинулся, без жалости оттолкнул его ногами так, что он пропечатался к стене.
- Петро! Очнись! Петя! Сдурел?!
Но он совершенно не слышал меня и кинулся вновь. Крик его перешел в совершенно невообразимый вой, от которого мои волосы поднялись дыбом. Но тут дверь камеры распахнулась и влетевший охранник выстрелил из инъекционного пистолета. Петя обмяк и кулем свалился на пол. Следом зашел второй конвоир, вместе они подхватил обмякшее тело за руки и вытащили в коридор. Больше я Петруху никогда не видел.
***
…Настал и мой день. В кабинете, ничем не напоминающим медицинский. По крайней мере лекарствами здесь и не пахло. Зато пахло нагретой трансформаторной обмоткой. Пахло ионизированным воздухом. Пахло серьезными испытаниями. И люди с деловыми и занятыми лицами взялись за меня основательно и без лишней суеты.
Как там у классика? «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город.»
В общем, накрыло меня. Накрыло тьмой непроглядной и густой как сапожный крем.
Присоски мягко прилипли к телу. Несколько
