кое-как отползал подальше — мина взорвалась под правой гусеницей и механика-водителя просто выбросило через открытый нижний люк.
Данила стал вылазить и увидел — правый передний отсек башни вскрыт словно консервным ножом, и пламя беспрепятственно лижет лоток с боекомплектом. Данила выбрался на башню и через люк экипажа выхватил одного за другим обоих бойцов — буквально одной рукой, как гири, поднимал и отбрасывал в сторону от машины.
В башне от жара уже лопались электронные лампы приборов. Горела резина противоатомной защиты. Данила хотел оттолкнуться от башни, уже почти оторвался от нее, когда рванул боекомплект. Сразу же, следом, прогремели еще два взрыва — передний и задний топливные баки. В небо взметнулся огненный пузырь…
Останков Данилы Голубцова не обнаружили, видимо, разметало взрывом. Только неподалеку от развороченной шилки валялся его изорванный, обгоревший шлем. Бойцы отделались контузией и ожогами. А старшего лейтенанта запаса Данилу Голубцова решено было представить к какому-нибудь подходящему ордену и к очередному воинскому званию — капитан запаса. Посмертно.
Конец второй части
Приложение
Тимофей Горкин
Пускай Вселенная остывает
(драма-трагедия)
Вместо Пролога
Автор: Я, автор, век влачу как торбу на плечах.
Среди долин, восхолмий и нагорий, а также океанов.
А в торбе — полный негоразд, загадка на загадке.
Всё сумрачно в подлунном бренном мире…
Вот небо, но о нем не будем — оно безмолвно.
Тогда о чем? Да вот хотя б — про это:
Про сталью огнепышущих драконов,
Что в бой идут и гибнут в нем.
Или про тучи, что как люди,
А люди — тучи. И так у них всегда.
Или про флейту, инструмент известный.
На ней еще старик Гомер играл,
Когда был зряч, а зряч, увы, он не был.
Так что ж воспеть? О чем поведать?
Иль о холодных льдинах океанов,
Что моряков безжалостно ввергают
В свою пучину бед, юдоль страданий?
Нет, всё это не то. Всё мелко.
А впрочем, замолчу-ка лучше.
И вдаль уйду.
И будь что будет!
Собственно Пролог
Автор
В истертых старых сапогах, подбитых мехом,
В одежде странной, не по росту
По сцене не спеша прошел.
И сел на табурет, такой же деревянный,
Как палубы ахейских кораблей.
Он смотрит на меня спокойно.
А этот грим? — Вергилий Данта.
Он что-то говорит.
Голос: «Здесь пустота и нет миров.
Театр, среди времен забытый.
Вот декорации, кулисы, занавес,
И рампы свет едва мерцает
В пустоте…
Так что же, режиссер,
Берешься сделать драму?
Подмостки ждут. Накрашены давно».
Автор: Я — режиссер? Пускай. Но нет актеров.
Ведь невозможно драму показать, когда
Ни одного не сыщешь.
Без них театр мертв.
Голос: «Нет, твой театр не жив, не мертв.
Он просто есть. А что ж актеры?
Актеры будут…
Но для начала, режиссер, взойди-ка ты на сцену.
Или ж спустись сюда, на сцену, с высот своих».
Автор: Сказал и в тот же миг исчез,
Как будто сон, оборванный сюжетом.
И вот я здесь, стою у рампы.
Кто я? —
Чей-то сон? производитель снов? или мираж себя,
В забвенье помещенный, как в банку таракан,
И там навек забытый вместе с банкой?..
Вы, небеса… Как далеки!
Молчите. Но даже тишина мне ваша не слышна.
Один лишь я. И брошенный театр.
А вот огонь горит и светит бутафорский
В средине сцены.
Откуда? Почему? И сверху…
А сверху звезды, словно на холсте
Художника— маля?ра: просто пятна.
