И гул шагов далеких.
Акт первый
Тяжко влача дубину по ступенькам, на сцену вламывается-вторгается дикарь. Жадно переводит дух — запыхался.
Дикарь
Похоже, оторвался… Да, ушел,
Не слышно криков «стой» и топота погони.
Как тихо тут… Не грех передохнуть,
Не пахнет саблезубом, ни медведем…
Век каменный — жестокий век!
Цивилизация — величественно слово!
В соседнем племени давно костры пылают,
Для всех, а не для ритуалу,
И греться может всякий невозбранно,
Струится, льется бронза, пахнет хлебом ржaным,
А мы-то чахнем по пещерам стылым.
И гроз боимся, словно и не человеки —
Венцы творения, цари природы!
Не сахар нам такое прозябанье.
У них там, говорят, уж танцы —
Не наше варварство.
И дeвицы куда пышней и глаже,
А также чище, и благоухают…
Да их колдун от всех болезней лечит!
А наш? Один рецепт: больной? в котел!
В котел — меня?! Нет, никогда!
Меня нельзя в котел!
Я ж должен приобщиться свету знанья.
Но, говорят, чужих они не привечают.
Да, это точно так. И хорошо,
Коли удавят сразу.
А то начнут пытать.
Они умеют это делать, и отменно.
Да, я дикарь, и в чем-то каннибал!
Но я дитя природы — лист чистейший,
Таб?ла раса, так сказать… Сама невинность!
Да-а, пострашней дубины бронзовое шило,
Когда его тебе под ноготь, раскаливши,
Цивилизованные свиньи!
И эта мерзость — идеал, скажите?
Так что ж, назад оглобли?
А куда?
Мне выпал жребий злой,
Соломинка
Судьбу мою решила роковым
Исходом — быть в котле
Похлебкою наваристой
И мясом. Какая дикость
Этот наш каннибализм!
И вот бежал.
О! Так-таки костер.
Ну что ж, тогда покуда
Присяду, посижу, погреюсь у костра,
Хлебну чайку, сыграю в покер,
Иль пульку распишу,
Или хотя бы в эти… как их…
В нарды. Знатная игра!
Откуда я слова такие знаю?
Автор: Да, вот так персонаж!
Такому сунешь палец —
Без всей руки оставит в миг один.
Его бы вразумить, наставить
На путь. Мне нужен персонаж,
Который всех наставит,
Каков он будет видом?
Пусть будет неказист,
Пусть ростом невысок, в одежке скромной,
В очках, с бородкой жиденькой такой,
Но — с думою глубокой о высоком.
Озираясь, на сцену почти на четвереньках выбегает новый персонаж; он в изодранном в клочья пиджаке, запачканных грязью кальсонах; на носу — разбитое пенсне. Останавливается и начинает гордо отряхиваться.
Человеколюб: Опять мне родина чужбиной оказалась,
Опять душа непонята людьми.
Все те, кого я так любил,
Меня камнями как злодея забросали.
Костер идей впустую отгорел,
Соцветья добрых дел раскрыться не успели…
Эх, стар и болен я, и нету сил
Найти людей и всё начать сначала.
А надо бы начать,
Мне совесть руки опускать не позволяет.
Наш город Солнца — дивный сад, цветник,
В нем изобилье всяческих излишеств,
И вот что важно — люди все там братья,
Все поголовно. И лишь я не брат.
Я братских чувств не испытал от веку,
Все — братья, и лишь я один —
Паршивая овца, поганая, худая.
Ужасное такое положенье