— Все, — велит мне Карло, — вдыхай все до конца.
А я смотрю на него и киваю головой: он просто хочет, чтобы я накачался этим наркотиком, для него это очень важно. Действительно, первая затяжка получилась какой-то робкой: больше дыма клубами повисло, закачалось в воздухе, чем проникло ко мне в легкие. Карло снова чиркает зажигалкой, и едва начинает подниматься дым, я затягиваюсь, на этот раз ни одна струйка не пропала даром, все угодило прямо в рот. Я сразу почувствовал целый букет, удивительный, приятный, но на грани противного: вкус навоза в конюшне, смолы, хлеба, фруктов, зерна, молока, бумаги и ладана; и сверху вниз, от рта к легким, разлилось тепло, а вверх, к мозгам, пополз холодок. Карло отдает мне зажигалку, я должен проделать всю операцию самостоятельно. Я держу лист фольги в правой руке, а зажигалку сжимаю в левой, трубка торчит у меня во рту, и в такой позе я снова зажигаю огонь и играю со скользящим по фольге шариком, в третий раз я вдыхаю дым, очень глубоко вдыхаю, — пошло оно все к черту, — вдыхаю до самого конца; проделываю еще раз все сначала, и на этом останавливаюсь, передаю Карло все его причиндалы и откидываюсь на спинку дивана. Теперь снова его очередь курить. Он курит, а я наблюдаю за ним в полутьме, которая мало-помалу становится стеклянной, нет, зернистой, нет, гипсовой: как ловко Карло манипулирует всем этим, он преследует плавно скользящий по складочкам фольги шарик зажатой в зубах трубочкой, я даже завидую этой его ловкости. Он делает парочку глубоких затяжек, а потом откидывается на спинку дивана, улыбается, и на щеках у него появляются плутоватые ямочки, ну вот — снова моя очередь; я затягиваюсь, один, два раза, неистово затягиваюсь, мне бы не хотелось в этом признаваться, но меня жжет зуд соперничества, а потом снова он, и снова я, а потом он, а как иначе, проклятье, мы ведь братья, все пополам, сначала один, потом другой, как когда-то в детстве, когда папа водил нас в парк кататься на пони, или на летающих тарелках в Луна-парке, и мы никогда не выигрывали, никогда, случалось так, что мы оставались наверху до самого конца, но потом, в заключительном поединке, нас всегда кто- нибудь подбивал, и поэтому долгие годы мою душу разъедала язва, оставшаяся после поражений в таких битвах, кроме шуток, я всегда опасался дуэлей, я всегда боялся их проиграть, и поэтому неизменно старался их избегать, я имею в виду не только дуэли в Луна-парке, но и в жизни тоже, я всегда тщательно избегал, насколько это было возможно, любых поединков или столкновений лбами, и еще только три года назад до того чудесного подарка, на праздник Эпифании, все так и было. Это случилось с нами на аттракционах в Кастильон-делла-Пескайа, когда Клаудия приставала ко мне со своими просьбами покатать ее не больше не меньше, а на летающих тарелках, она так долго и настырно канючила, что я махнул на все рукой и, набравшись мужества, повел ее туда, хотя уже заранее страдал от унижения, которое скоро, как я полагал, мне предстояло испытать, когда какой-нибудь фиговый папочка со своим толстяком-сыночком безжалостно собьют нас, и мы совершенно незаслуженно полетим вниз, незаслуженно еще и потому, что не станете же вы утверждать, что эти летающие тарелки стреляют по-настоящему? — ведь на самом деле это кассирша в будке решает исход битвы, она решает все: кто выиграет, кто проиграет; честно говоря, я точно не знаю, как она это делает, может быть, она нажимает на кнопку или что-нибудь в этом роде, я так никогда об этом и не догадался; мы садимся в тарелку, и я уже начинаю думать, как я буду оправдываться, когда мы проиграем один, два, три, четыре раза, в общем, когда Клаудия начнет расстраиваться оттого, что мы все время проигрываем, но случилось все наоборот: выигрывали мы, а другие тарелки падали одна за другой, и случилось так, что мы на своей тарелке на необыкновенно долгое мгновение остались один на один с людьми на другой тарелке, и мы приготовились выстрелить друг в друга; и, в конце концов, выиграли мы, невероятно, но факт, заключительный поединок все-таки выиграли мы, та пара падает вниз, а мы остаемся наверху, мы не только выиграли дуэль, но с того раза начали выигрывать без конца, не переставая, все время на орбите оставались только мы, поединок с каким-нибудь противником неизменно выигрывали мы, никому нет от нас спасенья, поистине фантастично выигрывать таким образом, такая победа дарит тебе какое-то особенное, неповторимое ощущение, по правде говоря, никогда раньше ничего прекраснее я не испытывал, нет, выигрывать без борьбы, незаслуженно и бесконечно, потому что наша победа давала нам право на бесплатный кон, а в тот вечер в победители кассирша выбрала именно нас, она решила впустить нас в поразительный, магический круг — победа-бесплатный-кон — еще-одна-победа-еще-один- бесплатный-кон, возможно, это был самый прекрасней момент в моей жизни, несомненно, время, проведенное на аттракционах в Кастильон-делла-Пескайа, было самым счастливым моментом в моей жизни. Подумать только: последний противник, осмелившийся сопротивляться нам, падает в пропасть, и мы остаемся одни: я и Клаудия, одни, наверху среди прожигающих горящими точками черный фон моря огней, разбросанных по побережью, и нас ласково овевает теплый ночной бриз, он играет нашими волосами, и теперь уже мы оба уверены, — что самое бесподобное, — что скоро все снова повторится, а потом еще, еще и еще раз, она, потому что просто уверена, что ее отец непобедим, а я, потому что знаю, что это просто какое-то чудо, но выбор на этот раз пал именно на нас. Наконец Клаудии это дело надоело; клянусь: после десяти или пятнадцати побед подряд ей все надоело, она захотела пойти на автодром, и наш бесплатный кон мы подарили другой паре: отец-сын, и сошли с круга непобедимыми, как Роки Марчано[64]…
Карло смотрит на меня и улыбается, снова протягивает мне опий. Он наркоман. Я это знал, но одно дело знать, а совсем другое видеть все собственными глазами, это сильно бьет мне по нервам. Карло — наркоман. В голове у меня сейчас царство холода — все замерзло. Слово наркоман замерзло, и я снова становлюсь моим отцом, слово «отец» леденит арктическим холодом, да, но тогда он был прав, — замороженная правда — потому что это истина, всегда это было истиной: легкие наркотики влекут за собой сильнодействующие, это ведь так просто, само собой разумеется, мои сыновья, черт их задери, вы только на них посмотрите: один смутьян, а другой смиренник, как это так, сволочи они этакие, будь они трижды прокляты, могли с этим не соглашаться?
Знаешь, какие были самые прекрасные моменты в моей, жизни? Что ты сказал? Я у тебя спрашиваю, знаешь ли ты, какие были самые прекрасные моменты у меня в жизни? Стоп, всем стоять на месте: это просто телепатия какая-то, как это, черт подери, Карло дога… Ты помнишь, мама нас водила в парк, в Вилла Челимонтана? Помнишь, я садился на качели, а ты начинал закручивать веревки? А мама нам строго- настрого запретила это делать, но мы выжидали, пока она отвлечется, и ты начинал закручивать веревки, ты крутил их до тех пор, пока мне уже некуда было деваться и приходилось наклонять голову, и вот так, согнувшись в три погибели, я ждал, пока ты не закрутишь до конца не отпустишь их. Веревки раскручивались, а я на качелях крутился вокруг своей оси, я крутился все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее, помнишь? А когда мама это замечала, было уже слишком поздно, она уже не могла остановить ту воронку, вращающуюся с бешеной скоростью, а когда веревки раскручивались до конца, после последнего рывка по инерции они начинали закручиваться в противоположном направлении, но только чуть-чуть, а потом снова раскручивались и закручивались в другую сторону, и так далее до тех пор, пока качели не останавливались, а мама, рассердившись на наши шуточки, не уводила нас домой. Ну вот, когда веревка в первый раз раскручивалась до упора, в тот самый момент резкого рывка, до того как они начинали закручиваться в обратном направлении: именно этот момент был для меня поистине фантастическим, больше никогда в жизни мне не довелось пережить подобные ощущения, в такие моменты у меня было все, что мне нужно в жизни: исполинская, неукротимая сила, скорость, страх, а значит и смелость, и адреналин, а после стольких витков этой бесконечной карусели я просто ошалевал, голова у меня шла кругом и, естественно, я не соображая ни хрена, а в момент рывка, все эти ощущения, десятикратно увеличиваясь, становились просто невыносимыми, понимаешь? Они были настолько интенсивными, что я чувствовал себя взрослым, взрослым и великим только потому, что я был способен испытывать накал подобных эмоций и
Тишина.
Минуточку, минуточку. Почему это вдруг Карло мне это говорит? Как это ему удалось прочесть мои мысли? Тишина. Судьбоносная — я просто не знаю, как это можно назвать по-другому — тишина. Странно,
