Спокойный хаос

тазом вульгарное движение, раздувая до макроскопических размеров недостаток бедной девочки.

Бенедетта кивает и слушает, вдруг Джузи захочется еще немножко ее подразнить; но Джузи и этого достаточно, движением головы она отправляет ее на место.

— Ты ходил на встречу в Горгондзоле? — спрашивает у меня Барбара-или-Беатриче.

— Нет, не смог.

— Очень жаль. Если ты не пошел из-за Клаудии, мог бы оставить ее у меня, я ведь тебе говорила.

— Да нет, дело не в этом. К нам приезжал мой брат, и…

— Твой брат, тот, что «Барри»?

— Да.

— О-о, в следующий раз, когда ты его увидишь, скажи ему, что я его страстная поклонница, в моих глазах он — легенда.

Она встает и, словно танцуя канкан, начинает вертеть задом у меня перед глазами, — надо сказать, что у нее крепкий и нервозный зад, как впрочем, и вся ее фигура — она хочет, чтобы я обратил внимание на магический фирменный знак на кармане ее джинсов: «Барри».

— Посмотри.

А что если я сейчас облапаю ее зад? Двумя руками? Кто посмеет меня обвинить?

— Да, вижу.

С чувством удовлетворения она садится на место, пожимает плечами.

— Знаешь, Лоренцо издевается надо мной, но я стараюсь ему не поддаваться.

Лоренцо — ее муж, маленький тиран, тщеславный, изнеженный мешок с деньгами, у него всегда ужасно самонадеянный вид, он привык корчить из себя умника, ведь он преподает, уж и не знаю что именно, в ЛУИССе[69], а еще работает консультантом при какой-то мультинациональной компании по производству косметики. В прошлом году его имя появилось на страницах журнала «Класс» в статье о консультантах ведущих промышленных предприятий в Италии, и по этому поводу он организовал званый ужин, на котором присутствовали и мы с Ларой. Среди его гостей был журналист, написавший статью.

— Подражание из MTV, так он это называет, но он ошибается, я никогда не смотрю телевизор. Вещи твоего брата мне и в правду очень нравятся, они меня вдохновляют, а если эту фирму носит Дженнифер Лопес, мне-то что за дело? Скажи ему, что ради него я готова хоть на развод.

Разумеется, насчет развода она пошутила, и, конечно, первая засмеялась, демонстрируя свои острые, белоснежные зубы, упаси бог быть укушенным такими зубками; однако это словечко она все-таки произнесла, да и неудивительно: стоит только познакомиться с ее мужем, и это обстоятельство — тут как тут, сразу приходит тебе на ум. И потом еще, если на нее хорошенько посмотреть, одета она — или, точнее, раздета — как пятнадцатилетний подросток: на ней вылинявшие, искусно разорванные, с надписью «Llevanta» на бедре, приспущенные так, что из-за пояса выглядывает краешек трусов, джинсы, сильно облегающие ее крепкий зад и бедра — дизайн моего брата — да коротюсенькая майка, открывающая пупок, — и эта тоже «Барри»? да нет, наверное, иначе она бы мне об этом сказала, она бы и сиськами качнула у меня перед носом — на руках у нее штук двадцать черных, резиновых колец, похожих на прокладки для душа или, может быть, это действительно прокладки, а на ногах — фиолетовые спортивные туфли фирмы «Converse», в общем, будь я ее мужем, я бы тоже сделал кое-какое саркастическое замечание по поводу ее наряда.

— В следующий раз, когда он приедет, я приглашу тебя к нам на ужин, и ты сможешь сказать это лично.

Но я ей не муж, и мне глубоко наплевать, как она там одевается.

— Да ты что, ты это серьезно?

И она не единственная, многие женщины в ее возрастной категории так выряжаются, особенно летом — или во время необъяснимых возвращений лета в разгар осени, хоть в такие погожие деньки, что установились у нас в последнее время, — скажу больше, если бы ее ровесницы и тридцатилетние, как Марта, и двадцатипятилетние, как Иоланда, не одевались бы так, если бы прикид Барбары-или-Беатриче был частным случаем, тогда бы, конечно, клиентками предприятий по сбыту модной одежды действительно были бы только пацаночки, любительницы программ MTV, вот тогда бы хрен Карло удалось продавать свои джинсы в таком количестве, как сейчас, да еще и по 120 или 180 евро за пару.

— Конечно, серьезно.

У нее звонит мобильник — и пошла плясать румба. Она ищет его в беспорядке своей сумочки фирмы «Freitag», сшитой из переработанной парусины крытых грузовиков, (мне об этом известно, потому что и у Аннализы, моей секретарши, есть такая же), находит, смотрит на дисплей — кто ей звонит; выразительная гримаса, появившаяся у нее на лице, означает, что она просит у меня прощения, отвечает, встает и отходит в сторону, ищет место, где поле приема интенсивнее, чтобы можно было спокойно поговорить… Лара себя так не вела. Лара не прилипала ежеминутно к мобильному, она бы никогда не взяла мобильник Еноха, если бы увидела его на крышке мусорного ящика. Лара одевалась со сдержанной элегантностью, она не поддавалась чарам Карло, — более того, они не очень-то ладили между собой: побаивались друг дружку, чувствовали себя неловко в обществе друг друга, между ними так никогда и не установились доверительные отношения. С ними мне всегда было легко, потому что ни при каких обстоятельствах они меня ни в чем не превосходили. Клаудия обожает своего дядьку, она боготворит его независимо от того, что он мне брат, именно с этим мне труднее всего смириться. Мой брат, ее дядя. Спустя несколько дней после смерти матери она мне призналась: «Знаешь, что меня больше всего поразило в жизни? Когда я обнаружила, что моя бабушка — это твоя мама». Но здесь я должен только созерцать. Мне нужно глубоко подышать, расслабиться, разгрузиться и внимательно смотреть на дочь, сейчас она выполняет упражнения на бревне. Она неподвижно застыла, стоя на бревне, вытянулась, напряглась как тетива. Ноги слегка расставлены по диагонали так, чтобы использовать все пространство, доступное на этой узехонькой полоске опоры. Руки вверх, кисти рук надломились в запястьях и повисли, спина выгнута дугой, гибкая, заряженная потенциальной энергией, которая вот-вот вырвется наружу, она старается сосредоточиться. Ей предстоит выполнить трудное упражнение, немногие девочки на свете способны сделать это, она должна выполнить его еще и технически совершенно, иначе ее ждет выговор. Она выжидает подходящий момент, когда сможет полностью собрать и контролировать все свои силы и способности, необходимые для прыжка. Она собирается, выжидает. Однако не забывает, что в ее распоряжении только несколько секунд: четыре-пять, не больше, по истечении этого времени в любом случае ей придется прыгать. Я сижу наверху и не могу ничем помочь. Или могу? Конечно могу, звездочка. Я смогу тебе помочь, если ты слышишь меня. Ты слышишь меня? Ты помнишь тот плакат, что висел на стене вашей классной комнаты, когда ты училась еще в первом классе? На нем был изображен мальчик, поднимающий очень тяжелый камень, а рядом с ним была его мать; он был упрямым ребенком и много раз изо всех сил пытался поднять камень, но ему не удавалось даже сдвинуть его с места, тогда он пожаловался своей матери: «Мама, я не могу поднять этот камень», а мать ему ответила: «Напряги все свои силы, и вот увидишь, ты справишься». Мальчик ей возражает, что уже собирал все свои силы, но ничего у него не получается, на что мать ему отвечает: «Нет, родной мой, все свои силы ты еще не использовал. Ведь у меня помощи ты еще не попросил». Вспомни о том плакате, звездочка, и прежде чем прыгнуть, посмотри вверх, посмотри на меня. Взгляни на меня лишь на мгновение, не теряя концентрации: взгляни на меня, как на часть твоего упражнения и возьми и мои силы тоже. Если я в тебе выживу в тот миг, когда будет существовать только твое тело в движении, тогда — да, я смогу тебе помочь, и еще как помочь. И твоя мама выживет вместе со мной, и она сможет помочь тебе. Ну же, звездочка, посмотри наверх. Давай поиграем в романтическую игру, в такую игру никогда бы не следовало играть в жизни (впрочем, наверное, ты помнишь: когда-то в детском саду вас попросили одним прилагательным охарактеризовать своего папу, и твои подружки сказали: «замечательный», «добрый», «красивый», «главный», а ты сразила своих воспитательниц наповал, назвав меня «романтичным»? Ты тогда даже точно не знала значение этого слова, ты думала, что оно имело отношение к Риму[70], ведь я тебе все уши прожужжал о городе, где я родился и куда мы каждый год ездили на Рождественские праздники, вот ты и нарекла меня «романтичным», с того дня твои воспитательницы стали смотреть на меня другими глазами…),