ноги - вверх, раздвинула их английской буквой «V» и говорит: «Покажи, как ты своим молотком стучать умеешь»… Ну, я как мог, настучал, кончил, мокрый весь, как утопленная мышь, спрашиваю, довольна ли, а она хохочет, грудями трясет: «Таких, как ты, мне целую роту надо на один оргазм!» Сучка бешеная, она меня там всего изнасиловала так, что на баб век теперь тянуть не будет! Нет, это что за мода такая: мужика привязывать на велотренажер, самой спереди, задницу отклячив, пристраиваться и требовать, чтоб мужик и педали крутил, и это… дело делал! Викентий, ты чего рожу воротишь, сам же просил подробности… Про оральный секс рассказывать?
– Не надо,- отмахнулся Викентий. Было ему мерзко.
И мерзко вовсе не по причине того, что Надежда, на вид то интеллектуально-невинная, то сурово-аскетичная, то интеллигентно-фригидная, оказалась этакой похотливой, да еще изобретательно-похотливой тварью. Викентий уже понял, что масок у этой женщины больше, чем волос на лобке. Мерзко было от другого.
Да, Надежда лицемерила и носила маски.
Но обиднее всего было то, что от этой лицедейки сердце Викентия начинало стучать с нехорошими перебоями. И признаться в любви к Надежде было страшно даже самому себе.
Потому что это все равно, что признание в любви куклы к своему кукловоду.
А еще тошней осознание - ты у нее не единственная марионетка. Степан… Под какой удар он попал? Какая роль была отведена ему, вечному весельчаку и оптимисту? И когда же эта стерва наиграется и прикроет свой чертов театр!!!
– Кешаня, ты чего за голову схватился? - участливо спросил Степан, и дипломированный маг пришел в себя.
– Извини, Гремлин. Мысли просто… Всякие. Ты лучше рассказывай, что дальше было.
– Дальше-то…- Степан потер лоб иссохшей морщинистой рукой (а раньше у него были руки как руки. Руки нормального молодого мужика).- Валяюсь я на ковре, отдыхаю. Все хозяйство, блин, болит так, будто я им гвозди заколачивал! Ну и остальное тело соответственно. Надежда эта, сучка, враскорячку уселась на какой-то тренажер, курит и на меня насмешливо так поглядывает. «Что,- говорит,- устал, Степушка?» Стерва, одно слово. «И танки,- говорю,- устают по грязи гусеницами шлепать. А я тебе не танк. И не бульдозер. И вообще, прикрылась бы ты хоть полотенцем! Неужто в тебе никакой женской стыдливости ни капельки не наблюдается?» «Нет! - хохочет.- Ни капельки! Когда тебе хочется получить удовольствие, помни, глупый мальчик Степа: стыдливость - это все, что удовольствию мешает!»
И тут она нажимает на какой-то рычаг на своем тренажере, и вижу я, как из тренажера этого здоровенная палка с набалдашником выдвигается. Вот, блин, думаю, до чего в интим-салонах технологии дошли: и спортом занимайся, и… В общем, пристроилась она на эту бандуру, та ее раскачивает как надо, а Надежда только постанывает, на меня глазеет, хохочет и сама себе груди тискает! Кешаня, веришь, много у меня было разных баб, но чтоб такая бесстыдная и ненасытная - впервые!
Я аж отвернулся и глядеть на это паскудство не стал. Лежу себе на ковре, думаю, как бы отсюда свалить по-тихому. Одно обидно: эта паразитка, перед тем как со мной сексом заняться, всю мою одежду в какой-то люк на полу кинула и пяткой тот люк прихлопнула. А куда я голый выберусь? И выберусь ли? И как там ты, в одиночестве за накрытым столом сидишь?… Размышляю, в общем, на актуальные темы. Тут, слышу, паразитка откачалась-отвизжалась, слезла со своего похабного фаллотренажера и ко мне под бок - бух на ковер! «Хорошо тебе со мной?» - интересуется, а глаза у самой, как у наркоманки после передозы. «Бывало лучше»,- дипломатично так отвечаю. Думал: прибьет за такие слова, но ничего, обошлось. Промолчала и только стала вокруг себя по ковру руками водить. «Эй,- говорю,- озабоченная, так и будем лежать? Мы же вроде собирались твоего ненаглядного африканского Луи искать?» А она так засмеялась тихонечко: «Зачем его искать?! Он сам придет!»
Ну, думаю, не дом, а клиника для буйных психов! Если сейчас сюда еще и этот Луи явится и нашу парочку в этаком виде обнаружит, быть как минимум большому международному конфликту!
Тут, смотрю, один ковер на стене отъезжает в сторону. Все, понимаю, хана, Луи подгреб собственной персоной! Сейчас застанет меня со своей невестой и разделает на суповые наборы для домохозяек! По двадцать три пятьдесят - кило… Но, к моему удивлению, это оказался никакой не Луи. Подходит к нам, лежащим, явная баба в возрасте, дородная такая и темнокожая…
– Типа как Вупи Голдберг? - осенило Викентия.
– Точно! Я еще тогда подумал, кого же она мне напоминает?! Ну, на этой бабе хоть кое-что из бельишка было, типа комбинашки шелковой, чуть ниже пупа, да, и чулки черные. Я еще тогда подумал: зачем негритоске черные чулки? Надевала бы белые или там красные… Для контрасту. Волосы у той Вупи на голове заплетены в кучу косичек, а на концах что-то типа золоченых пуговиц мотается. Экзотика, короче. Подходит ко мне, на ковре распластанному, эта самая экзотика и начинает задушевно улыбаться. А я внутри себя начинаю стенать и плакать, потому как еще одной ненормальной бабы мне уже не вынести и грыжа мошонки мне обеспечена вместе с неоперабельным ущемлением крайней плоти!
– Что ты несешь, дурак, таких и болезней-то нет…
– Вот если бы эта баба на меня насела, то были бы! - глубокомысленно поднял палец Степан.- Но бог миловал. Постояла она надо мной, оглядела всего с головы до копчика и повернулась к Надежде со словами: «Ты покрупнее жертву не могла найти? Кошелка ты дырявая! Тебе бы только о промежности своей думать, а не о деле! Смотри, Аукера, не исполнишь своего замысла, лишишься и того, что имеешь!»
Надежда ей что-то принялась вякать на иностранном языке. Поругались они так минуты две-три, потом Вупи махнула рукой:
– Ладно, хватит препираться! Пора дело делать.
Достала откуда-то (из воздуха, что ли?!) длинный ремень и вокруг меня его уложила. Я было подняться хотел, но тетка так на меня глянула, что я обратно лопатками в ковер вжался и только глазами за процессом наблюдаю.
А от ремня этого пованивает как-то странно. Пригляделся я: елы-палы, это ж змеи дохлые, между собой за хвосты и головы связанные!
– Змеи? - переспросил Викентий.
– Они самые! И их там было потом - сказать страшно.
– Ну… Ты все-таки говори. Может, банан съешь?
– «Съешь»! Я, Кешаня, с тех пор как в этой больничке оказался, и рад бы что поесть, да не могу: тут же все обратно выхлестывает!
– Что врачи говорят?
– Отходняк, говорят, после наркоза. А я так сам себе думаю: это все со мной из-за того, что Надежда и ее Вупи тогда делали. Ты слушай…
Вупи эта тоже заголилась (чулки, правда, оставила), но там смотреть не на что: живот отвис, задница размером с кресло; отстой, короче. Вот. И легла Вупи на ковер слева от меня, а Надежда лежит справа. И ни ногой, ни рукой они за ремень вонючий не цепляются. Полежали-полежали, да и запели. Мотив, знаешь, знакомый: вроде «Ой, мороз, мороз!», а слова все непонятные. И жуткие какие-то. Потому что под эти песнопения со всех углов, из-под ковров, с тренажеров, с потолка даже полезли змеи! Но ко мне, правда, ни одна тварь ползучая не приблизилась даже, видно, из-за ремня. А уж по этим бабам как змеи ползали - триллер, и только! Смотрю: у Надежды к грудям две змеи присосались, одна вокруг головы обвилась, с извращенкой этой лижется-целуется, а еще один, здоровенный такой, вроде удава, прямо промеж ног полез! Гляжу на черномазую: та совсем под змеями скрылась, одни глаза блестят, жутко так. И уже ничего не слышно в комнате, кроме змеиного шипения… Чувствую, сознание у меня от этого мутится, и тут…
Надежда и Вупи разом руки, обвитые змеями, подняли да как закричат: «Алулу Оа Вамбонга! Алулу Оа Вамбонга! Алулу Оа Вамбонга!»
– Это ведь настоящее имя того самого Луи! - воскликнул, не помня себя, Викентий.
– Знаю,- хмуро кивнул Степан.- Тут я его и узрел. Он с потолка спускался, полупрозрачный такой. Сам смуглый, а одежды вроде простыней, белые. И на голове что-то блестящее, наподобие короны. А глаза нечеловечьи - цвета расплавленного золота глаза.
– И что?!
– Он метаться стал под потолком, а змеи все за ним. Но, видно, он змей не очень любил, потому приземляться на пол не стал и еще принялся в тварей ползучих какими-то блестящими дротиками кидать, да метко так! Я ему ору: «Мужик, вали отсюда, тут сплошной экстрим, и меня с собой захвати!» Тут он на меня и поглядел…- Степан замолчал, откинулся на подушку, полуприкрыл глаза.
– И что? Что? - назойливо вопрошал Викентий, которому весь рассказ Степана мог показаться фильмом в жанре экшн, кабы не его собственная жизнь.- Степан, ты не молчи только. Тебе плохо? Воды? Пива?
– Ничего не надо,- изменившимся, осевшим каким-то голосом заговорил Степан, не открывая глаз.- Он увидел меня - единственного защищенного от змей, и… Дальше ничего не было. Темнота. Наверное, я сознание потерял. Надолго. Очнулся от боли и увидел, что негритоска и Надежда пальцами режут мне живот и вкладывают туда змею… Но я понял, что это бред, и опять отключился. Совсем очнулся уже здесь, в клинике. Оказалось, врачи меня подобрали прямо у порога, я весь кровью истекал. Они меня на операционный стол, вскрыли - а у меня внутри нож был золотой. В виде змеи. Нож они, конечно, себе забрали и теперь говорят, что у меня был аппендицит. Такого аппендицита заклятому врагу не пожелаешь…
Речь Степана становилась все тише и несвязней, Викентию пришлось наклониться к подушке, чтобы слышать, о чем говорит друг.
– Устал я, устал я. Знаешь ли ты, смертный человек, о такой усталости? Путь славы и скорби, он утомителен. И все меньше тех, кому ты склонен доверять на этом пути… И путь становится черным колодцем, в котором, бросив камень, не услышишь всплеска… Тяжело нести бремя истинного знания. Тяжело знать, что не с кем разделить это бремя… А еще тяжелее понимать, что от тебя жаждут не знания, а золота…
– Степан,- тихо коснулся костлявого плеча Викентий.- Гремлин… Бредишь ты.
– Выслушай, смертный,- шептал с закрытыми глазами Степан.- Выслушай и помни: ей нельзя доверять Главную Власть. Ибо она из тех, кто даже в небе видит лишь свое отражение. Не верь ей. Не подчиняйся ей, пока сможешь. Разбей ее зеркала и спутай ее нити… Только не давай Главную…
– Степан! - крикнул Викентий, на которого эта речь произвела пугающее впечатление.- Очнись!
– Да.- И Степан замолчал, свесив голову на грудь.
– О господи! - вскинулся Викентий и принялся щупать у друга пульс. Пульса не было.
– Сестра! Кто-нибудь! Дефибриллятор, быстро! - заорал практикующий маг, выбегая из палаты в коридор.
От страха за друга у него вылетели из головы все вопросы. Например, почему на втором этаже загадочного особняка он обнаружил Степанов мобильник. Почему этот мобильник звонил и кто-то голосом Степана умолял Викентия бежать… Сейчас было не до этого. Вересаев, как бывший врач, быстро сориентировался, и через минуту у постели его друга суетилась уже целая реанимационная бригада, возвращая Гремлина к жизни.
– Степан, ты меня слышишь?! - прорывался в сознание друга Викентий.
– Да,- отозвался наконец Степан, но каким-то незнакомым голосом.
– Паразит, всех на уши поставил,- облегченно констатировала реанимационная бригада и вымелась прочь, оставив Степана наедине с Викентием и
