что можно переводить, что – нет. Дегустацию сегодня будем проводить закрытую. Приказ министерства. Новые консервы «Ужин студента». А какая фабрика выпускала – не объявлено. Чтобы все было чисто. А то знаем вас: приятелей захвалите, недругов с грязью смешаете. Как говорится, «друг другу терем ставит, а недруг недругу гроб ладит».
Две официантки в кружевных веночках начали обносить присутствующих голубыми тарелочками. На каждой стояла вскрытая консервная банка без этикетки, стакан минеральной воды, лежала серебряная ложечка и ломтик хлеба. Антону и Меладе тарелочки не досталось.
В благоговейной тишине началась дегустация. Обладатель спецгалстука откидывал лоснящееся лицо к потолку, закатывал глаза, вслушивался в оттенки вкусовой симфонии. Обладатель золотого спецпера держал непрожеванный комок за щекой, пробовал языком там и тут, записывал впечатления на листке бумаги. Тощий старик, с прозрачной, иконописной бородкой, накинулся на банку так, будто утром никто не дал ему позавтракать и в обеде он тоже был не слишком уверен. Директор вырезал ложечкой аккуратные полушария, бросал их в рот и смаковал, как мороженое. Потом встал и пошел вокруг стола собирать листки.
– Так, так… «Удачное сочетание легкости и питательности…» «Следует особо отметить отличные вкусовые качества говяжьего желе по краям…» «Добавление печенки – отличная идея…» «Посол хорош, но не добавить ли слегка перчику для пущей сохранности?» Короче говоря – что? Какой будет приговор? Вкусно? Был бы студентом, так ел бы не только на ужин, но и на обед, и на завтрак? Мельница сильна водой, а человек едой? Все полезно, что в рот полезло?
Присутствующие одобрительно кивали. Директор отошел к высокому окну, стал спиной к круглому залу, бросая время от времени вороватый насмешливый взгляд через плечо. Потом вернулся на свое место. Тряхнул белой дирижерской шевелюрой. Поднял кулачок с зажатыми листками. И запел, запричитал речитативом:
– Обманул я вас, дорогие мои товарищи, разыграл, как детей, бесценные сотруднички. Нет в этих консервах ни говядинки, ни печенки, ни свиного ушка, ни бараньего хвостика. И не министерством они нам присланы. А привез их нам наш дорогой заморский гость, Антон… а по батюшке? как отца звали? Харви… Антон, стало быть, Гаврилович. Привез попробовать. И спросить, не захотим ли мы купить у них весь производственный конвейер, штампующий эти вкусные баночки. И мы, я вижу, очень-очень захотим. Потому что сделаны эти консервы, которые мы так единодушно одобрили и расхвалили, не из мяса, не из жира, не из куры, не из утки, не из рыбки, не из рака, которых у нас в стране такая острая нехватка, а из двадцати сортов луговой травы, которой у нас еще, слава Богу, хватает. Похлопаем же замечательным достижениям далеких империалистов, дорогие товарищи, отдадим должное их зверскому мастерству эксплуатации человека и природы.
Антону пришлось встать и несколько минут раскланиваться, пожимать руки, отвечать на летящие со всех сторон золотозубые улыбки.
– Я считаю несущественным тот факт, – продолжал директор, – что у них, в их зажравшемся мире, эти отличные консервы продаются не для студентов, солдат или лесорубов, а для котов и собак. Да-да, Галактион Семенович, прошу не бледнеть и не хвататься за живот. Клавдия Парфеновна, если тебе нехорошо, разрешаю выйти по коридору направо. Ишь какие чувствительные стали. Вспомнили бы, какое мясо ели наши деды на броненосцах и крейсерах. И ничего – только крепче били классового врага. Ведь в чем тут суть? Суть в том, что мы стоим на пороге научной революции, революции, которую подготовили своими руками загнивающие империалисты, но использовать никогда не смогут, ибо не знают передовой теории. Сейчас человечество ест – коли повезет – баранину и говядину, свининку и козлятину, забывая временами, что все это мясо и жиры – только переработанная млекопитающими организмами трава. Отменить мясное производство как ненужную промежуточную ступень в процессе усвоения человеком питательных веществ травы – вот каша цель!
Он оглядел притихших сотрудников, как дирижер, ждущий, чтобы финальные аккорды замерли под сводами зала.
– Я уже советовался с товарищами из министерства, получил полную поддержку. Будем строить новую фабрику под заграничный конвейер. Остается вопрос – где? Надо же так ее поставить, чтобы траву не за сто верст возить. Чтобы сенокосилка прямо с луга в одни ворота въезжала, разгружалась, а из других ворот чтобы выкатывались вегетарианские баночки на ужин студенту, строителю, моряку и хлеборобу. И тут нам, конечно, не обойтись без совета нашего дорогого загнивающего гостя. Антон Гаврилович, скажи ты нам честно: как звать траву, из которой вы, враги рода человеческого, эту вкуснятину стряпаете? И есть ли у нас такая трава? И если есть, то где? Потому что сказано ведь в доброй народной поговорке: «Кормил бы и волка, коли бы он траву ел».
Антон встал. Он чувствовал, что волнуется. Он разложил перед собой листки с инструкциями адмирала Козулина. Дело в том, сказал он, что в наименованиях трав царит разнобой. Ваши и наши ботаники не занимались всерьез проблемами перевода. Нет уверенности, что словари правильно соотносят. Кроме того, возможно, что два сорта травы отличаются друг от друга очень мало. Один – русский – вполне может заменить другой, американский. А словари и справочники будут утверждать, что в России такая-то трава не растет – и дело с концом. Поэтому фирма «Пиргорой» считает, что начинать нужно с небольшой экспедиции в русские луга. Ему, Антону, понадобится неделя или две, чтобы обследовать наличие нужных трав и выбрать оптимальное место для строительства фабрики. Такая экспедиция не будет стоить дорого, потому что команду он оставит на борту «Вавилонии». Ему понадобится только автомобиль, карты местности и рекомендательные письма к властям. Переводчица у него, как видите, уже есть. По имеющимся в Америке данным, лучшие луга с подходящими травами должны обнаружиться в Псковской области.
Участники совещания загудели одобрительно и облегченно. Иностранец попался простодушный, неопытный. Не сумел использовать ошибку их новичка- директора, который так неосторожно и откровенно загорелся на вегетарианский конвейер. Настоящий капиталист ведь тут же схватил бы за горло, потребовал бы аванс в твердой валюте, свободный вход на все балеты, а то и возврата каких-нибудь северных островов, а то и освобождения каких-нибудь психов, каких-нибудь еврейских тунеядцев, замешанных в ивритном соусе. Этому же простофиле только устрой поездку на Псковщину (даже не в Крым!), и он будет доволен. Это мы можем, прокатим с ветерком заезжего Паганеля. Там ему псковские хулиганы устроят веселую жизнь. Будет знать, как подсовывать ответственным работникам кошачий консерв. Самые яркие реплики и крепкие эпитеты Мелада, краснея, пропускала.
Увенчанные кружевами официантки внесли шампанское. Бурлящие потоки пузырьков ринулись омывать натруженные вкусовые пупырышки. Антон троекратно чокался с каждым подходившим доброжелателем счастливого пути. Краем уха слушал, о чем болтал директор с Меладой под картой говяжьей разрезанной Америки.
– Что-то мне твоя фамилия знакома, красавица… Ты не Пашки ли Сухумина дочка? Это для кого другого, может быть, и Павел Касьянович, а для меня до гробовой доски – Пашка… Мы же с ним вместе начинали! По удобрениям да по мелиорации в Карелии. И китайского шелкопряда вместе на Кольский полуостров продвигали. Только потом раскидало: меня – в новгородскую оперу директором (у меня ведь голос – ого! – меня Лемешев слушал!), а его – по народному образованию. (Говорил ведь я ему на курсах партийного повышения: не рвись в отличники, не будет добра.) Из оперы меня сюда недавно перебросили. На укрепление. А он где же теперь? Да что ты!.. Заместителем у главного?! В целом Пскове?… Ого! Далеко пошел! Так ты повезешь своего кошкоеда туда – и родных повидаешь. Гляди, как удачно! Ну поцелуй отца за меня. Скажи: если консервы нужны – пусть звонит, не стесняется. Есть покамест и не из одной травы у нас продукция – и крабиков для старого друга найдем, и икорки, и осетринки.
Директор проводил их по коридору до главной лестницы. Пожал руки. Несколько секунд боролся с собой. Антон понял, что должно произойти, но отстраниться не успел: директор быстро нагнулся вперед и лбом, бровями, шевелюрой потерся о его плечо.
Интуристовский автомобиль ехал по широкому проспекту. Аккуратные шары подстриженных деревьев тянулись вдоль тротуаров. Казалось, надуй их чуть посильнее легким зеленым газом – и они оторвутся от асфальта, вознесутся над крышами домов, защитят от вечно грозящих, вечно летящих где-то вражеских эскадрилий.
– Вы довольны? – спросила Мелада, глядя в окно.
– По-моему, все прошло прекрасно. Они действительно могут получить для меня нужные разрешения?
– Безусловно. Вы теперь превратились в важного специалиста. Приобрели эту заветную приставку «спец». Нам понадобится дня два на сборы. Сможем выехать послезавтра.
– Превосходно. Кстати, сегодня я впервые услышал вашу фамилию. Что она означает? Сухой ум? Ухо ума?
– Сухумины – значит из города Сухуми. На берегу Черного моря. Много тысяч лет тому назад туда тоже приплывал один заморский искатель приключений. Из Греции. Тоже поначалу скрывал свои настоящие цели.
– Во всяком случае, ни золотое, ни медное, ни даже оловянное руно меня не интересует.
– Хотелось бы верить, хотелось бы верить…
Она опять глядела в окно на проносящиеся лиственные аэростаты.
– Я думала о вашей вчерашней просьбе… Ведь в конце концов, мне необязательно знать имя человека, которого вы хотите повидать… Бумажка с адресом у вас с собой? Согните ее так, чтобы имя не было видно… И закройте пальцем номер дома… Только город и улица… Да, я знаю, где это. Минут сорок езды на электричке. Побережье Финского залива, курортный поселок. Этот человек говорит по-английски? Ну вот, значит, переводчик вам не понадобится. Я могу написать в докладе, что вы захотели искупаться и позагорать, И я отвезла вас на пляж. Вы ведь хотите позагорать под финским осенним солнцем? Это не будет обманом?
Антон попытался взять ее за руку. Она выдернула пальцы.
– Мелада, поверьте… Я понимаю, что ради меня вы нарушаете ваш священный порядок… Вы чувствуете себя обязанной мне… В другой ситуации я бы отказался, сказал бы: «Забудьте и не терзайтесь». Но в данном случае это слишком важная услуга… И мне не до красивых поз… Дело в том, что человек, которого я должен повидать…
Она зажала уши ладонями и повернула к нему сердитое лицо.
– Разве вы не поняли? Я не хочу ничего знать. Ничего! Мы встретимся в вестибюле отеля. В четыре часа.
Сосновые дачки тянулись в сосновом лесу за ровными рядами сосновых заборчиков. Белки, дятлы и воробьи раскинули свой летучий базар между крышами и кронами, не замечая разницы между ними, не признавая границ. Казалось странным, что из телевизионных антенн не пробиваются хвойные побеги с шишками, а в розовых вечерних стволах не поблескивают окошки.
Дойдя до номера тридцать пятого, Антон оглянулся. Мелада честно исчезла. «Много будешь знать – скоро состаришься», – дразнил его в детстве дедушка Ярослав. Мелада не хотела знать лишнего, хотела остаться молодой. Она сказала, что будет ждать его на пляже. Он обещал поторопиться, не затягивать разговор.
Высокий, прямой старик медленно шел к нему от дома по скользким сосновым иглам. Черный ньюфаундленд следовал за ним, подняв недоумевающую морду, словно хотел сказать, что с непрошеным пришельцем он смог бы справиться и один. Фамильный зазубренный профиль у Козулина-старшего был тронут по всем пикам-вершинам голубоватой сединой – бородки, усов, бровей.
Антон достал из бумажника пересекший океан фотоснимок и молча протянул старику над сосновыми копьями калитки. Старик всмотрелся в портрет брата,
