В камеру ввалились охранники и принялись тыкать меня дулами автоматов. Я изобразил ослиный рев. Тогда они стали избивать меня ногами.
— Буш, свинья, — говорили охранники. — Тэтчер, свинья.
Мне пришлось повторить это. Охранники смеялись и гоготали. Усадив меня спиной к стене, они подняли мне голову и стали ругаться и кричать. Но мне все это теперь было что с гуся вода.
Однако в последнее время в тактике моих мучителей произошло одно существенное изменение. Они больше не трогали мое лицо. Иногда кто-нибудь не выдержав отвешивал мне затрещину, но кулаками и тем более прикладом меня по лицу больше не били.
Меня вытащили из камеры, в одних носках и трусах, и поволокли на очередной допрос. Вот уже несколько дней я не мог держаться на ногах без посторонней помощи.
Сначала ничего не происходило. Долго тянулось молчание.
Затем после обилия вздохов я услышал:
— О господи, Энди, что нам с тобой делать? Ты упорно не хочешь нам помогать, правда?
— Я стараюсь вам помочь, — пробормотал я. — Но я ничего не знаю.
Я дошел уже до такого состояния, что, повторив эти слова много раз, начинал уже сам в них верить.
— Энди, знай, один из твоих товарищей сейчас находится в нашем госпитале. Ему перелили две пинты иракской крови, и он очень гордится тем, что стал одним из нас. Мы показали ему, что мы не варвары. Мы ему помогли. Но тебе мы не можем помочь, потому что ты не хочешь помочь нам.
Возможно, в госпитале действительно один из наших. Я тотчас же вспомнил тот случай, как один из охранников прицелился мне в ногу и сказал: «Бух, бух». Тогда я решил, что они просто собираются прострелить мне ногу. В конце концов со мной играли в самые разные игры, в том числе заставляли брать в рот дуло оружия с взведенным курком. Но, может быть, на самом деле охранник лишь хотел показать, что один из нас ранен в ногу.
Я не знал, верить ли этому.
— Огромное вам спасибо, — сказал я. — Я очень рад, что вы спасли моего товарища.
— Энди, ты должен нам все рассказать. Зачем тебя направили в Ирак? Все твои друзья уже во всем признались, но мы просто хотим услышать это от тебя. Будешь ли ты нам помогать? Пойми, мы больше не хотим тратить на тебя время. Мы бросим тебя умирать. Ты не представляешь для нас никакой ценности. Подумай над этим.
Меня отвели обратно в камеру.
Правда ли это? Действительно ли кто-то из наших лежит в госпитале? Это не может быть Быстроногий. У него было переохлаждение, кровь ему не нужна. Может быть, кому-то удалось выжить в бою? Мне это казалось крайне маловероятным.
В течение дня я слышал, как водили на допрос Стэна и Динджера. Ближе к вечеру пришли за мной. На этот раз никаких разговоров не было. Меня просто хорошенько отдубасили палкой.
Я валялся на полу в полубессознательном состоянии.
— Энди, ты единственный, кто не хочет нам помочь, — произнес Голос. — Нам нужно услышать правду от каждого из вас, а ты не хочешь помочь. Мы уже говорили, что твои товарищи находятся в госпитале и мы собираемся бросить их умирать.
Я ничего не отвечал.
— На самом деле в госпитале двое ваших, Энди, и если ты не скажешь нам то, что нам нужно, мы просто бросим их умирать. Нам они больше не нужны. Живы они до сих пор только потому, что мы так захотели. Поэтому мы можем их убить, и мы можем убить тебя. С этим не возникнет никаких проблем. Никто не знает о том, что ты здесь. Когда мы предложили тебе возможность подписать заявление для Красного Креста, ты отказался, поэтому мы не сообщили в Красный Крест, что ты у нас в руках. Во всем виноват ты сам, Энди. Все остальные подписали необходимые документы.
Я ему не верил.
— Энди, если ты не скажешь то, что мне нужно от тебя узнать, мы просто бросим твоих товарищей умирать. Ты знаешь, что ваш радист у нас в госпитале. Я тебе уже говорил об этом. И теперь ты еще знаешь, что другому твоему товарищу мы перелили две пинты крови. Но сейчас мы бросим их обоих умирать, и во всем будешь виноват ты. Пять человек умрут исключительно из-за твоего упрямства.
— Мы знаем, что ты командир, — нетерпеливо продолжал Голос. — Мы знаем, что ты сержант и командовал этими людьми. Теперь все зависит от тебя. Скажи нам правду, в противном случае мы убьем твоих товарищей. Ты это понимаешь?
— Да, я все понимаю, но я не могу вам помочь, потому что ничего не знаю.
И это была не бравада. Совсем наоборот. Мне просто нужно было время подумать. Иракцы узнали, что я командир, и изменили свою тактику. Теперь от меня зависит, останутся ли в живых мои товарищи, потому что иракцы так и не смогли ничего вытянуть из остальных.
— Что ж, в таком случае мы больше ничем не можем вам помочь. В том, что произойдет, виноват будешь исключительно ты один. Помни об этом. Это ты будешь повинен в смерти своих товарищей.
Меня подхватили и потащили обратно в камеру. Охранники распахнули дверь и швырнули меня в стену. Я растянулся на полу.
— Глупый, глупый, ты глупый! — кричали охранники.
Они оставили меня одного на ночь. Я начал мысленно перебирать все варианты. Насколько я понимал, все мы можем через пару дней отправиться на тот свет. Стэн, судя по тому, как он выглядел, возможно, умрет и раньше. Так что в конечном счете все сводилось к следующему: командир я, и решать мне. Настало время принимать решение.
Я достоверно знал, что в тюрьме нас трое. Мне также приходилось принимать на веру, что еще двое лежат в госпитале. Динджер видел, как Быстроногого несли на носилках, и существовала вероятность, что кто-то еще остался в живых. У меня начинала крепнуть мысль, что подошло время подкинуть следователям какую-нибудь информацию, чтобы они порадовались и в результате оставили бы всех нас в живых.
Я пришел к заключению, что мы продержались достаточно долго. С момента нашего пленения прошло восемь дней, времени достаточно, для того чтобы на ПОБ оценили возможный ущерб. Пришла пора подумать и о себе. Оперативная безопасность нас больше не волнует. Мы продержались достаточно долго. Мы сделали свое дело.
Решение далось мне с трудом. Сейчас не время для чувства гордости, но к нему тоже приходилось прислушиваться.
Итак, что я могу выдать иракцам? Примешивать полк нельзя ни в коем случае, потому что в этом случае станет только хуже. Иракцам наверняка известно, что наши ребята действуют, как одержимые. Они знают это по своему опыту и из средств массовой информации. Они тоже смотрят выпуски Си-эн- эн.
С того самого момента, как я попал в плен, никто еще ни одним словом не обмолвился по поводу полка, следовательно, нет никаких указаний на то, что иракцы подозревают в нас бойцов сил спецназа. И мне хотелось, чтобы так оставалось и дальше. Но что мне выдать? Для иракцев мы группа из восьми человек, обнаруженная в районе магистрали. Мне необходимо придумать что-нибудь такое, что укладывалось бы в эти рамки. Что мы могли делать в тех местах?
Каждый час до меня доносились крики: это метелили Динджера или Стэна, но меня пока не трогали. Дважды охранники заходили в камеру и выкрикивали оскорбления, но меня больше не били.
Когда они зашли ко мне во второй раз, рано утром, я сказал, что хочу увидеться с офицером. Охранники меня не поняли.
— Офицер, — повторил я. — Мне нужно встретиться с офицером.
Похоже, они вообразили, будто я хочу сказать, что я офицер и возмущен отношением к себе. Охранники рассмеялись и, войдя в камеру, попинали меня ногами. Я слышал, как они вытягивались передо мной по стойке «смирно» и с издевкой отдавали мне честь. В конце концов я понял, что этим тупицам мне ничего не удастся объяснить. Оставалось только запастись терпением и ждать.
Днем в камеру заглянул один из охранников, обратившийся ко мне на сносном английском.
— Энди, ты очень глупый. Почему ты не хочешь помочь?
— Но я хочу помочь. Я хочу поговорить с офицером.
— Мы посмотрим.
Час спустя другой охранник, подойдя к двери, крикнул в окошко:
— Что ты хочешь?
— Мне нужно поговорить с офицером. Возможно, у меня есть то, что ему нужно.
— Может быть.
Часа через два-три меня отвели в тот же самый корпус, что и обычно, но в другую комнату. Там было очень холодно. Меня усадили на стул. Я услышал новый голос, который до этого еще не слышал ни разу.
— Энди, что ты хочешь мне сообщить? Почему ты так долго ждал? Зачем ты вел себя глупо, навлекая боль на себя и на своих товарищей? Мы не можем понять, почему ты так себя ведешь.
— Вчера мне сказали, что у вас в госпитале находятся наши люди. Я беспокоюсь за их судьбу — и за нашу тоже. Мне хочется надеяться, что вы будете о них заботиться.
— Разумеется, будем. Что ты думаешь — мы их просто убьем? Не будь наивным. Если ты нам поможешь, все будет замечательно. Мы твердим об этом с самого начала. Так значит, вот почему ты так поступаешь, ради остальных членов своей группы?
— Да, я не хочу, чтобы мои товарищи погибли.
— Энди, можешь о них не беспокоиться. Ты должен сделать это ради себя самого, ради своей семьи. Не беспокойся об остальных бойцах своей группы. Помоги нам, и мы позаботимся о тебе.
— Ну, меня очень заботит судьба тех, кто находится в госпитале. Я не хочу, чтобы они умерли.
— Подумай о себе, Энди. Сделай это ради себя самого. Ну а теперь расскажи, что ты делаешь на территории нашей страны?
— Я являюсь бойцом разведвзвода.
Послышалось оживленное щебетание по-арабски.
— Что такое разведвзвод?
— Взвод, в обязанности которого входит ведение тактической разведки, в том числе и в тылу у неприятеля. Такой взвод входит в состав каждого
