вретище - харку, которую мюрид должен был носить всю свою жизнь, и выделял ему одну из келий общежития.
Дервишские обители, в которых существовал строгий внутренний устав, регулировавший все стороны жизни и поведения послушников, были существенной частью религиозной жизни мамлюкского Египта.
Суфии называли себя факирами, то есть бедняками. Их вретища представляли собой одежду из грубой шерсти, надевавшуюся на голое тело. Суфии изнуряли себя бесконечными молитвами, многочасовыми радениями, длительными постами.
«Еда их - голод, дождь их - слезы», - писал о суфиях средневековый автор Ибрахим Дасуки.
Суфийские ордена отличались друг от друга не только внутренним уставом, но и внешним видом своих адептов. Так, мистики, принадлежавшие к распространенному в Египте ордену ахмедийя, считали своим патроном святого шейха Ахмеда Бадави и носили одежду ярко-красного цвета. Члены ордена рифаитов выделялись черными тюрбанами; странствующие дервиши - каландары брили головы и брови, утверждая, что именно в этом проявляется их благочестие и покаяние. Некоторые дервиши заковывали себя в цепи, носили тяжелые вериги, прокалывали уши острыми стальными булавками, ходили босиком по огню, ели битое стекло и песок.
Египетские султаны и мамлюкские эмиры покровительствовали суфиям и вкладывали немалые деньги в строительство ханак, что стало одним из распространенных видов благотворительности. После смерти наставника той или иной обители его преемник назначался особым султанским указом. Мамлюкские султаны нередко навещали дервишские обители и даже принимали участие в радениях - поминании божественного имени с музыкой, плясками и песнопениями. Кроме послушников, в ханаках находили пристанище престарелые, юродивые, увечные, слепые, женщины, брошенные мужьями.
Ибн Баттута оставил подробное описание суфийских общежитий Каира.
«Каждая обитель в Каире, - сообщал он, - предназначена для определенной секты факиров. Большинство из них - персы, люди образованные и искушенные в ступенях суфизма. Каждая обитель имеет своего шейха и привратника. Их внутренний устав удивителен. Например, в том, что касается еды, у них существует такой обычай: прислужник по утрам приходит к послушникам, и каждый из них определяет ему, какой еды ему хотелось бы отведать. Когда они собираются за трапезой, каждый ест свой кусок хлеба и свою похлебку из отдельной тарелки. Едят они дважды в день. У них есть зимняя и летняя одежда и месячное содержание от 20 до 30 дирхемов. Кроме того, каждую пятницу вечером они получают сахар, мыло для стирки одежды, деньги на баню и масло для лампад. Все они холосты, а для женатых существуют отдельные обители».
Из описания Ибн Баттуты видно, что далеко не все суфийские секты и ордена отличались фанатической приверженностью идеям самоотречения и аскетизма. В XIV веке многие каирские ханаки куда больше напоминали обычные духовные училища - медресе, с которыми они, кстати сказать, весьма небезуспешно конкурировали.
…Долгими часами бродил Ибн Баттута по улицам Каира, пытливо вглядываясь в окружающую его удивительную жизнь огромного города.
«Кто не видал Каира - не видал мира, - говорили в те времена. - Его земля - золото, и его Нил - диво; женщины его - гурии, и дома в нем - дворцы, а воздух там ровный, и благоухание его превосходит и смущает алоэ. Да и как не быть таким Каиру, когда Каир - зто весь мир».
Глубокий след в душе молодого магрибинца оставило посещение больницы - маристана, построенного султаном Мансуром Калауном в 1284-1285 годах.
«Не хватает слов, чтобы описать ее красу», - с восхищением вспоминал об этой больнице Ибн Баттута.
Больница возводилась в спешке, в считанные месяцы, и на строительстве нередким гостем был сам султан, который кнутом подгонял рабочих, не давая им ни минуты передышки. Каждого, кто проходил по улице Бейн аль-Касрейн, обязывали перетащить к месту строительства хотя бы один камень. Уникальное лечебное учреждение, действовавшее до середины XIX столетия, красноречиво свидетельствует о замечательном расцвете культуры в тогдашнем мусульманском мире.
Больница, входившая в единый архитектурный ансамбль с мавзолеем Калауна и зданием медресе, состояла из четырех отделений. В одном из них врачевали от различных лихорадок, в другом проводили хирургические операции, в третьем лечили глазные болезни. Наконец, отдельно находилось женское отделение.
Каждому больному выделяли чистую постель и смену белья, кормили с общей кухни и выписывали лекарства из больничной аптеки. Все это бесплатно: больница существовала на пожертвования из султанской казны.
В XIII веке широкую популярность приобрело имя египетского врача, инспектора каирской больницы Ибн ан-Нафиса, одного из авторитетнейших комментаторов «Канона» Авиценны. Арабы считают, что Ибн ан-Нафис на три века опередил европейцев в открытии и описании системы кровообращения. Известным врачом того времени был и старейшина цеха хирургов христианин Ибн аль-Киф. В мамлюкский период особого расцвета достигла офтальмология, в которой уже тогда практиковались методы лечения, еще неизвестные в других странах. Египетский врач-офтальмолог Абу аль-Махасин аль-Халаби составил фундаментальный труд по глазным болезням, по которому училось не одно поколение врачей. В период правления султана Мансура Калауна глазной врач Салах ад-дин Ибн Йусуф составил известный медицинский трактат «Свет очей».
Не менее успешно развивалась в эту эпоху фармакология. Египетский врач XIII века Ибн аль-Кабир составил трактат по фармакологии, который в течение длительного времени был настольной книгой врачей и фармацевтов, - «То, чего нельзя не знать врачу о лекарствах и их смесях». Широко известна была и книга фармацевта Мухаммеда ал-Каусави о действии различных ядов и способах выведения их из организма.
Особое место в жизни средневекового Каира - и этого не мог не заметить Ибн Баттута - принадлежало баням. За исключением некоторых богатых эмиров, каирские жители не мылись дома. Некоторая часть населения, надо думать, не мылась вообще. И все же для удовлетворения потребностей огромного города существовало бесчисленное множество бань - мужских и женских. Некоторые в первой половине дня обслуживали мужчин, а после полудня - женщин. Баня, как и базар, в определенном смысле была центром общественной жизни: в нее приходили не только мыться, но встретиться с друзьями, провести время за приятной беседой, обсудить свежие городские сплетни. Особое значение имело это для женщин, для которых ввиду их вынужденного затворничества посещение бани было единственной возможностью пообщаться с подругами, поглядеть на других и показать себя. Женщины собирались в баню не менее тщательно, чем готовились к свадьбе: заранее подбирали лучшие наряды, красили хной ладошки и ступни ног, сурьмили глаза и увешивались самыми дорогими побрякушками. Только здесь они сбрасывали покрывало и могли, что называется, показать товар лицом. Высматривая хорошеньких невест, в банях постоянно крутились профессиональные свахи и сводни. Последние за известную плату оказывали сомнительные услуги любителям любовных приключений.
Все эти вольности вызывали возмущение некоторых особенно строгих мусульманских богословов и правоведов. Но обычай мыться в бане был настолько распространен, что никто не отваживался призывать к его запрету. Благочестивые чинуши избрали путь мелочных придирок, выискивая недозволенное в каких-либо деталях декора или внутреннего распорядка бань. Так, гнев виднейшего мусульманского богослова аль-Газали обратился против изображений зверей и птиц на дверях некоторых бань.
«К числу осуждаемого, - писал он, - относятся изображения, которые бывают на дверях или внутри бани; каждому, кто входит в нее, надлежит их уничтожать, если сможет, а если они на высоком месте, до которого не достает рука, то позволительно входить только в случае крайней необходимости, лучше же пойти в другую баню. Ведь смотреть на предосудительное не дозволено».
На такие предостережения мало кто обращал внимание. Раздевшись и повязавшись набедренной повязкой - изаром - купаться голым считалось верхом неприличия, - правоверный на время переносился из мира, разделенного сословными перегородками, в веселое банное братство, где все равны, ибо ни у кого не написано на лбу - чиновник он или презренный обмывальщик трупов. Помывшись, мужчины спешили к цирюльнику, ловко орудовавшему остро наточенным стальным лезвием. В банные цирюльники, как правило, выбирали смазливых юношей, которым строго предписывалось в дни работы воздерживаться от лука и чеснока.
В мусульманской бане принято было платить при выходе: неспроста арабская пословица утверждает, что в баню легче войти, чем выйти из нее. Расплатившись и дав на чай банщику, правоверные покидали влажный полумрак и, щуря глаза, выходили на свет, возвращаясь в мир сословных и цеховых различий, где каждому было отведено место, выше которого он прыгнуть не мог.
В XIV веке вершину иерархической пирамиды в Египте составляли мамлюки - военно-феодальная корпорация вчерашних невольников, из которых формировалась мощная, хорошо обученная армия. Традиция комплектования офицерского корпуса из воинов-рабов («мамлюк» по-арабски «раб») полностью сложилась при Айюбидах в ходе кровопролитных войн с крестоносцами. Наиболее мужественных, умелых и преданных мамлюков султаны жаловали земельными наделами в обмен на обязательство нести военную службу. Постепенно в Египте складывался своеобразный класс земельной аристократии, разраставшийся не на основе наследственного принципа, а путем постоянного приобретения на невольничьих рынках новых воинов, которые росли в военной иерархии от звания к званию и выдвигали из своей среды эмиров и даже султанов.
Мамлюки попадали в Египет из разных стран и в этническом отношении представляли собой довольно пеструю картину. Известно, что султан Кутуз был племянником среднеазиатского хорезмшаха Джалал ад-дина, Кала-ун, положивший начало целой мамлюкской династии, родился в кипчакских степях, Кутубуга был монголом, а Ладжина доставили в Египет из Прибалтики.
Заинтересованные в укреплении своей армии, мамлюкские султаны щедро платили за каждую новую партию невольников, и это привлекало в Египет купцов, занимавшихся работорговлей. Особенно ценились мальчики, которые ввиду их малого возраста легче поддавались воспитанию и отличались горячей преданностью своим хозяевам.
Купленных для военной службы мамлюков в тот же день одевали в дорогие одежды, одаривали золотом, драгоценностями, лошадьми, подчеркивая то привилегированное положение, которое им вскоре надлежало занять. После этого мальчики шли на медицинский осмотр, где их делили на группы. К каждой группе приставлялся наставник, учивший их чтению Корана, письму, начаткам богословия и права.
Когда мальчики подрастали, наступал черед военной подготовки. Ибн Баттута видел, как у подножия горы Мукаттам они целыми днями занимались верховой ездой, джигитовкой, фехтованием, стрельбой из лука. Воспитание молодых воинов поручалось евнухам-наставникам, которые должны были заботиться об их нравственности и отвечали головой за малейшую провинность своих подопечных. Когда однажды султан Насир узнал, что один из мамлюков пил вино, он приказал засечь его до смерти, а евнухов-воспитателей посадил в крепость.
Пройдя курс военной подготовки, мамлюки поступали на службу, становились на довольствие и поселялись в казармах, которые поначалу находились на острове Рода, посреди Нила, а позднее были перенесены в цитадель. Раз в год мамлюки получали с султанских складов одежду; кроме того, в их содержание входила ежемесячная выдача мяса, сахара, фруктов, масла, воска, фуража.
Отвага и преданность, проявленные в сражениях, вознаграждались продвижением по службе. В результате строгого отбора из среды юношей-новичков постепенно выдвигались десятники, сотники, тысяцкие. Высшим признанием боевых заслуг мамлюкского военачальника был султанский указ о произведении его в эмиры. Получив звание эмира, вчерашний раб становился свободным. Он покидал казарму и обзаводился собственным хозяйством: домом с конюшнями,
