– Мне никто не рассказывал о тебе. Я же сказал, что это возможно, – ответил Ал-Тор, с трудом удержавшись на ногах после мощного толчка.
– Значит, ты еще и колдун?! – прорычал в ответ Живоглот, сжимая огромные кулаки.
– Спаси нас боги от безмозглой скотины, – проворчал один из десятников вполголоса. Но слух Живоглота оказался не в пример острее ума.
– О чем это ты? – моментально развернулся он к говорившему.
– Что? – не растерялся десятник, сделав вид, что не понимает, о чем речь. – А, это мы о своем, занимайся пленником, – ответил он, отворачиваясь.
Живоглот замер, подозрительно рассматривая соратников и словно пытаясь разгадать подвох. Потом, убедившись, что на него не обращают внимания, снова повернулся к пленнику. Но не успел сделать и двух шагов, как послышался окрик сотника:
– Живоглот, тащи сюда ублюдка. Нам пора выступать.
Вскинувшись, как хорошо выдрессированный охотничий пес, Живоглот радостно оскалился и кинулся к пленнику. Трудно было ожидать подобного проворства от такой туши. Не желая терять времени, Живоглот просто вскинул юношу на плечо и, пыхтя, как гиппопотам, понесся к подножию холма.
Наемники с проклятиями отвели в стороны коней, когда он пролетел сквозь походный строй сотни. С трудом остановив свой разбег, Живоглот подошел к сотнику и, сбросив с плеча пленника, огляделся.
– Ты что-то потерял, малыш? – усмехнулся Деметрис.
– Своего коня, командир.
– Эй, вы! Где тот монстр, которого малыш приспособил для езды? – заорал сотник, и из задних рядов наемники выгнали боснийского тяжеловоза. Огромное животное было под стать своему хозяину, с той разницей, что было намного добрее и покладистее него. Только такой конь мог нести огромный вес Живоглота. Неторопливость коня с лихвой компенсировалась его выносливостью и огромной силой. Рысью тяжеловоз мог идти сутками.
Только это мирило сотника с его медлительностью. Ведь всегда можно было оставить Живоглота в арьергарде, прикрывать отступление. Ну а если не успел за отрядом, винить некого, Живоглот сам выбрал себе такого скакуна.
Усевшись верхом, Живоглот развернул коня и молча направился в конец колонны, когда сотник снова окликнул его:
– Малыш, а ты ничего не забыл?
Живоглот растерянно огляделся, пытаясь понять, что сделал не так. Он давно уже не обольщался насчет отношения к нему соратников, но насмешки сотника больно ранили его. Это чувство было сродни чувству преданного пса, которого пнул пьяный хозяин. Обида и непонимание, за что.
– Я поручил тебе нашего гостя, а ты бросил его как ненужную тряпку. Этот ублюдок стоит столько, что тебе и не снилось. С этого момента ты отвечаешь за него головой, до тех пор, пока мы не прибудем в Кортес. И молись, если умеешь, чтобы ни один волос не упал с его драгоценной головы. Учти, если с ним что-нибудь случится, я прикажу спустить с тебя шкуру. С живого. Ты понял, тупая скотина?
– Да, сотник, – прохрипел Живоглот странно осипшим голосом. Пнув каблуками ни в чем неповинное животное, он подъехал к Ал-Тору и, ухватив его за плечо, просто закинул на круп, позади себя. Деметрис отдал команду, и сотня на рысях двинулась в сторону Кортеса.
Ветераны в доме Ал-Тора уже второй день не могли прийти к единому мнению. Уже два дня их хозяин, командир и владетель не возвращался. Это послужило причиной огромного количества споров и ругани.
Одни порывались немедленно мчаться по его следам, другие требовали оставить его в покое, утверждая, и вполне справедливо, что такой воин, как он, в состоянии за себя постоять. В общем, было много крика, шума и бряцания оружием, пока конец этому безобразию не положил не кто иной, как кузнец, грохнув своим герданом по столу и разнеся его в щепки.
Дело происходило в общей комнате казармы, и длинный дубовый стол был местом сбора всех ветеранов, служивших под началом капитана Расула. Устыдившись причиненных разрушений, Разман неловко затоптался и хотел было уйти, но ветераны остановили его, потребовав объяснений. Собравшись с мыслями, Разман заговорил:
– Я, конечно, не служил с Расулом, как вы, и приехали мы сюда только на днях, но, по-моему, парня надо искать. Если он в беде, то мы просто время теряем, а если с девчонкой на сене валяется, то просто объясним, что беспокоились. Он умный парень, поймет.
Решение было принято. Через два часа три десятка ветеранов с полной выкладкой и оружием вынеслись со двора, возглавляемые охотничьей собакой, взявшей след Ал-Торова жеребца. Всадники шли рысью, держа в руках взведенные арбалеты. Правильно пригнанная амуниция не бряцала и не мешала движениям. Над степью раздавался только топот копыт и тихое азартное повизгивание пса.
Эта собака принадлежала одному из солдат, вырастившему из щенка отличную ищейку. Именно этим он и занимался на службе в гвардии, разыскивая в помещениях дворца злоумышленников с помощью специально натасканных собак.
Спустя еще три часа отряд выехал на холм и резко осадил коней. В ту же минуту послышались крики и дикая ругань. Ветераны узнали любимого жеребца Ал-Тора.
Это был боевой конь, прошедший полную выучку и ставший настоящим бойцом. Ал-Тор выбрал себе жеребенка именно из-за боевого характера. Этот задира еще юнцом бросался в драку на жеребцов в два раза больше себя. Вместе они составляли грозную пару.
Ветераны спешились и начали методично осматривать холм. Очень скоро они нашли свежую могилу и не мудрствуя лукаво вскрыли ее. Из груди тридцати человек вырвался дружный вздох облегчения, когда, развернув грубую мешковину, они увидели тело незнакомого солдата.
Постепенно ветераны восстановили почти всю картину произошедшего. Непонятным оставалось только одно. Куда пропал их командир. Десятники опять принялись спорить, когда на холме появилось новое действующее лицо. Солдаты моментально перегруппировались и взялись за оружие, когда у подножия холма раздался топот копыт, но их настороженность моментально сменилась хохотом, когда они увидели, кто к ним присоединился.
Это был кузнец Разман, верхом на огромном боснийском тяжеловозе, с неизменным герданом на плече. Шипастая палица уютно покоилась на плече хозяина. Со стороны казалось, что у кузнеца выросла вторая голова, хотя ширины плеч вполне хватило бы и на три. Остановив коня, Разман спешился и, смущенно почесав в затылке, пробасил:
– Мы тут с женой подумали… В общем, я решил, что мне нужно быть с вами, а то мало ли чего…
– Ты, похоже, решил, что без твоего гердана нам не обойтись, а, устоз? Или, по-твоему, тридцати воинов мало, чтобы стащить мастера с чужого сеновала?
– Судя по тому, что я вижу, дело не в сеновале. Хотя, клянусь вечным огнем, я был бы рад ошибиться, – проговорил кузнец, внимательно осматривая тушу коня.
– С чего ты это взял? – спросил один из ветеранов, разом став серьезным.
– Это его конь. Жеребца убили с близкого расстояния, болт почти полностью в теле, но схватки не было.
– Как ты это определил? – спросил один из следопытов.
– На жеребце нет пены и сбруи нет. Ее сняли уже с мертвого коня. Вот здесь он начал беситься, но очень недолго. Видите, парные следы копыт и кровь. Похоже, кому-то здорово досталось копытом. А вот здесь упал мастер. Упал с коня. Вот. – С этим возгласом кузнец выдернул из травы метательную звездочку и протянул ее следопытам. Внимательно осмотрев находку, они дружно пришли к единодушному решению. Оружие его. Переглянувшись, один из ветеранов медленно заговорил:
– Мы нашли могилу. Труп один, но удар нанесен не мастером. Рана не похожа на те, что наносят длинным мечом.
– Покажите, – тут же потребовал кузнец. Кивнув, ветераны повели его к подножию холма. Внимательно осмотрев рану, Разман выпрямился и вылез из ямы.
– Засыпайте, – махнул он рукой солдатам. Затем, помолчав, сказал: – Это не мой меч. Такие раны наносят однолезвийным клинком. Удар моего меча, нанесенный с такой силой, просто развалил бы его надвое, а здесь клинок остановился, не доходя до середины живота. Сабля, палаш, что-то такое, чем пользуются кавалеристы. Легкий клинок.
– Откуда ты столько знаешь о ранах? – удивленно спросил один из следопытов. – Такое впечатление, что это ты, а не мы всю жизнь прослужили в гвардии.
– Я кузнец. Оружейник. И об оружии я должен знать все, что только может знать человек. Без этого нельзя быть настоящим мастером. Любой устоз легко отличит рану от своего клинка, от раны, нанесенной чужим оружием.
– Но как это возможно? – пораженно спросил следопыт.
– Я сам кую оружие и знаю любую неровность на моих клинках. Знаю, какой след должен оставить тот или иной огрех. Именно поэтому каждый клинок, выкованный на заказ, оставляет свой собственный след. А по поводу того, что я читаю старые следы, это просто. Меня отец учил видеть все неправильное на обычной земле. Он был охотником. Звероловом. Ловил животных для царских зверинцев. Ему очень хотелось, чтобы я продолжил его дело, но меня всегда тянуло к железу. Потом меня заметил мастер-оружейник, и я стал кузнецом. Ладно, – махнув рукой, оборвал он сам себя, – хватит воспоминаний, пора решать, что делать дальше.
– А что тут решать? Едем дальше, по следам. Слава богам, их хорошо видно. Догоним, а дальше – как боги решат.
– Судя по следам, там полная сотня, а нас всего тридцать.
– И что? Поэтому можно бросить мастера на произвол судьбы? Ведь даже слепому ясно, что его потащили в Кортес, а там быстро найдется веревка и палач!..
– Не горячись, – оборвал говорившего один из ветеранов, – о том, чтобы бросить мастера, и речи нет. Я предлагаю отправить домой гонца. Пусть расскажет всем, что случилось, а они уже сами решат, кому остаться охранять дом, а кому ехать. Подкрепление нам все равно нужно. Их слишком много.
Ветераны переглянулись и согласно закивали головами. План был разумным, и его приняли без долгих проволочек. Вскоре гонец, снабженный всеми необходимыми инструкциями, уже мчался обратно к дому, а все оставшиеся дружно вскочили в седла и понеслись по следам ушедшего отряда.
После того как следопыты определили направление движения нападавших, отряд уже ничего не сдерживало, и они могли вести преследование, не особо присматриваясь к следам. Единственным, кто задерживал их, был кузнец. Его тяжеловоз не мог тягаться в скорости с кавалерийскими лошадьми, и отряду приходилось постоянно сдерживать бег своих коней.
В ответ на ворчание ветеранов кузнец резонно отвечал, что никакая другая лошадь не может вынести его вес, и если бы не тяжеловоз, ему давно пришлось бы топать пешком. В ответ на предложение отправиться обратно, кузнец ответил такой тирадой, что даже видавшие виды ветераны раскрыли от удивления рты. Так далеко их еще не посылали.
Но в этой неторопливости были и положительные стороны. Приноравливаясь к тяжеловесной рыси огромного коня, отряд не выматывал своих лошадей,
